Хорошо еще, что не успела она мне пижамную больничную куртку до локтя закатать (игриво наклоняясь то по одну, то по другую сторону моего тела и пристраиваясь при этом то точеным локотком, то полной тугой грудью, то какой другой открытой частью вполне себе сексуального организма прямо к моей безвинно напрягающейся мошонке), как следом за ней в палату ввалился хмурый, как осеннее небо, небритый, как подмосковный подлесок, помятый, как утренняя простыня, и похмельный, как самый последний грузчик, добрый доктор Викентий.
А то – всякое могло произойти, понимаешь.
Я же все-таки в конце концов живой, а не из этого самого хваленого современной химией силикона…
А девушка, если отбросить всякие подробности типа слишком тяжелой нижней челюсти, придававшей всему ее облику нечто слегка лошадиное, и немного отвисшей задницы, – вполне себе ничего.
Самый сок.
И вполне готовая к употреблению.
А мне-то это зачем?!
М-де…
Ну просто совершенно незачем.
Ибо любое действие в этом направлении не сулило мне абсолютно ничего, кроме вполне очевиднейших неприятностей.
Хотя врать не буду, еще немного, и я бы совершенно точно сдался на милость победителя.
И даже не без некоторого удовольствия…
…А так – только давление померила да пару уколов вкатила.
После чего демонстративно фыркнула и убежала…
Мы, Шемзеддин со чадами своими,
Мы, шейх Хафиз и все его монахи,
– Особенный и странный мы народ.
Хафиз, «Газели и рубаи»
(перевод Афанасия Фета)…А Викентий внимательно осмотрел мне при помощи специального зеркальца зрачки, потом посчитал пульс и как-то тяжело, и в то же время совершенно по-детски вздохнул.
– Организм у тебя, – говорит, – Егор, конечно, просто удивительный. Просто уникум какой-то, а не организм. Еще пару дней понаблюдать – и можно смело выписывать. Швы с черепа снять – и в Таиланд. Или куда это вы там с женой собирались-то? Вот туда и валите! Смело, в полный рост, бояться уже, похоже, нечего. Я б на твоем месте сходил, кому-нибудь свечку поставил…
– Да я уж тут чуть было не поставил, – смущаюсь. – Причем, врать не буду, совершенно помимо собственной воли. И к сожалению, не свечку. И не жене. Хорошо еще, что ты помешал…
Он хохочет.
– Ну, в принципе, это тоже служба, конечно, – вытирает он, отсмеявшись, похмельные слезы. – Можно даже сказать, обряд. Или там ритуал. И вовсе эта служба не такая простая и приятная, как это попервоначалу кажется. Люси – девушка ненасытная. Но я все-таки немного другое в виду имел…
Я улыбаюсь в ответ.
Сегодня хорошее утро, думаю.
Надеюсь, что – к добру.
А может, и не к добру.
Хрен угадаешь, что называется. Никакие прежние приметы почему-то в последнее время не работают…
– Что, так все хорошо заживает? – спрашиваю.
– Угу, аж противно. Кроме вполне понятного в такой ситуации депресняка – вообще никаких последствий. Я вообще-то людям завидовать не привык. Но тут, глядя на тебя, хочешь – верь, хочешь – не верь, начинаю потихоньку задумываться на эту тему. Просто как на собаке…
Я вздыхаю и кривлюсь, скашивая неожиданно потяжелевший взгляд в сторону серого квадрата оконного стекла.
Если б все было так просто, милый Викентий.
– Погоди завидовать, – усмехаюсь, – а то ведь могут и дострелить, так, чисто случайно. Довести дело до вполне логичного в данной ситуации конца. Прямо на выходе из этого твоего богоугодного заведения.
Он вздыхает в ответ:
– А это уже не по моей части. Заштопать я, понимаешь, кого угодно могу. А вот защитить – это вряд ли. Кстати, следак звонил. Интересовался состоянием здоровья. И просил передать, что вечером постарается зайти. И еще, там у меня в приемной, шурави, какой-то педик тебя аж с самого утра дожидается. Сидит, понимаешь, весь сам из себя бледный, и губы серые. Явно чего-то боится. Но если тебя, конечно, интересует мое мнение, то этот тип далеко не из тех, кто способен на что-то серьезное. Обычный тухлый слизняк. Я таких, знаешь ли, перевидал…
Я откидываюсь на подушки.
Очень хочется курить, но сейчас день, и делать это вот прямо так в нагляк как-то неудобно.
– Спасибо, – киваю. – И за характеристику в том числе. Я, в принципе, и сам так думал, но взгляд со стороны всегда важен. А то, когда глаз «замыливается», можно и ошибиться…
Он чуть заметно усмехается самыми-самыми уголками тонких, бескровных губ, и кивает в ответ.
