Они были знакомы, были людьми одного круга. Вообще, надо сказать, Ленчика тянуло к художественной среде, он именно там любил тратить деньги. По этой причине и художественная среда отвечала ему взаимностью. Он был непременным завсегдатаем вернисажей, театральных премьер и эстрадных концертов. Кажется, не было ни одного места, куда он не мог бы попасть. Его можно было встретить случайно в любом творческом доме Москвы: Доме кино, Доме архитектора, Доме композитора, не говоря уже о Доме актера. Также случайно вы могли встретить его в любом доме отдыха или санатории – в санатории «Актер», например, в Сочи, или в доме отдыха Союза писателей в Коктебеле, или работников телевидения – в Юрмале – да черт знает, где! – всюду вы могли встретить Ленчика. Приедешь, бывало, куда-нибудь подальше, в какой-нибудь Мисхор, где-нибудь в апреле или в мае, надеешься уединиться хоть на время, сбежать из московской сутолоки, от телефонных звонков; думаешь – во я забрался! Никого не встречу тут, не сезон, – наутро выходишь на пляж, на нем – никого… кроме… присматриваешься… кроме Ленчика в окружении двух-трех щебечущих девушек.
Странно, но, оказывается, можно и сейчас о ком-то сказать: известный московский богач и повеса, как в девятнадцатом веке. Есть даже кое-какие общие черты; наличие богатства и влияния эти черты диктует само. Хотя любая карикатура, хоть и хочет быть похожа на портрет, все равно остается карикатурой. Наши богачи где-то слышали или видели в кино, как ведут себя другие богачи, поэтому они знают, как надо. Может, они даже читали в школе о том, как жило прежде русское дворянство. Хотя насчет «читали» я, наверное, погорячился. С.П.Капица рассказывал, что его внук на вопрос «Какие книжки ты читаешь?» – ответил очень интересно. Он сказал: «Я книжек не читаю, я хочу стать миллионером». Но так или иначе они думают, что знают, как должен жить новый барин и что у него должно быть, чтоб «как у людей». Поэтому Канны и Лазурный берег не только для графьев и князьев, бежавших от революции. Ни фига! Он теперь освоен и нашей братвой! У тех выезд лошадей – у наших парк автомобилей; у тех челядь и крепостные – и у наших есть; крепостные девки? – пожалуйста, сколько угодно; те – в близком знакомстве или даже родстве с правящими Россией фамилиями, и наши – не хуже, даже вместе дела делают; те играли в карты – и наши в казино; у тех – фехтование и дуэльные пистолеты, а мы что? Хуже их, что ли? – У нас тоже разборки с «Калашниковым», а что до этой самой «чести», то у нас тоже есть, кому ее защитить: вон сзади Коля идет, посмотри на его плечи и успокойся, а рядом – Рифат, очень, между прочим, неплохо стреляет и на дуэли – любого уложит.
Ну, что там еще осталось: дворцы, особняки, поместья? – тьфу! Тоже мне – проблема… Вон тут недавно проезжал, вижу табличка: Дом Нащокина, Пушкин, мол, тут останавливался. Господи, а я-то думал… Пу-у-шкин! Да хибара убогая! Государством – написано – охраняется. Вот так и охраняется, какое государство… Лачуга! Внизу какой-то занюханный бар-ресторан. Фу, – смотреть стыдно, не то что жить! Нащо-о-кин! Поглядел бы этот князь на дачу любого работника Газпрома – то-то подивился бы!
А если про Пушкина, раз уж мы о нем вспомнили, то и те считали его недурным поэтом, да и мы не против, не читали, правда, но слышали, что он – наша гордость, вон и памятник ему тут неподалеку от этого дома Нащокина. Пусть стоит… пока… Будут лишние деньги – куплю и на даче у себя поставлю. Так что мы тоже не лаптем щи хлебаем! Кое-что можем!..
В общем, нынешний барин не имеет только одного – родословной. У тех – дворянские корни, идущие аж от Рюриковичей, у наших – похуже, где ни копни под их генеалогическим древом, всюду упираешься в одно: мать – КПСС, отец – КГБ; дедушка – НКВД, бабушка – ВКП(б); прадедушка – ОГПУ, прабабушка – ВЧК; прапрабабушка по материн–ской линии – РСДРП, и так далее и так далее – ну, куда ни кинь, – все клин, отовсюду торчат волосатые уши предков. Да, еще младшая ветвь – ВЛКСМ, оттуда много бизнесменов пошло. И как они ни рыщут по своим родословным в поисках голубой крови (а сейчас это не только уже можно, но и модно, и престижно), анализ их крови на цвет неизменно дает отрицательный результат, а толстые кисти рук и носы – картошкой на мясистых мордах выдают в них трактирных половых, наконец-то взявших власть в свои руки. Теневую власть, что предпочтительнее, потому что лучше быть несколько в стороне, но влиять; вполне достаточно быть, скажем, помощником депутата. Так – теперь. Почти так было и тогда, в описываемое время.
