Дежурный офицер, однако, никакого символического значения не придал тому факту, что два еврея привели в участок одного араба. У этого сомалийского товарища, объяснил он, к сожалению, дипломатическая неприкосновенность, иначе мы бы его сейчас в медицинский вытрезвитель спать отправили, а теперь придется сказать «гуд бай, салям алейкум», пусть его теперь сами сомалийские товарищи по партийной линии выгребут.
Он вызвал коляску, лично проводил бессмысленно хохочущего дипломата до дверей, передал его в руки сержанту и только слегка коленкой поддал ему на прощание.
— А вам, ребята, придется задержаться, — сказал он евреям, — сейчас начальник приедет, будем разбираться.
— Так ведь мы же ж пострадавшие! — заволновался Морозко Борис. — Мне лично в лицо желтой слюной было плюнуто! Что же это за равенство такое получается, где же тут Декларация прав человека?
— Да все в ажуре, — сказал офицер, — нет оснований для волнения. Просто, мальчики, у нас такая инструкция — если в какое-нибудь дело замешан дипкорпус, вызываем начальника, ну, и кого-нибудь из КГБ. Такая формальность.
Морозко и Протуберанц переглянулись. Только бы не проговориться кагэбэшнику, подумал Морозко, не выказать бы симпатии наступающим нашим войскам. Хорошенькое дело, подумал Протуберанц, а что, если попросят открыть портфельчик?
В портфеле у него, кроме упомянутого уже журнала «Альтернатива», еще имелось кое-что: нью-йоркский альманах «Воздушные пути», лондонский журнал русского авангарда «Студент», да и франкфуртские туда же «Грани». Во всех этих органах фигурировали протуберанцевские статьи на социально-философские темы.
Потянулись томительные часы ожидания начальства из КГБ. Впрочем, скорее всего, на всю эту нелепую историю ушло не более одного часа, просто так уж томительно тянулось время, такой уж это выдался томительный день уходящего лета, когда медленно и худосочно тлеют закатные тучки, неподвижно стоящие над бурым краем Петровского парка. А ведь именно в этот час, точно по минутам совпадая с нашими дурацкими событиями, огромные пустынные горизонты Синая сотрясались и озарялись артиллерийскими и ракетными ударами, а в небе в «собачьих схватках» проносились «фантомы» и «миги».
— А у меня, ребята, проблема, — пожаловался дежурный, и, конечно же, слово «проблема» неправильно им было произнесено вовсе не от недостатка образования, а, скорее, от его избытка, то есть иронически. — Вот выиграл вчера по денежно-вещевой лотерее холодильник «Север» — удача вроде бы, правда, удача? — но вот уж никак не думал, что с такой удачей возникнут в самом деле сложные проблемы. Дело в том, ребята, что у меня уже имеется на кухне холодильник «Север», а брать выигрыш деньгами просто как-то Дико, потому что хочется получить сверх хоть рубликов двадцать. Вот такая получилась обидная проблема, — в конце этого маленького монолога лейтенант уже правильно произнес ироническое слово и этим все-таки показал, что положение серьезное. Засим печально стал смотреть в окно, в котором по праздным угасающим небесам одинокий пилот тянул в этот момент свой никчемный след.
— У меня лично в доме хоть шаром покати, — признался Морозко Борис. — Ни одного лишнего рубля не завалялось.
— А вот для меня, товарищ лейтенант, ваша проблема — это настоящая удача, — признался Протуберанц. — Ведь я просто ноги сбил в поисках холодильника. Удивительное совпадение некоторых внутренних мотиваций, заставляющее о многом задуматься.
— Так ты сходи в сберкассу, сынок, — сказал лейтенант, хотя вроде бы сам годился философу, ну, если не в сыновья, то в племянники от старшего брата. — Пока кагэбэшники приедут, ты как раз обернешься. Лады?
Философ дважды просить себя не заставил и тут же слинял из участка в наступающие сумерки. Хотел было уже бодро бежать домой, разгружать крамольный портфельчик, как вдруг остановился посреди тротуара, пронизанный сокровенным содержанием момента. Оно (содержание момента) просто оглушило его, если не сказать пронизало.
Дело в том, что в кармане Якова Израилевича как раз находилась сумма, равная розничной цене холодильника «Север», то есть 150 рублей плюс двадцать рубликов сверху, на которые как раз и намекал дежурный офицер. Дело в том, что жена философа, известная в московском подпочвенном искусстве поэтесса Мириам, как раз и послала его в электромагазин «Свет» для покупки холодильника «Север» путем дачи взятки 20 рублей продавщице или грузчику. Как раз по поводу неуспеха этой операции Яков Израилевич и собирался «отзвонить домой» из описанного выше телефона-автомата. Хотел признаться жене, что полдня ходил вокруг этого воровского магазина и так и не решился дать взятку.
