– Ждет вас с нетерпением, – наверное, даже не покраснев, соврал
Гриша.
– Все на месте?
– Все до единого. Только главный бухгалтер уволилась. На пенсию решила пойти наша баба Яда.
Доканал-таки, паршивец, подумал я. У Извекова всегда были натянутые отношения с моим главным бухгалтером, Ядвигой Николаевной.
Меня нет, вот и вынудил женщину на пенсию уйти. А ей бы еще работать и работать.
– …Но с понедельника новый главбух выходит, – продолжал Гриша.
– Девушка с высшим образованием. Не то, что Ядвига со своими бухгалтерскими курсами времен начала перестройки…
Никакой другой бухгалтер кроме Ядвиги Николаевны мне не нужен.
Возьмешь молодую и неопытную, замучаешься потом штрафы платить. За несвоевременно поданную декларацию, за ошибки в отчетности, за бардак в бухгалтерских реестрах… А у Ядвиги вместо высшего образования опыт, прекрасная память и замечательная работоспособность. Ей всего-то пятьдесят восемь, и ресурс у нее о-го-го! Дай бог такой иметь Гришиной девахе с ее длинными и наверняка стройными ногами… А у меня, интересно, какой ресурс?..
Нет, не надо затягивать с выходом на работу. Засиделся. С понедельника впрягаюсь. Дела разгребать надо. И Григория на место ставить. А не захочет на свое законное место становиться, пожелает самостоятельно работать – вольному воля, пусть идет. А с Ядвигой
Николаевной я как-нибудь договорюсь.
Закруглив разговор с Извековым, сильно при этом напугав его своим скорым выходом на работу, я позвонил Ядвиге на домашний телефон, но юношеский ломающийся голос (это был наверняка Ядвигин внук Алексей) ответил мне, что бабушка на даче, выехала туда на все лето. Связи с ней нет, потому что бабушкин сотик крякнул, а новый она покупать не стала. Зачем, сказала, мне сотик, если вы ко мне каждые выходные приезжать будете? Дача недалеко, в Кудряшах, можно приехать…
Я знал, где Ядвигина дача, бывал там дважды. Как решу, что могу за руль садиться, сразу к Ядвиге. Упаду в ноги, уболтаю.
Потом я отправился в спальню, что-то спать захотелось. Я засыпал и думал, что маленькие дети, когда спят – растут, а больные во сне выздоравливают.
Я выздоравливал, я чувствовал это…
Вечером после занятий пришел Егор и принес с собой здоровенного бройлерного цыпленка, более похожего на средней величины индейку.
– Сейчас порублю этого зверя на куски, – сказал он, – на неделю тебе хватит.
– Боюсь, не хватит, – задумчиво произнес я.
– Ну и аппетиты у тебя, дядь Жень!
– Просто, завтра ко мне друг придет в гости, – пояснил я. – Он поесть любит.
– Как, опять? Выпивать, небось, будете?
– А как без этого?
– Зачастил ты, дядь Жень с выпивкой. Смотри, не спейся. – Егор засуетился: – Так что-то приготовить надо ведь… Вчера вы с другом своим, чуть ли не на газете стол накрыли. Как студенты, ей богу.
Так, сейчас я снова в магазин сбегаю…
– Не надо. Я завтра сам схожу. Куплю свежей колбаски, хлеба, овощей каких-нибудь, зелени.
– Сам?!
– А что? Я сегодня на улицу выходил.
– И как?
– Нормально. А завтра, думаю, еще нормальней будет.
– Я рад за тебя, дядя Женя, но в магазин я схожу. Ты, гляжу, выздоравливать собрался? Это здорово, но тяжести таскать тебе еще рановато.
– Ну, хорошо, – согласился я, – иди. Икры купи, пожалуйста.
– Красной? Черной?
– Кабачковой.
– Кабачковой? – Егор, наверное, подумал, что я шучу. – Это не совсем подходящая закуска для встречи с другом. Кто ее, эту икру ест?
– Находятся любители, – усмехнулся я.
– Хорошо, куплю кабачковую. А еще чего? Может, рыбки какой-нибудь?
– Нет! – замахал я руками, – только не рыбы. И никаких там кальмаров, осьминогов, каракатиц. Ничего водоплавающего. Колбасы, мяса какого-нибудь и овощей побольше. Спиртного не надо, мой друг с собой коньяк принесет.
Егор кивнул:
– Приду, курицу замариную. Завтра ее только в духовку засунуть останется. Справишься?
– Обижаешь, Егорка! – весело откликнулся я.
10. По душам и о душе.
Я перестал вести обратный отсчет. Зачем? Человеку, который решил жить дальше ни к чему эта арифметика. Да и финишная ленточка мне кажется, отдалилась. Боюсь, со счета собьюсь…
К встрече с Борькой я попытался привести себя в более или менее приличный вид – помылся, побрился. Причесываясь, подумал – не плохо было бы наведаться к парикмахеру. Визит друга – ладно, но перед выходом на работу обязательно подстригусь. Потом решил поменять пижаму на костюм. Долго копался в шкафу, меряя и придирчиво выбирая, во что бы такое мне обрядиться. Все костюмы висели на мне как на вешалке – мне до них еще отъедаться, да отъедаться. Остановился на спортивном костюме – и по-домашнему (но не совсем, не в пижаме же!), и к тому же, свобода спортивного стиля скроет угловатость моей теперешней фигуры. Когда я полностью был готов, я посмотрелся в зеркало. Внимательно…, еще внимательней.
