Пчелу манили цветущие склоны горы Мтацминда, за ними Икалто, далее леса Бетании. Цвела вся Грузия…
Вечером по пустой от антиквариата квартире Сандро шла вереница скорбных людей в черных костюмах. Они пожимали руки сыновьям усопшего. У некоторых из соболезнующих были раздуты носы и глаза, некоторые не могли закрыть рты – мешали опухшие языки.
Пчела летела к медоносным цветам…
1983
Манхэттен. Жарко. Много прохожих. Из вынесенного на улицу динамика грохочет музыка рэп.
Александр, молодой, энергичный мужчина, выходит из дверей кафе, поднимает руку, желая остановить такси. Шофер такси замечает Александра. Скрипят тормоза. Александр подходит к желтой машине, открывает дверь, делает движение, чтобы нырнуть внутрь, но, что-то вспомнив, пятится назад.
– Одну секунду, – говорит Александр шоферу, – я оставил сигареты…
Александр быстро пересекает тротуар, входит в стеклянные двери кафе. Видно, как он подходит к столику, берет пачку «Мальборо» и поспешно идет к выходу. На вывеске кафе красуется огромное человеческое ухо. Кафе называется «Ухо Ван Гога».
С верхних этажей каменного дома стремительно падает какой-то предмет. Он ударяется об асфальт и вдребезги разбивается у ног Александра. Александр делает прыжок в сторону, смотрит вверх.
Мрачные серые этажи, некоторые окна открыты – видимо, предмет вылетел оттуда…
Александр опускает голову. Смотрит под ноги. Нагибается, поднимает часть разбитой фаянсовой кружки с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Вместо слова «люблю» – красное сердце.
– Я люблю Нью-Йорк, – читает вслух Александр, и произношение выдает в нем не нью-йоркца. Прохожие, видевшие падение фаянсовой кружки, остановились, подняли головы, смотрят на пыльные окна. Пышнотелая черная женщина ухмыляется:
– Попала бы в голову – на месте бы убила…
Шофер такси смотрит в окно машины на разыгравшуюся уличную сценку. Александр с обломком кружки подходит к такси, открывает дверцу, садится на кожаное сиденье. Видит кем-то оставленную монету, механическим жестом кладет монету в карман. Шофер вопросительно смотрит на Александра:
– Куда?
– 207, Лафайет-стрит, Сохо.
– 207, Лафайет-стрит? – переспрашивает шофер, в его голосе слышится удивление.
– Да.
Шофер поворачивает голову и внимательно смотрит на пассажира в зеркальце. Машина трогается. Александр замечает на майке шофера смешной рисунок: Карл Маркс играет в пинг-понг. На правой руке шофера наколка: солнце с расходящимися лучами и имя Никита. Имя написано русскими буквами.
– Вы русский? – спрашивает Александр с интересом.
– Русский… Штольц.
– Немец?!
– Мой прадед, немец Штольц, сто лет назад приехал из Германии в Россию, а я двадцать лет назад – из России в Америку.
– Звать Никита…
– Да… А тебя?
– Александр.
– Давно в Нью-Йорке?
– Приехал на неделю, четвертый месяц никак не уеду…
– И не уедешь.
– Почему?
– Нью-Йорк – это капкан!
Машина затормозила на красный светофор. В окно виден мексиканец, стоящий посреди улицы и торгующий апельсинами. У него лопнул бумажный пакет, посыпались желтые шары. Шофер рассмеялся:
– Сегодня все время что-то падает.
Между автомобильными колесами катятся апельсины.
Никита тронул машину. Он немолодой, потертый жизнью человек с опухшими глазами – то ли печень не в порядке, то ли алкоголик, а может, и то и другое. Улыбка неожиданно детская.
– Чем занимаешься?
– Пишу…
– Писатель?
– Вроде… Для кино пишу.
Воцарилась пауза. По лицам видно, что оба хотят продолжить беседу, но нет темы. Александр неожиданно зевает.
– Не выспался?
– Да.
– Девочки?
– Нет… пишу ночами…
Никита улыбается, сверкает золото.
– А я засыпаю в кино. Как свет потушат, засыпаю. Любой фильм просплю.
Такси останавливается у подъезда дома 207 по Лафайет-стрит. Александр выходит, кладет в потрепанный бумажник сдачу. Крутит обломок фаянсовой кружки, хочет выбросить его…
Со двора дома выезжает на велосипеде женщина. Она в черных очках, розовом платье, с бамбуковой палкой, которую вытянула перед колесом велосипеда, она машет ей и тихо окликает прохожих: «Эй, эй, эй». Женщина слепая. Никита, оставив машину, бежит к велосипедистке и что-то говорит ей. Та положила руку Никите на плечо. Они странной парой пошли-поехали по тротуару.
Александр смотрит им вслед, кладет фаянсовый обломок в карман и входит в подъезд.
