Рубашка оказалась мала и резко пахла, как у второго помощника. С огромным трудом ему удалось засунуть руки в рукава. – Караоке-бар не самое подходящее место для тебя, – заметил он.
– Мерзавцы, – сказала она и закурила, поглядывая на него, будто пыталась что-то понять. – Всю ночь они пили за моего мужа, за героя. – Она провела рукой по волосам. – Я выпила не меньше десяти стаканов сливового. Потом стали выбирать грустные песни. Когда я запела «Почхонбо», то уже не стояла на ногах. И тогда они полезли ко мне, чтобы отвлечь от печальных мыслей.
– Зачем ты гуляешь с этими типами?
– Они нужны мне, – ответила она. – Скоро мне выберут нового мужа. Я должна произвести хорошее впечатление на людей. Чтобы они знали, как я умею петь. Это мой шанс.
– Те парни – местные бюрократы. Они никто, – возразил Чон До.
Она схватилась за живот.
– Я так устала вытаскивать рыбьих паразитов и глотать хлориновые таблетки. Понюхай, как от меня воняет. Разве поверишь, что это со мной сделал мой отец? Как я поеду такая в Пхеньян, пропахшая рыбой и хлорином?
– Слушай, – остановил ее Чон До, – понимаю, это прозвучит жестоко, но твой отец наверняка обдумал все варианты. И, конечно же, выбрал то, что лучше для тебя.
Это было подло и некрасиво с его стороны – произносить слова, которыми он столько раз пичкал мальчишек из приюта: «Ты и представить себе не можешь, через что прошли твои родители, они никогда не отдали бы тебя в приют, если бы это не было лучшим выходом, а может и единственным».
– Пару раз в год они приезжают в наш город. Выстраивают всех девушек, – сказала она, откидываясь на спинку стула и выпуская дым, – и хорошенькие просто исчезают. У моего отца были связи, он всегда пронюхивал об этом, и я оставалась дома, как будто болела. А потом он отправил меня сюда. Но зачем? Зачем отсиживаться в безопасности, зачем выживать, если следующие 50 лет ты будешь делать только одно – потрошить рыбу?
– Что стало с теми девушками? – спросил Чон До. – Они теперь барменши, уборщицы или хуже? Думаешь, заниматься этим 50 лет лучше?
– Если это так, скажи мне. Если именно это их ждет, нечего скрывать.
– Я не знаю. Я никогда не был в столице.
– Тогда не называй их шлюхами, – возмутилась она. – Те девушки были моими подругами.
Она бросила на него гневный взгляд.
– Что ты за шпион вообще?
– Я простой радист.
– Что-то не верится. Почему у тебя нет настоящего имени? Все, что мне известно о тебе, – так это то, что мой муж, который был ненамного умнее тринадцатилетнего ребенка, боготворил тебя. Вот почему он возился с твоими приемниками. Вот почему он чуть не спалил корабль, пока читал твои словари при свете свечи в туалете.
– Постой-ка, – перебил ее Чон До, – машинист сказал, что это проводка.
– Думай, как хочешь.
– Он поджег корабль?
– Хочешь узнать еще кое-что, о чем он тебе не рассказывал?
– Я бы научил его английскому. Стоило только попросить. Зачем ему английский?
– О, у него было много безумных планов.
– Сбежать?
– Он говорил, что главное – отвлечь внимание. Он говорил, что директор фабрики правильно придумал – сотворить нечто столь отвратительное, жуткое, чтобы никто и близко не подошел. А потом сбежать.
– Но ведь семья директора фабрики не сбежала.
– Нет, – согласилась она, – не сбежала.
– А после того как отвлечешь внимание, дальше что?
– Я никогда не собиралась уезжать, – сказала она, пожимая плечами. – Он хотел увидеть мир. А для меня мир – это Пхеньян. Наконец, он понял это.
Разговор утомил Чон До. Он плотнее обмотался желтым покрывалом, но ему отчаянно хотелось прилечь.
– Ты устал, – заметила она. – Дать тебе банку?
– Думаю, да, – ответил он.
Она достала банку, но когда он протянул руку, она не отпустила. Они оба держали банку, и в свете свечи ее глаза казались бездонными.
– Здесь красота не значит ничего, – произнесла она. – Здесь важно, сколько рыбы ты выпотрошишь. Никого не волнует, что я умею петь, кроме тех парней, которые хотят развлечься со мной. А в Пхеньяне есть театр, опера, телевидение, кино. Только в Пхеньяне я найду себя. Несмотря на все свои недостатки, мой муж пытался помочь мне в этом.
Чон До глубоко вздохнул. Когда он сделает свои дела, ночь закончится, а ему так этого не хотелось: если она задует свечу, в комнате станет темно – так же темно, как в море, поглотившем второго помощника.