Итак, роевые инстинкты огромных человеческих масс вкупе с отдельными иррациональными актами личностей, недетерминированных культурой, на фоне прорыва танковой армии генерала Шарона, плевок в лицо Борису Рувимовичу Морозко в сочетании с выигрышным билетом денежно-вещевойлотереи у дежурного по отделению милиции — все это представляло собой не что иное, как настоящую бурю экзистенциальной философии. И в центре этой бури оказался он, философ Яков Протуберанц, да что там, просто человек, с присущей этому отряду способностью нравственного анализа и правом свободного выбора.
Можно просто не возвращаться в участок от греха подальше, в конце концов, я не имею к этой истории никакого отношения, плюнуто не в меня, и оскорбление «русские свиньи» тоже ко мне не очень-то относится. Если захотят, пусть сами разыскивают как свидетеля. Можно спрятать где-нибудь литературу, ну, предположим, в водосточной трубе, и вернуться, чтобы подкрепить позицию Бориса Рувимовича Морозко и приобрести лотерейный билет на радость Мириам. Однако не унизительно ли мне, ученому с мировым именем, прятать литературу в водосточной трубе? В таком случае почему же я с такой радостью выскочил из?…
Вариантов нравственного выбора оказалось много. Яков Израилевич посидел некоторое время в метро, отверг те варианты, которые были недостойны личности с этическим правосознанием, и вернулся в отделение, неся в потном кулаке свои 170, а в портфеле всю свою крамолу.
— Видишь, Борис, — сказал лейтенант оплеванному Морозко, — ты в своем товарище ошибся, а меня жизнь научила верить людям.
В этот момент дверь открылась, и в помещение вошло непосредственное начальство, не кто иной, как мускулистый и чернобровый майор Орландо. За его плечами маячили двое неразлучных, бледный и как бы томимый вечной жаждой Игорек Велосипедов и Спартак Гизатуллин с неизменной своей нехорошей улыбкой в адрес «этой Организации».
Разумеется, все вопросы были решены в течение нескольких минут. Кагэбэшников решили не ждать, их ждать — зажаришься, сами все решим, МВД — Мощь, Воля, Движение! Лейтенантовские протоколы майор Орландо засунул в задний карман своих форменных брюк. В следующий раз, сомалиец, лучше не попадайся, антирусская душа, эх, жаль, нам патронов не выдают к нашему оружию!
Лотерейный билет, конечно, к общему восторгу, перекочевал из письменного стола в карман Якову Израилевичу. Лейтенант стыдливо хотел было отказаться от прибавочной стоимости, но Протуберанц настоял:
— Логика хаоса, мой друг!
Хотели было уже друзья удалиться всей своей гопой, как вдруг заметили молчаливого свидетеля всей ситуации, краснорожего бича, похожего на Емельяна Пугачева. Этот бич на протяжении всей сцены ласковым бессмысленным взором обозревал присутствующих, тихо икал и иногда конструировал пальцами подобие продолговатой рамки; в таких случаях взирал на окружающее через эту рамку.
— Густавчик, по-моему, это наш человек, — тихо шепнул Велосипедов майору Орландо.
— Кто это у тебя там икает? — спросил майор Орландо у лейтенанта Горчакова.
— Это наш постоянный клиент, товарищ майор. Мы его зовем «Кинорежиссер», он, когда в настроении, всех учит, как кино снимать.
— Ну, мы его с собой возьмем, — сказал майор Орландо. — Пусть нас поучит. Не возражаешь, Кинорежиссер?
— Конечно, не возражаю, — вдруг ответил Кинорежиссер совершенно нормальным голосом, хотя по внешнему виду как бы предполагался жуткий дефект речи. — Охотно присоединюсь и охотно расскажу, как снимается кино.
Все вышли со стадиона в количестве шести человек. Вокруг уже имела место ранняя ночь. Решено было отправиться в бар «Аист», а потом в шашлычную «Анти-Советскую», названную так московским народом в связи с тем, что располагается она через дорогу напротив гостиницы «Советская».
Возле шашлычной уже ждал их в своей красавице «Волге» цвета «белая ночь» звезда балета Саша Калашников. Майор Орландо в машине переоделся в тренировочный костюм, который всегда носил с собой в портфеле во избежание недоразумений. Внутрь прошли в обход очереди, через кухню.
