После двора мы оказываемся в большом кирпичном восьмиэтажном доме с башней на крыше. Мы вызываем лифт. На заводе лифты очень хорошие, и я их не боюсь. Они хоть и старые, но крепкие, не разболтанные, и в них не трясёт. В них не написано и не нарисовано никаких неприличных картинок и слов. Нет там надписей «Кто из блядей худшая блядь» и «Вика корова». Не валяются объедки пряника, семечная шелуха и окурки. Единственный недостаток есть у заводского лифта: он может остановиться раньше, чем надо, и открыть двери. Надо просто ещё раз нажать на кнопку, и он тогда едет правильно.
Когда выходишь из лифта на пятом этаже, то попадаешь в самое прекрасное место на свете. В этом месте я хотел бы жить после смерти. Стены здесь обделаны красивыми пузырями с розово-голубым нежным отливом. Каждый из этих пузырей похож на космос.
Потом приходится затыкать уши, потому что дорога в ремонтопливную ведёт через тридцать пятый цех, а в этом цехе всё время что-то зловеще гудит.
И уже после этого цеха мы наконец входим в ремонтопливную. Мама начинает убираться, а я просто хожу, всё разглядываю и ищу всякие штучки: гайки, шестерёнки, колёсики, железные палочки и другие бобышки. В последнее время ничего, правда, не находится. Наверное, все бобышки подобрал Вертер.
Мне очень нравится фамилия Вертер. Вообще с заводом связано много хороших фамилий. Например, Вертер, Допкис, Задорожный, Фраткин, Ратманов. Эти фамилии слышатся в разговорах мамы и разных людей на заводе. Я бы хотел иметь такую красивую фамилию. Вместо этого у меня фамилия Соломаха, от слова «солома». Правда, на заводе есть и много некрасивых фамилий. Например, Сепитый. Человека с этой фамилией я знаю. Он медленно ходит в негнущихся штанах. Обычно он молчит. Я с ним не здороваюсь. Однажды он мне сказал: шляешься? Лучше б матери помог. Корячится с тобой одна. Мне стало стыдно. Я подошёл к маме и сказал: давай-ка я тебе помогу. Но мама, конечно, сказала: ты мне помогаешь тем, что не мешаешь.
Пока мама работает, мне с ремонтопливной выходить нельзя. Завод «Свобода» с советских времён секретный, и, если я на нём потеряюсь, меня никто не будет искать и никогда не найдут. Я часто смотрю в окно и придумываю истории о том, как я жил бы на заводе, если бы заблудился. Думаю, я бы не умер. Ведь я знаю, где столовая, я был несколько раз, и меня там кормят бесплатно. Спать бы я ночью ходил на четвёртый этаж того дома, в котором проходная. Там касса, а к кассе ведёт мягкая красно-зелёная дорожка. Я завернулся бы в неё, как Волк из «Ну, погоди», и мне было бы очень уютно внутри этого рулончика. В кассе пахнет очень изысканно, это канцелярский запах, связанный с такими словами, как «рейхсканцлер» и «секретарь бюро цуката поэцесс».
Однажды мама убиралась там вместо тёти Люси, а меня заперла в один маленький кабинет и дала карандаш порисовать. Я стал открывать ящики стола. В одном из них были спички. Я случайно засунул карандаш в отверстие большого железного ящика, незаметно видневшегося в стене, так что ящик открылся. Долго я зажигал спички и бросал их внутрь железного ящика. Я скомкал несколько бумажек, которые оказались внутри ящика, и устроил небольшой костёр. Я всё делал аккуратно, и мама ничего не заметила.
Итак, я спал бы в том доме, где ковёр. Всё остальное время я ходил бы по заводу, научился бы работать на станке и постепенно стал токарем. Иногда я навещал бы маму, когда она моет ремонтопливную.
Но это лишь фантазии, потому что на самом деле я просто боюсь выходить из ремонтопливной один. Ведь, чтобы потеряться, надо сначала пройти через цех номер тридцать пять, где всегда стоит зловещий гул. Поэтому не теряюсь, а нахожусь в одном и том же месте — в ремонтопливной, и мне там иногда скучно.
В самом заброшенном уголке ремонтопливной стоит одна пыльная заброшенная железяка. Раньше около неё валялось много бобышек, но я их все собрал, и теперь там так же скучно, как и везде. Одно хорошо, что пол там ещё резиновее, чем в остальной ремонтопливной, и желтее. Так что на полу у заброшенной железяки можно очень высоко прыгать. Ещё за железякой поставлены в стопочку заброшенные доски, сделанные из ткани, натянутой на деревянные тонкие дощечки. Они очень пыльные, но если постараться, можно прочитать, что на них написано белыми буквами. Вот что на них написано:
«Не допускай увеличения времени пролёживания!»
«Крепкие тылы — изделие без брака!»
«Соблюдай режим! Враг не»
И ещё там лежит дощечка поменьше, на которой написано
«заводчан!»