– Жаль, здесь нет моего приемника, – произнес он.
– У тебя есть приемник? – удивилась она. – Где он?
Он кивнул в сторону дома, видневшегося в окне.
– У меня на кухне.
* * *
Чон До проспал всю ночь и проснулся только утром – так изменился его режим. Вся рыба, висевшая в комнате, исчезла, а на стуле стоял его радиоприемник. Рядом в пластиковой миске лежали отдельные детали. Когда пустили новости, во всем доме загудели сотни репродукторов. Уставившись на стену, туда, где висела карта, он слушал информацию о предстоящих переговорах в Америке, о том, как Дорогой Вождь инспектировал цементный завод в Синпо, о победе команды Северной Кореи над ливийской командой по бадминтону, и, наконец, напоминание о том, что противозаконно есть ласточек, так как они уничтожают насекомых, которые наносят вред рисовым всходам.
Чон До кое-как поднялся и дотянулся до листа оберточной бумаги. Затем натянул пропитанные кровью штаны, в которых он был четыре дня назад, когда это произошло. В конце коридора выстроилась очередь в туалет десятого этажа. Пока все взрослые трудились на консервной фабрике, в очереди стояли старухи и дети, каждый ждал с клочком бумаги в руке. Но когда подошла его очередь, Чон До увидел, что мусорная корзина в туалете забита скомканными обрывками газеты «Нодон Синмун», которую не разрешалось рвать, не то чтобы ею подтираться.
Он долго просидел на унитазе и, наконец, вылил туда два ковша воды. Когда он выходил из туалета, одна из старушек остановила его.
– Это ты живешь в доме директора фабрики? – спросила она.
– Точно, – ответил Чон До.
– Этот дом надо сжечь, – сказала она.
Дверь квартиры оказалась открыта. Зайдя в нее, он увидел старика, который допрашивал его, с парой ботинок «Найк» в руках.
– Что творится у тебя на крыше? – спросил он.
– Собаки, – ответил Чон До.
– Грязные твари. Они ведь под запретом в Пхеньяне. Так и должно быть. А я готов есть свинину хоть каждый день. – Он поднял ботинки. – Ты знаешь, что это такое?
– Американская обувь, – ответил Чон До. – Мы нашли их в своих сетях как-то ночью.
– Неужели! Зачем они?
Сложно поверить, что следователь из Пхеньяна никогда раньше не видел хорошие спортивные кроссовки. Все же Чон До сказал:
– Думаю, для спорта.
– Я слышал об этом, – сказал старик. – Американцы тратят время на бессмысленные вещи просто для развлечения. – Он показал на приемник. – А это?
– Это для работы, – произнес Чон До. – Я его ремонтирую.
– Включи.
– Там еще не хватает кое-каких деталей, – показал Чон До на миску с деталями. – Да и антенны нет.
Старик положил кроссовки обратно и подошел к окну. Солнце стояло высоко, но все еще поднималось, и в его лучах вода, несмотря на глубину, отливала светло-голубым.
– Только посмотри, – вздохнул он. – Я мог бы любоваться этим целую вечность.
– Да, море прекрасно, – согласился Чон До.
– Если выйти на пристань и забросить удочку, – сказал старик, – что-нибудь поймаешь?
Рыболовные места находились южнее, где сливные трубы консервного завода сбрасывали рыбные отходы в море, но Чон До ответил:
– Да, наверное, поймаешь.
– А на севере, к Вонсану, – спросил старик. – Там пляжи, да?
– Никогда там не был, – ответил Чон До. – Но песок видно с нашего корабля.
– Вот, я принес тебе кое-что, – сказал старик, протягивая Чон До красную бархатную коробку. – Твоя медаль за героизм. Я бы сам тебе ее повесил, но, думаю, ты не станешь ее носить. Именно это мне в тебе и нравится.
Чон До не стал открывать коробку.
Следователь вновь взглянул в окно.
– Для того чтобы выжить в этом мире, приходится не раз праздновать труса, но хотя бы однажды поступить, как герой, – рассмеялся он. – По крайней мере, так сказал один парень, пока я колошматил его что было мочи.
– Я просто хочу вернуться на свой корабль, – сказал Чон До.
Старик посмотрел на него:
– От этой соленой воды у тебя, кажется, села рубашка. – Он задрал рукав Чон До, чтобы взглянуть на шрамы, красные и влажные, но тот отдернул руку.
– Спокойно, тигр. Для рыбалки время еще найдется. Сначала надо показать этим американцам. Они свое получат. Говорят, план уже в действии. Так что пора привести тебя в порядок, чтобы ты смотрелся презентабельно. А то сейчас ты выглядишь так, будто акулы победили.