В моих глазах появилось что-то. Они жили…
Дерево Серафимы понемногу делилось со мной лепестками своих цветов. Оно изредка роняло лепестки, а я их съедал. Я и верил и не верил в их целебную силу. Наверное, хотел верить. Я ел только опавшие лепестки, живые не обрывал, было жалко.
Борька ворвался в мою квартиру, шумный, суетливый и ужасно обаятельный, как Карлсон. Правда, в меру упитанный герой сказки
Астрид Линдгрен влетал к Малышу через окно, а Борька чуть не вынес мою дверь. А ведь то, что Борька похож на Карлсона первой заметила
Сима… Иногда я называл Бориса так, он не обижался.
Мне показалось, что Борька стал еще толще с тех пор, как мы с ним не виделись. Но, наверное, мне это только показалось. Наверное, потому что в большом зеркале прихожей мы отражались вместе.
Борька сгреб меня в объятья и заорал:
– Ну, ты даешь, старик! Разве так можно? Заболел и ничего не сказал. А если б того, скопытился бы? А я бы и не знал ничего.
Сколько нам жить-то осталось? Лет двадцать? Тут каждому дню радоваться впору. Беречь надо каждую минуту, для общения беречь!
– Это ты верно сказал. – Я думал, что мой друг меня раздавит. -
Только ты полегче со своими объятиями. Силу-то рассчитывай.
– Я чемпион мира по обниманию, – пошутил Борька, – ты же знаешь.
А я знаю, как надо обниматься, чтобы не раздавить.
Мы рассмеялись.
– А ты ничего, – заметил Борька. – Я уж думал, что ты и впрямь при смерти. Мне про тебя такого наговорили… – Он взял меня за плечи и стал вертеть, рассматривая под светом трех лампочек, поворачивал и так и эдак. – Только похудел слегка. – Борька приподнял меня, как бы взвешивая. – Или мне кажется?
– Тебе кажется. Поставь на место…Мы водку пить станем?
– Не водку, коньяк, – возразил Борька и, поставив меня на пол, как фокусник извлек откуда-то бутылку "Бастиона" без картонной коробки. Потом принюхался: – Курица? Или мне кажется?
– Теперь не кажется. Угадал, у меня цыпленок в духовке. Уже подходит. Будем есть горячим.
– Цыпле-о-нок! – скорчил недовольную гримасу Борька.
– Ничего, – успокоил я его, – он большой цыпленок.
Цыпленок-переросток. Нам двоим хватит. Кроме того, ты знаешь, я много не ем.
Мы вошли в гостиную. Посредине стоял накрытый стол, мне его вчера перенес из угла и разложил Егор. Ты ж не бомжара какой, сказал он, цивилизованный и небедный человек. Гостей положено в гостиной принимать, а не на кухне.
Борька, увидев яства, обрадовался:
– Слава богу, никакой рыбной нечисти! Обрыдла, ты знаешь…
Первый тост, конечно за встречу. Я не язык обмакнул, как вчера с
Шуриком, а выпил полрюмки – вроде бы ничего. Нормально. Второй – за мое здоровье. Допил вторую половину. Спросил:
– Завтра, говоришь, на дачу?
– Ага, – вздохнул Борька и я сразу понял, что не только для того, чтобы навестить старого друга пришел Борис. Ему явно надо было поделиться чем-то наболевшим, какими-то своими бедами. Я даже подозревал какими. Вот всегда так: у нас появляется желание (у нас у всех) повидаться с кем-то, когда муторно на душе.
– А что так угрюмо? Не хочешь на дачу ехать? Так не езжай.
– Да не в даче дело… Опять вчера дома скандал был.
– С Иркой?
– Наплевала она и на нас с матерью и на дачу. На все наплевала.
Брата своего, Сережку, не иначе, как белобрысой сволочью называет и этим. Этот – значит, наш с Маришкой любимчик.
Я знал, что у Борьки с дочерью Ириной регулярно происходят ссоры.
Непростыми были взаимоотношения у Бориса и Марины со своей дочерью.
Да и вообще – все у них было непросто…
Надо сказать, что мы с Тубаровым какое-то время похожими жизнями жили. Временами наши пути расходились, порою шли параллельно. Вместе учились в школе, в одном классе – до десятого. Друзьями были – не разлей вода. После школы я в маляры подался, потом служить родине ушел, а Борьку родители в нархоз запихнули, от армии он отмазался.
На время мы с Борисом расстались, но переписывались. Борька писал мне на полевую почту, правда, не часто. Я отвечал не чаще. Я отслужил, и мы снова стали регулярно встречаться, бухали вместе, вместе с девушками знакомились. Отучившись на рабфаке, я поступил в
