Однажды июльским вечером, посасывая фруктовые леденцы, они гуляли по берегу, их босые ноги увязали в мокром песке. И вдруг, оглянувшись вокруг, обнаружили, что старше их на пляже никого нет.
Маргарет сказала что-то о костюмах бикини, в которых были молоденькие девушки, и о том, что она бы никогда не решилась надеть бикини. И Эдди ответил, что девушкам повезло, ведь, если бы она решилась, все мужчины смотрели бы только на нее. И хотя Маргарет в то время было за сорок, она уже раздалась в бедрах и ее глаза окружала сеточка морщинок, она с благодарностью посмотрела на Эдди, на его кривой нос и тяжелую челюсть. Поток их любви снова лился с небес, орошая и пропитывая их насквозь, словно воды океана, плескавшегося у их ног.
А три года спустя Маргарет стояла на кухне в их квартире и готовила куриные котлеты. В этой квартире они продолжали жить все это время, еще много лет после смерти матери Эдди, потому что, как говорила Маргарет, эта квартира напоминала ей молодость, и еще потому, что из ее окна была видна старая карусель. И вдруг ни с того ни с сего пальцы ее правой руки непроизвольно разжались, не в силах что-либо удержать. Котлета выскользнула из ладони. Упала в раковину. Рука задрожала. Дыхание участилось. Маргарет мгновение смотрела на свою застывшую руку, которая, казалось, принадлежала кому-то другому, державшему огромный кувшин.
Все вокруг закружилось.
— Эдди! — вскрикнула она.
К приходу Эдди она уже лежала без сознания.
У Маргарет, как определили врачи, в мозгу была опухоль, и ее угасание теперь походило на угасание любого человека в таком же положении: она проходила лечение, которое лишь смягчало течение болезни. Пучками выпадали волосы, утренний шум аппаратов радиационного облучения сменялся вечерней рвотой в больничной уборной.
А в последние дни, когда рак окончательно взял верх, врачи не находили ничего лучшего, как повторять: «Не напрягайтесь, отдыхайте». А когда она задавала вопросы, сочувственно кивали, точно их кивки были капающим из капельницы лекарством. Она понимала, что так было положено — вежливостью подменять беспомощность, но когда один из врачей посоветовал «привести в порядок все дела», она попросила, чтобы ее выписали из больницы. Не столько даже попросила, сколько потребовала.
Эдди помог ей подняться по лестнице и, пока она оглядывала квартиру, повесил ее пальто. Она хотела что-нибудь приготовить, но Эдди усадил ее и поставил на огонь воду для чая. Накануне он купил бараньи котлеты и теперь худо-бедно управлялся с обедом, на который пригласил еще нескольких друзей и сослуживцев, большинство которых, увидев землистое лицо Маргарет, восклицали нечто вроде: «Смотрите, кто вернулся!» — будто это была вечеринка по поводу ее возвращения из путешествия, а не прощальный обед.
Они ели картофельное пюре, а на десерт — шоколадные пирожные, и, когда Маргарет выпила вторую рюмку вина, Эдди принес новую бутылку и налил ей третью.
Через три дня она проснулась с криком. В предрассветном молчании Эдди повез ее назад в больницу. По дороге они перебрасывались короткими фразами, обсуждая, что будут делать врачи и кому Эдди должен позвонить. И хотя Маргарет сидела рядом с ним, Эдди ощущал ее во всем, что его окружало: в руле машины, в педали газа, в движении своих глаз, в пощипывании горла. Всем своим существом он пытался ее удержать.
Ей было сорок семь.
— Ты взял карточку? — спросила она.
— Карточку?.. — Эдди рассеянно посмотрел на нее.
Маргарет глубоко вздохнула и закрыла глаза, а когда она снова заговорила, голос ее совсем ослаб, словно этот вздох ей многого стоил.
— Страховую карточку, — хрипло сказала она.
— Да-да, — торопливо подтвердил он. — Я взял карточку.
Они въехали на стоянку, и Эдди выключил мотор. Вдруг воцарилась поразительная тишина. Стал слышен малейший звук: легкое трение одежды о кожаное сиденье, дребезжание металлической ручки дверцы, шелест ветра за окном, звук шагов на асфальте, звяканье ключей.
Эдди открыл дверцу и помог Маргарет выйти из машины. Она втянула голову в плечи и сжалась, словно промерзшее дитя. Волосы упали ей на лицо. Она вдохнула воздух и устремила взгляд к горизонту. А потом жестом позвала Эдди и кивком указала ему на видневшийся вдали огромный белый аттракцион с болтающимися на нем красными кабинками, напоминавшими елочные игрушки.