Александр звонит в дверь. Слышны резкие, прерывистые звонки. Дверь не открывают, Александр замечает записку, воткнутую в дверную щель. Раскрывает ее.
«Дорогой Алекс! Получилось нелепо. Меня вызвали на важную встречу. Звонила, чтобы предупредить тебя, но ты уже ушел. Буду в четыре. Извини. Мари Лу».
Александр скомкал записку, вернулся к лифту. Потянулся к кнопке вызова, но лифт сам раскрыл дверцу. В проеме стоял шофер Никита. Александр удивлен:
– О!
– Ты вышел из машины, я не успел сказать, что живу в этом доме… Вот моя дверь.
Никита указал на дверь рядом с той, в которую звонил Александр.
– Смешно, живешь рядом с Лу…
– Эта красотка в рваных джинсах? Ты к ней?
– Да, ее нет дома.
– Заходи… Яичницу пожарю…
Никита вставляет ключ в свою дверь, кивает головой на дверь Лу:
– По квартире голая ходит.
– Да?
– Классная фигурка…
– Подглядываешь?!
– А что делать в Сохо вечерами, когда твои окна смотрят в соседские…
Две небольшие комнаты, почти пустые. Мебель, приобретенная на гараж-сейлах. Много пустых бутылок из-под спиртного. Войдя в квартиру, Никита напялил на голову узбекскую тюбетейку, расшитую золотыми блестками:
– К моим золотым зубам…
Александр не прореагировал на шутку. Он с любопытством осматривает квартиру таксиста. Портрет Путина приколот кнопками к стене. Рядом фотография Сталина, играющего на гармошке…
– Любишь вождей?!
Входит Никита из кухни со сковородкой в руках. Улыбается, ставит ее на стол, заставленный бутылками водки: Смирновской и Абсолют.
– Садись… – Никита смотрит на Александра, – ты что, обиделся, что я гляжу на ее голую жопу? Грешен – люблю заглядывать в чужие окна… Вон телескоп…
Чокается с Александром. Они выпивают.
– Вечерами скука, а в телескопе все интереснее… В одном окне китаец ест курицу, за стеной мальчик с девочкой трахаются в ванной, в двух шагах от них черный Отелло душит Дездемону…
Александр, выпив, тоже развеселился. Достал из кармана осколок кружки «Я люблю Нью-Йорк».
– В Питере курица убила одного поэта…
– Курица?
– Замороженная. Упала с шестого этажа – и в висок. Поэт писал стихи, приносил их в журнал, где я работал, требовал, чтобы их печатали… скандалил… стихи бездарные… и вот курица… бам-ц!.. и кончилась его поэзия, так и я…
– А ты что пишешь в Америке?
– Мемуары…
– Мемуары? Свои?
– Одной столетней богатой русской графини… «Ночью я приняла слабительное, ко мне заехал граф Нарышкин, мы поехали на бал в Зимний… Император сделал мне комплимент: „У вас не щеки, а персики“ – и пригласил меня на танец… Танцуя с ним, я почувствовала позыв в желудке…» Слушаю этот бред и записываю. Графинины внуки хорошо платят… Лу помогает с английским…
Никита наливает еще водки. Чокнулись. Никита выходит в соседнюю комнату-спальню.
Резко открывает ящик комода, нетрезвой рукой скидывает ящик на пол. Видны документы, счета, сверху лежит пистолет. Никита роется в бумажном ворохе, что-то ищет.
– Где же они? – спрашивает сам себя Никита.
Он садится на пол. Берет пистолет, секунду смотрит на стальное дуло. Вновь начинает искать. Замечает коробку из-под кубинских сигар, с оторванной верхней крышкой. В ней фотографии, пожелтевшие, обвязанные резинкой.
– Вот они…
Никита возвращается, садится за стол. Кладет коробку из-под кубинских сигар рядом с собой. Смотрит на Александра. Тот хмельной, веселый, улыбчивый.
– У меня есть история…
– Мемуары нью-йоркского таксиста?
– Нет… Мемуары убийцы…
– Мемуары убийцы?! – изумился Александр.
– Да.
– Ты убил?
– Да.
– А кого?
– Вильяма Шекспира…
– Ты что, как моя графиня, тоже… сумасшедший?
– Нет… Показать тебе его фотографию?..
Никита достает из сигарной коробки кипу фотографий. Мелькают русские лица, русские пейзажи. Кто-то катается на коньках по замерзшему пруду. Женщины на пляже. Школьники в противогазах. Самолет стоит на поле. Под крылом самолета мальчик, две женщины и мужчина с банджо в руках.
– Вот… смотри… Его звали Вильям Терентий Смитт, кличка – Вильям Шекспир. Он американец… Убил я его на Урале, пятьдесят пять лет назад… В деревне Пескарики…
– Пятьдесят пять лет назад тебе было…
– Одиннадцать…
– А что делал американец Вильям на Урале?