Вот одним из таких «теневиков» и был Леонид Семенович, и поскольку он всегда был везде, то с ним невозможно было быть незнакомым Это был легкий, подвижный, элегантный человек, сыпавший шутками и всегда новыми анекдотами. Он выглядел одинаково и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят лет. Горные лыжи – его любимый вид отдыха, и он круглый год имеет красивый стабильный загар человека, который зимой всегда может прибавить цвета на лице, скажем, в Швейцарских Альпах или на Французской Ривьере. Ленчик всегда дарит друзьям одно и то же: рубашки от Армани, галстуки от Диора и одеколон «Фаренгейт», словно у него там где-то склад этих вещей. Невредный, щедрый, обаятельный, он, словно по Гоголю, – господин, «приятный во всех отношениях», и (по Гоголю же) – «большой аматёр» по части жен–ских прелестей.
То есть я хочу сказать, что он всегда был в этой области большим ценителем и даже в некотором смысле гурманом. Нередко в какой-нибудь мужской компании, а иногда не стесняясь и присутствия женщин, Ленчик с тонкой улыбкой произносил свой любимый афоризм, мечтательно щуря свои голубенькие глазки и почти облизываясь: «Нет ничего лучше балерины, слегка потерявшей форму». Точно так же он мог бы сказать: «Сыр „Рокфор“ должен быть непременно тронут плесенью и, знаете ли, этак остро попахивать». Или другое: «Самый сладкий банан всегда чуть-чуть подпорчен».
И, что удивительно, такой чисто гастрономиче–ский подход к женщине сами женщины находили весьма забавным и милым, они охотно разделяли его общество и, более того, тянулись к нему, как к человеку легкому и даже легкомысленному. Любимая маска Леона – легкомыслие – оказалась большим дефицитом и очень даже притягательной штучкой. Ни к чему не обязывающая связь, сопровождаемая красивым ухаживанием, дорогими подарками, ресторанами, поездками к морю; без всяких там тяжелых мелодрам, без выяснения отношений – ну, что может быть лучше! – и девушки легкими бабочками слетались на пламя камина у Леона на даче.
И вот, даже этот пресыщенный гурман, этот избалованный женоман, этот дегустатор любовных деликатесов, испробовавший в этой области почти все, – однажды попался. Он, знавший женские хитрости, как никто, раскусивший Марусю с первого взгляда и мгновенно оценивший ее по своей шкале ценностей высшим баллом (как раз в смысле притаившегося греха или «слегка подпорченного банана»), – ничего тем не менее не смог поделать и влюбился безнадежно и смешно, как подросток в период полового созревания. И все, вроде, понимал, и купить его фразами типа «Я как будто вина попила» было нельзя, и Машино изощренное кокетство видел, и что она от него теряет голову – не верил, а все равно – пропал… Пропал, когда, смеясь и балагуря, получил, словно выстрел в упор – крупную слезу на неподвижном лице и короткую фразу, сказанную трагическим полушепотом, – «как жаль…», фразу, за которой стояла бездна и не стояло ничего… – «Чего жаль?» – побежал он тогда за ней и… пропал, пропал на много месяцев, пока сам не устал быть больным и зависимым. Леонид Семенович страдал, чего за ним вообще не водилось, перестал быть легким и тем более – легкомысленным, сильно удивляя этим всех своих друзей, и однажды дошел до полного бреда, сделав Маше предложение – руки, сердца и всех своих денег.
– Так ведь я замужем, – напомнила она ему тогда, – успокойтесь, Леонид Семенович, вокруг вас так много красивых девушек, которые сочли бы за счастье, – и т.д. – все, что в таких случаях говорят, когда хотят смягчить отказ.
Целых полгода Ленчик был занудой и тяжелым ипохондриком, но потом все-таки поправился. Вот что делала Маруся с некоторыми людьми! А они-то были поглавнее, покрепче, чем какой-то там Костя Корнеев, лань недорезанная, вообразившая себе, что она – пантера. Кот, обычный блудливый кот, а никакая не пантера! Ишь, моль голубоглазая, граф Монте-Кристо из Перхушкова, мститель наш неуловимый, да куда тебе с ней тягаться! Отольются этой кошке Машкины слезки! Кстати, о Маше… Вернемся же к ней поскорее, уже пора: мы ведь ее оставили совсем одну, без поддержки, в тот трудный час испытания, когда она шла по театру после вчерашней Кокиной экзекуции под убийственными взглядами всех своих заклятых друзей-артистов. Видите, беда с ними: все время мстят или одержимы желанием отомстить; все время хотят сделать друг другу больно; все время в состоянии войны, в состоянии борьбы, дурачки.. Но скоро, скоро, читатель, потерпи еще немного, – они устанут от этой бесконечной любовной вендетты и обретут счастье в объятиях друг друга. Надолго ли?.. Там посмотрим…