— Видно даже отсюда, — сказала она.
— Колесо обозрения? — спросил Эдди.
Она отвела взгляд.
— Наш дом.
Так как на небесах Эдди не спал, ему казалось, что с каждым, кого там встретил, он провел всего несколько часов. Правда, без сна, без захода и восхода солнца, приливов и отливов, без обедов и привычного распорядка дня как в этом можно было разобраться?
Когда он встретился с Маргарет, ему хотелось лишь одного — побыть с ней как можно дольше; и это время им было отпущено: в вечерней мгле, при солнечном свете и снова в вечерней мгле. Они переходили от одной свадьбы к другой и говорили обо всем, о чем ему хотелось. На шведской церемонии Эдди рассказал ей о своем брате Джо, который умер десять лет назад от инфаркта, всего через месяц после того, как купил новую квартиру во Флориде. На русской свадьбе Маргарет спросила, остался ли он жить в их старой квартире, и, когда он ответил, что да, она обрадовалась. Во время ливанской свадьбы, проходившей в деревне на свежем воздухе, он рассказал Маргарет о том, что произошло с ним на небесах, и ему казалось, что она, хотя и слушала его внимательно, как будто обо всем этом уже знала. Эдди рассказал ей историю Синего Человека и о том, почему одни умирают, оставляя других жить, рассказал о капитане и его жертве. А когда Эдди заговорил об отце, Маргарет вспомнила, как вечер за вечером он проводил в бессильной злобе на отца, измученный его молчанием. И когда Маргарет услышала от Эдди, что он помирился с отцом, лицо ее преобразилось, а у него впервые за долгие годы на душе стало легко и тепло — ему удалось-таки доставить жене радость.
* * *
А потом Эдди рассказал Маргарет о переменах на «Пирсе Руби»: о том, как снесли старые аттракционы, как незамысловатую музыку в галерее игровых автоматов сменил грохочущий рок-н-ролл, рассказал о штопорных поворотах на «американских горках» и зависающих над бездной кабинках и о том, как «комнаты страха», где раньше то и дело посетители натыкались на покрытые светящейся краской скелеты, теперь заполнены видеоэкранами, будто без остановки смотришь телевизор.
И еще он рассказал ей о новых названиях. Никаких больше «ковшей» или «кувыркающихся жуков». Теперь только одни «бураны», «вихри», «головоломки» и «суперпушки».
— О чем такие названия говорят? Странные они, правда? — спросил Эдди.
— Говорят о том, — ответила она задумчиво, — что наши времена уже прошли.
Эдди подумал, что именно это он и чувствовал все последние годы.
— Мне надо было работать в каком-то другом месте, — сказал он. — До чего обидно, нам так и не удалось выбраться с тобой оттуда. Из-за отца. Из-за ноги. После войны я чувствовал себя все время каким-то жалким.
По лицу Маргарет проскользнула тень грусти.
— А что случилось, — спросила она, — во время войны?
Он никогда ей толком не рассказывал. Все и так казалось ясным. В те дни солдаты делали то, что им было положено, а вернувшись с войны, ни о чем не рассказывали. Сейчас Эдди думал о тех, кого убил. Думал об охранниках. Думал о том, что его руки в крови. Будет ли он когда-нибудь прощен?
— Я там потерял себя, — признался он.
— Это не так, — сказала Маргарет.
— Так, — прошептал он.
И она ничего больше не добавила.
Там, на небесах, время от времени они ложились друг рядом с другом. Но не спали. Маргарет говорила, что на земле, когда засыпаешь, могут присниться твои небеса, и эти сны помогают их сотворить. Но сейчас эти сны им были ни к чему.
Эдди наклонялся над Маргарет, зарывался в ее волосы и глубоко вдыхал их аромат. Как-то раз он спросил Маргарет, знает ли Бог, что он на небесах. Маргарет улыбнулась и сказала: «Конечно, знает». И тогда Эдди признался ей, что всю свою жизнь он или прятался от Бога, или считал, что Бог его не замечает.
Наконец, после всех разговоров, Маргарет повела Эдди назад, в маленькую круглую комнату. Она села на табурет и сплела пальцы. Повернулась к зеркалу, и Эдди увидел в нем ее отражение. Ее, но не свое собственное.
— Это место, где невеста ожидает начала церемонии, — сказала Маргарет, приподнимая волосы и вглядываясь в отражение, но как бы уносясь мыслями прочь. — В эту минуту думаешь о том, что тебе предстоит. О том, кого ты выбираешь. О том, кого будешь любить. И эта минута может быть такой прекрасной.
Она повернулась к нему.
— Тебе пришлось жить много лет без любви, верно?