Но однажды мне стало так скучно, что просто кошмар, и я нашёл маму и стал её просить и умолять: пожалуйста, разреши мне пойти прогуляться до лифтов! Я хочу побыть немного на лестнице, где стены обделаны пузырями. Я не заблужусь, умоляю тебя, я же всё время хожу этой дорогой! Хорошо, сказала мама. Но только больше никуда. Побудешь там немножко и вернёшься обратно.
Я подошёл к двери, которая вела в цех тридцать пять. Сердце у меня забилось очень сильно. Я крепко заткнул уши, всем телом навалился на дверь, дверь открылась, и я побежал. В тридцать пятом цеху пол не резиновый, а бетонный и весь в трещинах, так что я бежал очень быстро, делая большие прыжки, чтобы не наступать на трещины, и одновременно заткнув уши. Я промчался как молния через тридцать пятый цех и выскочил на лестницу, где лифты, и оказался в этом чудесном месте, которое так люб лю.
Там было тихо и холодно, и пахло, как обычно на заводе: кирпичом, бетоном, горелой проводкой, а ещё свежим ветром и свежим снегом с улицы. Я стоял в этом волшебном месте очень долго, любуясь пузырями на стенах, высоким потолком, на котором росла паутина, и слушая загробный гул тридцать пятого цеха, который отсюда было не страшно слышать.
Потом двери лифта разъехались и оттуда вышли, весело пихаясь, две толстячки в белых халатах. Да ну конечно, сказала одна. А те, кто живёт в Поддоне, наверно, называются «поддонки»! Нет, я серьёзно! — захохотала вторая. Если все деньги на это угробить, то, может, и не сломают…
И больше я ничего не услышал, потому что они обе улизнули в тридцать пятый цех. Они так спокойно вошли в это страшное место, и я подумал, что хорошо быть весёлым. И я решил быть весёлым и собирать шутки и анекдоты. И ещё я решил, что сейчас пойду обратно и не буду как трус мчаться заткнув уши, а спокойно себе пойду по тридцать пятому цеху, как будто я там работаю.
Но тут двери лифта опять разъехались, и на пятый этаж шагнул обезьяноватый мужчина. Ты чей, сказал он. Я ответил: здесь секретный завод, и это секрет. Мужчина засмеялся. Потом он посмотрел на часы и сказал: курс видел? Не знаю, сказал я. Балда! — сказал мужчина. Короче, на башне был? Быстрее отвечай, мне через двенадцать минут… Не был, быстро сказал я. Пошли тогда посмотрим. Мы поехали наверх. На восьмом этаже вылезли из лифта, прошли по очень чистому и невысокому коридору, а потом ещё поднялись по железной лестнице. Мужчина открыл люк и вылез на крышу. Я тоже вылез за ним.
Мы оказались на крыше, под самым небом, на снегу. Мы оба были без курток. Но я точно знал, что мы не простудимся, потому что это не тот случай, когда простужаются! Мы были на башне! Мужик обвёл всю округу рукой и сказал: вот, мы на башне! А это — Курс!
Я увидел Курс. Он состоял из огромной антенны кругло-квадратной формы. Курс тихо, молча поворачивался на длинной высокой палке. А зачем? — спросил я. Если хоть одна вражеская лодочка захочет пересечь в плохую погоду залив, отделяющий их от нас, Курс немедленно даст знать. А если это будет дружеская лодочка в хорошую погоду? Тем более. Чай поставить, пряников купить.
Мои ноги увязали в снегу. Серое небо над нами казалось розоватым. Башня с Курсом была очень высоким местом. Я увидел и Нарвские ворота, и площадь, и собор, и даже вокзал. Мы пробыли на крыше совсем недолго. Всё, пошли, — сказал мужчина. Он загнал меня в люк и отвёл обратно на пятый. На прощанье я сказал: всё-таки давайте познакомимся! Меня зовут Саша Соломаха. А вы кто? Я — Фраткин, сказал мужчина. Я сказал: очень приятно, я о вас слышал. Я бы очень хотел быть Фраткин. Или Вертер. Фраткин сказал: ого! Я тоже хотел бы быть Вертер, но я Фраткин, и на том спасибо. Пусть каждый будет собой: я — Фраткин, ты — Соломаха. Я сказал: мне не нравится моя фамилия, она от слова солома. Нет, она не от слова солома, а от слов «соло», то есть один, и «махач», то есть драка. Значит, ты — это тот, кто в одиночку может победить многих. Усёк? Усёк, сказал я.