– Что, узнал персонажа? – спрашивает.
– А то! У меня с ним как раз незадолго до стрельбы серьезный конфликт случился.
– Так что, – смотрит на меня понимающе, – приглашать?
– Да пошел он в жопу! Делать мне больше нечего, чем этого придурка голубого успокаивать! Ясно же, что не он меня заказывал. Кишка тонка у голубочка, и твои слова – самое точное тому подтверждение.
– Так что сказать-то? – вздыхает Викентий.
– А ничего! – щерюсь я. – Скажи, что я не могу его принять. Типа и самочувствие, и настроение для этого дела самые неподходящие. Пусть поволнуется, погоняет. Вдруг я и вправду на него показания, ему лично неприятные, следаку дам? Вот пусть мозгами на эту тему и поработает. Не все ж за счет собственной жопы карьеру строить. А я с него потом деньгами все отожму. Хочешь верь – хочешь не верь, но заслужил, пидорас. Да и настоящего заказчика спугивать раньше времени не стоит. К тому же я до сих пор не знаю, кто он.
Викентий снова вздыхает.
– Это, конечно, не мое собачье дело, шурави, но хоть догадки-то какие имеются? – спрашивает.
Я киваю.
– Да, есть кой-какие мысли, бача. Но пока – рано…
– Я понимаю, – кивает он в ответ. – Тогда отдыхай пока. Только скажи напоследок, а вот эти «дети ангелов», про которых мы с тобой ночью говорили, они только в христианстве имеются?
– Зацепило, да? – улыбаюсь. – Нет, бача, не только. Фактически нет ни одной религии, да что там, религии – мифологии, где бы их не было. Общее место, так сказать. От Гильгамеша до Ахиллеса и Александра Македонского. Только отношение к ним в разных системах координат совершенно не совпадает, понимаешь.
Он кривится.
– Я почему-то так и подумал. Ну ладно, давай, отдыхай. Мне все равно на утренний обход уже давно как пора. Посетителей, я так понимаю, всех в жопу гнать, так, бача? Ну кроме жены и следователя, разумеется…
Я медленно отрицательно качаю головой.
– Нет, – выпускаю воздух сквозь зубы, – будет тут один. Его – пускать без разговоров. Впрочем, ты и не сможешь ему отказать, извини, Викентий. Ему вообще в этом мире редко отказывают.
– Серьезный дядя? – смотрит на меня исподлобья.
Я просто киваю.
А что тут говорить-то?
Он и сам все поймет.
Когда просто увидит Али.
А что-то мне подсказывает, что он его обязательно сегодня увидит.
И внутри у меня неожиданно резко сворачивается теплый и горький клубок острого и нехорошего предчувствия…
Нет, это не страх.
Мне просто тупо не по себе.
Я поднимаюсь, жму руку Викентию и провожаю его до самых дверей своего временного больничного пристанища. А потом подхожу к окну, опираюсь на подоконник локтем, открываю пошире фрамугу и неторопливо, со вкусом, закуриваю.
Ох, как мне это хотелось сделать-то, оказывается…
Там, за окном, кстати, снова потихоньку начинает накрапывать мелкий колючий осенний дождь.
Ничего страшного.
Мне было достаточно увидать с утра, что, оказывается, и он имеет свойство рано или поздно заканчиваться.
И – сразу же стало легче дышать.
Все-таки психика человеческая – штука очень странная.
Даже в себе толком разобраться, увы, почему-то не всегда получается. И как тут в других ковыряться прикажете?
Заказчика своего собственного искать?
А ведь – надо.
Никуда не денешься.
Иначе рано или поздно – дострелят.
Тот, кто один раз на что-то подобное решился, во второй раз уж точно не промахнется.
Этот Рубикон только в самый-самый первый раз перейти непросто.
Типа как девственности лишиться.
А потом все с исключительно возрастающим удовольствием.
У некоторых даже по экспоненте.
Навидался, знаете ли.
Когда-то сам в точно такую же беду чуть не скатился.
Пока не дошло наконец, что самые простые решения далеко не всегда самые правильные…
Так что, если я хочу жить, то эту мразь мне надо как-то вычислять и останавливать.
А жить я, как выясняется, все же хочу.
Сегодня к вечеру общая картина уже должна будет более-менее четко нарисоваться.
А там – можно будет уже и следака подключать, Порфирия этого, пусть свою зарплату отрабатывает, фанатик хренов.
Любой общий труд, направленный на мою личную пользу, – облагораживает. Так, кажется, в том старом детском мультфильме котяра рассуждал?
Умно рассуждал, тут ничего не скажешь.
А я пока пойду Хафиза полистаю, не торопясь.
Или Саади.
Интереснейший перец был, кстати.
Суфий.
