Чтобы не забыть, позвольте внести ясность в один вопрос. В его картине, изображающей миссис Богатир, не было пропущено ни одной детали: ее перепачканный зад, ее белый живот, трясущийся и жалобно бурчащий, ее застывшая гримаса удивления. Он даже умудрился передать явную жестокость, с которой обращался с ней работник по уходу, обхватив ее руками, как крючьями. Но вспомните, я никогда не отрицал, что он хороший художник. Если я и даю мои собственные толкования его картинам, то его искусство и талант не нуждаются в словах. Любому это ясно. Как раз насчет этого я ничего не имею против. Если вы так обо мне думаете, вы понимаете меня не лучше миссис Нокс. Меня вовсе не интересует, что он художник. Кто вообще интересуется искусством? Эта его… эта его… ЭТА НЕПРЕКЛОННАЯ ВЕРА, ЧТО ЕГО РАБОТА – САМА ПО СЕБЕ АБСОЛЮТНАЯ ЦЕЛЬ, ВОТ ЧТО Я НАХОЖУ ГНУСНЫМ.
С тех пор как он был заточен в своей студии, он рисовал только уродство. По крайней мере такое впечатление на меня производили его картины. Бездомная со слоновьими ногами; эпилептичка с пеной на губах; трехногий пес, ковыляющий рядом со своим одноногим хозяином. Пусть рисует. Это моя стратегия на настоящий момент. Насколько его хватит? Как долго он сможет продолжать? За всю его жизнь ему было показано не так уж много уродства. Если мои подсчеты верны, он истощится довольно скоро. Еще несколько дней, самое большее неделя, пока его ложная вера будет расти, позволяя ему думать, что он сможет переиграть меня, и потом – бац! – свет погаснет… навсегда. Он не получит больше ничего для рисования. Ничего, что будет его вдохновлять. Тогда мы посмотрим, кто художник в этом доме.
Не думайте, что он делает все это без злого умысла. Даже несмотря на то, что он идиот, и, следовательно, в этом можно сомневаться, он вредничает. Я знаю. Я проверял. Сомнений в моей правоте быть не может. Как еще объяснить, что он незаметно вставляет в картину то, что не уродливо, только когда я не наблюдаю за ним? Вроде натюрморта «Обед на службе». Именно. Чем больше тестов я провожу, тем больше убеждаюсь, что он делает это, только чтобы позлить меня. На днях, когда я ушел из комнаты, поставив перед ним новый холст (на самом деле он может менять холст сам, но я делаю это. просто чтобы было побыстрее, потому что, естественно, мне это легче, чем ему, а я очень хотел увидеть результаты моего теста), он нарисовал «Женщину с зонтом». Но представьте: когда я возвратился и занял свое обычное место у него за спиной, он сделал мне знак, чтобы я поменял холст, и тут же принялся рисовать «Красивого юношу-негра с изуродованной рукой». И хуже того. Свои собственные фекалии крупным планом. Не говорите мне, что это вдохновение. Нет, без всякого сомнения. Тот, кто рисует такую чепуху, делает это намеренно, только чтобы разозлить меня. Он не сделал ни одного мазка без того, чтобы я не наблюдал за ним. Я был свидетелем каждого мазка, пока проклятая вещь не появлялась прямо у меня перед глазами. Закончив, он улыбался. Не простой улыбкой, а притворной, венчающей тайное знание. И улыбка его была вызвана не гордостью за хорошо сделанную работу, а тем выражением, которое он видел на моем лице. Я изо всех сил старался скрыть свои чувства, но что я мог поделать? Я всего лишь человек. Мне приходится проявлять чувства, даже если он скрывает свои.
Что ж, недалек тот час, когда его мелкие проделки будут пресечены. И когда это время наступит, мы посмотрим, кто последний будет смеяться в этом доме. Пусть он победит в битве, если можно так выразиться, но я выиграю войну!
Я не могу больше это терпеть. Он все рисует и рисует, а мне за эти последние четыре недели ничего другого не остается, как только сидеть и наблюдать. Это мой мир сузился до предела, а не его. Вначале я думал, что когда его идеи истощатся, он быстро увянет и бросит рисовать, но я ошибался. Он уже давным-давно перестал бы изображать то, что мог видеть в реальной жизни, все равно – прекрасное или уродливое. Есть что-то такое, что заставляет его упорствовать. Вот единственное, что я могу себе представить: он черпает силы из своего желания победить меня. Может, именно это служит для него побудительным импульсом. Мотивация – великая сила. Я всегда придерживался мнения, что у религиозных фанатиков и художников есть много общего. И у тех и у других абсолютная вера. Вот еще одна причина, почему я так ненавижу художников. Только одно я знаю. Ни один нормальный человек не видит мир так, как он.