несмотря вот будем прямо говорить на это я шёл через те же какие-то вот да как бы должности ступеньки этих лестниц, поэтому вот я не знаю набрал некую статистику, можно ли да вот эту самую структурную схему административную как вот это всё работает насколько это интересно да наверное это всё интересно особенно да но это не очень интересно // простите мне простите что к вам я не спешу последний посетитель под деревом сижу не пьётся светом тонкое осеннее вино а льётся чёрной жжёнкою осеннее вино уходят тропы дальние за границу дня и ночи опоздание не радует меня// на самом деле для меня завод это такая знаешь модель модель вот нашего государства как ни странно модель того вот знаешь как вот я не помню у ларса фон триера был один из его первых фильмов про психиатрическую больницу она называлась королевство это был телесериал я не помню он описывал эту модель общества существующую в реальности модель нашего государства в частности потому что этот завод в государстве и нам свойственны все те пороки и здесь есть социум здесь есть там бюрократия которая вот тоже собственно говоря всё ею пронизано и мы видим коррупцию потому что где бюрократия там и коррупция мы видим здесь и любовь наверное ну вот достаточно государство вот эти четыре вот как бы стены которые можно взять покрутить на столе и представить себе это общество в котором мы вот как-то и живём как ни странно я тоже замечаю ну по крайней мере мне так кажется // я человек чужой, отдельный во мне течёт чужая кровь как в трубах заводской котельной горячий ржавый кипяток все эти люди и железки мне не родные и ничьи но я иду дорогой этой и на верёвочке ключи как будто вовсе не отпетый как будто счастие включил // мы производим изделия да мы производим продукцию мы её даже поставляем нашим заказчикам которые её эксплуатируют но можно ли найти в этом смысл думаю что нет потому что эта продукция это не самолёты которые перемещают пассажиров там вот да из труднодоступных мест и не то чтобы мы были там вот да такими альтруистами наша продукция по большому счёту это оружие призванное что делать как говорится сам понимаешь поэтому учитывая что мы не в военное время живём где ну вот каждый да вот как бы впустую потраченный нами час был бы вот да подобен предательству или дезертирству мы делаем то что ну вот да никому не нужно как бы сегодня это ну вот знаешь да я и называю это музей как бы да вот военно-морской музей который да вот можно строить как бы до бесконечности но он не приносит сегодня ни доходов ни расходов ничего ну вот как бы да поэтому ну вот о чём можно говорить // мне снилась синь и сильных линий подвесы вдаль за горизонт и каплет каплет мне под ноги и в сливах косточки шумят и я иду пустой и строгий как целлофановый наждак я тру железо прикасаясь и солнца слой лежит на нём мне можно веточки не трогать они меня не прорастут и эти вышки эти русла и я их не перерасту // скажем так люди которые вот попали к нам на завод они увидя всё это не то что как бы вот это их цепляет а вот они зависают как бы здесь на какое-то время но этого время его иной раз как бы вот достаточно чтобы забыв ответить на вопрос зачем я здесь остался здесь хотя говорить что это конечно не самые правильные как бы вот методы и не самая правильная вот позиция в жизни это просто неудачники как бы те которые у нас на заводе люди с амбициями какими-то конечно не будут работать здесь как бы да вот потому что встречаются же и нормальные люди как бы вот с амбициями а я могу на эту денежку жить не могу поэтому слава богу что работники отдела кадров они себе подобных вопросов не задают и совестью по этому поводу не мучаются не нравится уходите хотя на самом деле ну вот как бы да я выйдя из такого отдела кадров я бы просто вот ушел оставил // ах если бы я мог уйти оставить то я б уже давно ушёл оставил не разбудил бы никого ушёл оставил но я и так уже уйду оставлю // я бы здесь устроил диснейленд по крайней мере приносил бы пользу и доходы на месте завода хотя бы хотя я уже присмотрел получше место у нашего концерна одно из предприятий есть такой же завод там в отличие от нас остался пионерский лагерь и они его сегодня пытаются эксплуатировать если бы туда поставить управленца диснейленд бы безусловно случился как бы да вот если бы тут была другая страна и другой народ // мне хочется шара и круглого дыма мне хочется мультиков и эскимо и всё что нельзя а нельзя ничего ничего так жить невыносимо больше сказал один и взял топор так жить невыносимо больше сказал другой и до сих пор себе живёт невыносимо и не выносит ничего и даже город Хиросима но вы не трогайте его // почему я так много тут работаю да работаю много а что делать ну да вот работаю и никогда не ухожу с завода как бы вовремя да и в моём представлении значит это так что я просто не могу делать работу которую как бы да я делаю я не могу там делать её плохо потому что всегда есть выбор ты проводишь целый день от восьми утра и там вот до девяти десяти вечера и я думаю как бы просто как бы какое-то моральное удовлетворение оттого, что да вот пропадаю на заводе ну я тебе скажу отчасти я тебе говорил да для меня завод и продолжение отца и много чего ещё на заводе мы снимали кино мы создавали выставочные экспонаты делали выставку и много чего ещё для нашей как бы да корпорации такой как бы да своего рода тимбилдинг много талантливых людей есть и прочее на заводе у нас есть собственно говоря я и те люди которые могут это делать мы это делаем нам это не то чтобы в тягость и люди которые попавшие как бы да вот внутри себя как бы самореализация вот как бы да и я понимаю что это ну как бы да ещё вот значит да как бы получаем скажем так вот те эмоции который так скажем да вот ну определенно в этом месте получить ну наверно вот знаешь ну вот там а завод обречён будущее его предрешено о чём тут говорить