Я решил больше не сидеть и не ждать у моря погоды. Я собираюсь снова взять инициативу в свои руки. Было глупой тактической ошибкой дать ему вырваться вперед. Каким бы ни было преимущество, я его потерял. Он стал сильнее за эти последние несколько недель, а я слабее. Каждый день он сидит перед своим мольбертом, состязаясь таким образом со мной, и счастлив, что напоминает мне все, чем я не являюсь. Справедливости ради надо сказать, что у него сейчас самый плодотворный период: четыре-пять картин в день. Идеальное время, чтобы оправиться от моего поражения и снова начать войну. Как только я пришел сегодня домой из офиса, я решил назначить ему новую серию наказаний, которые будут применяться в течение последующих четырех с липшим недель. Он заплатит мне за все стократ.
Итак, давайте посмотрим, что это за наказания.
Я беру из аптечки складное зеркало для бритья и помещаю его перед ним так, чтобы он не мог сделать ни одного мазка, не посмотрев сначала на себя. Главное – установить зеркало под таким углом, чтобы оно отражало его лицо, как бы он ни наклонял голову. Если он сделает попытку отбросить его рукой в протезе в припадке разочарования, я, естественно, отцеплю протезы. Нет необходимости в объяснениях, давайте просто посмотрим, сможет ли он рисовать. Как Нарцисс, любующийся своим отражением в воде, Бродски должен смотреть на свое отражение в зеркале. Но он не Нарцисс. Его попытки отвести глаза, визг, ерзанье на сиденье сказали мне об этом более чем красноречиво. В какой-то момент он даже старался работать по памяти. Он закрыл глаза и попытался рисовать, но хоть он и мог творить в темноте, мы оба поняли, что эффективно работать с закрытыми глазами он не может. Вот интересная отличительная особенность; возможно, в будущем я смогу как-то это использовать. Ему потребовался целый день и много боли и труда, чтобы прийти к некоторому решению. Каким-то образом, что можно расценивать как своего рода самогипноз, он научился игнорировать свое отражение в зеркале, хотя смотрел прямо на него; таким образом, глядя на себя, как будто его там не было, маленький ублюдок вновь обрел способность рисовать. Если судить по отсутствующему выражению на его лице и по тому, как он реагировал на мои прикосновения позже в тот же вечер в ванной (его флаг был приспущен), я сомневаюсь, что он был удовлетворен результатом. Не это ли я видел однажды в каком-то фильме о музыканте, который прежде любого из своих слушателей знал, что его музыка не на высоте. Для меня даже более интересен тот факт, что у Бродски никогда не возникало мысли написать свой автопортрет. Будь я на его месте, я попытался бы приспособиться таким образом. Возможно, есть вещи, которые слишком уродливы, чтобы их изображать. Или, может, как я давно подозревал, он просто утрачивает лотрековское чувство юмора, когда дело доходит до его собственной наружности. В любом случае, кладя сегодня вечером моего дорогого малыша в кроватку, я думал, что открыл счет в той игре, в которую он вовлекал меня все больше и больше.
Следующее наказание:
Светите слабым светом фонаря прямо ему в лицо, когда он рисует. Бели он мигает, крутит головой, скрежещет от злости зубами, цельте луч прямо между его глаз. Наблюдайте, доминирует ли его внутренний глаз. Как спартанец, он стоически продолжает рисовать. Постепенно усильте свет одновременно с более интенсивным освещением его мольберта, так чтобы резкий луч немилосердно бил ему в лицо. Наблюдайте его борьбу, которая на этот раз сильнее, чем прежде. Снимите показания, подтверждающие тот факт, что он мигает непрерывно, даже пытается заслонить глаза от слепящего света, пытаясь поднять одну руку в протезе, в то время как другой продолжает рисовать. Должно быть, для него это все равно что держать огромную тяжесть. Он может держать так руку только очень непродолжительное время, потом рука падает: Наконец он сдается. Он закрывает глаза. Но иронично, просто перестав сопротивляться, он торжествует Его внутренний глаз доминирует Потому что, когда он открывает глаза, он способен рисовать. Затем уберите театральную подсветку со стены. Вы знаете какую. Раньше она предназначалась для его любимой картины – «Крик» Мунка, – когда ему полагалась награда. Только теперь никакой награды. Если вы видите его действия, направленные на то, чтобы помочь самому себе – рисовать, – тогда полагается награда. Но это требует небольших усилий, понимаете? Никто уже не принимает всерьез библейское выражение: «Бог помогает тем, кто помогает себе сам». Направьте свет ему в лицо и держите пять, десять, пятнадцать минут Когда это мне наскучивает или хочется узнать, как он будет реагировать в других обстоятельствах, я использую мою реостатную систему и варьирую силу света от слабого до сильного. Заметьте: он потерпел поражение. Его внутренний глаз больше не видит. Он может рисовать, но с довольно низкой продуктивностью. Я разочарован. То, как он выносит испытания и борется, вдохновляет меня подстегивать его, чтобы он рисовал интенсивно. В этом нет никакого противоречия. Я всегда утверждал, что наслаждаюсь хорошей борьбой больше, чем легкой победой. Но даже если он рисует, я не даю ему награды. Нет: мы больше не играем в эту игру.
