Как несгибаемую и первую покорительницу Атлантики в лодке на веслах Жюльетт Лорейн приветствовала ООН. Было много приятного: интервью и съемки. Лорейн похудела на пятнадцать килограммов, ее щеки прилипли к челюстям, она страдала бессонницей и была даже помещена в военно-морской госпиталь США для тщательного обследования. За исключением болезни десен, все закончилось для нее вполне благополучно. Вопрос о том, что же все-таки заставило девицу прочертить курс от Гавра до Америки и оттолкнуться от достаточно спокойного берега ради многих недель почти непрекращающегося кошмара, задавался всеми подряд, но не имел достаточно обоснованного ответа.
«Браво, Джульетта! – ликовал Стаут, которого новость о рекорде застала на весьма серьезном астрологическом симпозиуме в Касабланке. – Macte! Macte![21] Viva[22] храбрая девочка! Кто, кто же еще рискнет на подобное?.. Magna et veritas,et praevalebit![23]»
«Обыкновенное балаганство, которое проповедуют господа «конечники» и которое сводится лишь к мелким шажкам арлекинов вместо великанской поступи, – это ли не causus belli[24] против всех и всяческих болтунов, вообразивших, что достаточно просеменить несколько метров – и Путь закончен! – плевался Беланже. – Ответим этим пигмеям: хватит устраивать цирк. Ну действительно, не смешны ли ряженые клоуны, более всего на свете любующиеся собственным эго и устраивающие различные шоу? Для них важно разрядиться во всевозможные перья и повсюду трубить о себе. Жалкие фигляры! Ну что ж, пусть утыкаются в кусты жимолости у всяких там застав… А мы продолжаем свой марш!..»
Некий китаец Пэй Ю Линь, подобно Жюльетт, не читавший философа, протянул тонюсенький канат над одним из ущелий Янцзы. Расстояние до стремительно бьющей воды равнялось пятидесяти метрам. Не дожидаясь, когда соберутся толпы, канатоходец начал движение. Требовалось сделать шестьсот пятьдесят шагов. Пэй Ю Линь часто замедлял ход, пружиня над ревущей водой. Было семь часов утра, и народу собралось не так и много. Присутствующие боялись восторженными криками и подбадриванием навредить ему и тихо следили за сумасшедшим. Совершенно случайно на месте оказался репортер с камерой. Он отснял все, вплоть до того момента, когда, оступившись, человек с шестом, пролетев в течение трех-четырех секунд подобно метеору, скрылся в желтых водах великой реки – зеваки и ахнуть не успели.
Канатоходца отловили в трех километрах ниже по течению. Нисколько не смущаясь присутствием зрителей, полицейские вытащили Пэй Ю Линя из воды, поставили на ноги и, перед тем как увести его, хорошенько отлупили дубинками. По-своему они были правы – поход не был санкционирован местными властями и осуществлялся трюкачом на собственный страх и риск.
В приграничном литовском городке, до которого добрался Мури, с путешественниками обходились не менее радикально. Хмурые санитары забивали свезенных в загон со всего города бродячих животных. Совершенно нелепо попавшийся Мури метался в клетке вместе с все еще живыми кошками и собаками. Визг, лай и предсмертные хрипы возносились к небесам. Чтобы не отвлекаться на отчаянный вой, санитары затыкали уши ватой и основательно пили, но руки, привычные к ловле, не дрожали, и палки с железными набалдашниками делали свое дело. Правда, в этот раз бригаду забойщиков серьезно подкосил весенний грипп. Из шести человек осталось трое, и экзекуторы заметно устали. Однако санитары с привычным кряканьем и уханьем поднимали и опускали палки: ни один удар не оказывался напрасным. Уже убитые дворняги лежали у них под ногами. Счастье, что забойщики всю свою силу первым делом употребили на собак. Распаренные и потные, оставив за загородкой шапки, а затем и ватники и опрометчиво не закрыв за собой двери, служители приступили к добиванию оставшейся мелочи. Зрачки Мури встретились с запойными глазами одного из неандертальцев, который уже занес над ним дубину. Второй раз в жизни кот повторил свой безотказный трюк. В прыжке Мури превзошел самого себя, и когти его вонзились в человеческую морду. Палач выронил рабочий инструмент и зашатался, объятый невыносимой болью. Новой секунды хватило коту, чтобы, оттолкнувшись всеми лапами от головы, прыгнуть к дверям. И вновь он был свободен!
И было лето 1995 года.
В середине июля кашалот разметал попавшиеся на его пути сети и серьезно повредил лебедку рыболовецкой шхуны. Если бы команда, включая капитана-хозяина, оказалась умнее, случившееся представилось бы как досадная случайность – мало ли что бывает во время путины. Но уплывшие с порванным тралом деньги заставили людей мгновенно забыть о разуме – киту пришлось уходить от трех мстителей, погнавшихся за ним на моторном баркасе. Вскоре к жажде мести примешался охотничий азарт – чувство, которое рано или поздно погубит все человечество. Пули двенадцатого калибра пробуравливали в спине кита целые воронки, выбрасывая фонтанчики крови. Увеличивший скорость Дик не мог уйти от двух первоклассных моторов и вынужден был повернуться рылом к врагам. Чувство меры полностью изменило преследователям. Они встретили поворот кашалота ликованием – самоуверенные отпрыски двадцатого века, в новеньких гидрокомбинезонах, с рациями в карманах. Вновь, в который раз, они дали дружный залп из всех стволов. Они не сомневались в убийственности винтовки «Бур-12», последнего детища лучшей оружейной фирмы, – поэтому самонадеянно подпустили кита на самое близкое расстояние. Наивные идиоты! Весь в кровавых разводах, первым же ударом кашалот обрушил на жалкое подобие почвы под ногами этих несчастных лопасти своего хвоста. Мгновенно треснуло днище, взвыв, разметались моторы – всех троих выкинуло в океан, и винтовки тотчас пошли на дно. Результатом следующего броска стало полное уничтожение баркаса. Выброшенные за борт охотники мгновенно скисли и, цепляясь друг за друга, завопили самыми дурными голосами. Они впали в настоящую панику, когда перед ними на очередном гребне внезапно выросла голова с впечатляющей пастью, закрывшая небо и надежду на спасение. Образовалось еще одно цунами, которое накрыло всех троих. Горе-китобои принялись пускать пузыри.
Со шхуны вовремя заметили трагедию баркаса – капитан проорал «Самый полный!», чем немало удивил машинистов, которые не догадывались о разыгравшемся наверху балагане. Теперь было не до сетей и лебедок. Шхуна чуть не рассыпалась от напряжения – давно она так славно не бегала. Отплясывала посуда на камбузе, вибрировала палуба, и тряслись надстройки. Команда с баграми, палками и спасательными кругами рассредоточилась по бортам, потрясая бесполезным оружием. Чуть было не проглотивший сигарету капитан свирепо ворочал штурвалом. Этот бледный от ненависти новоиспеченный Ахав направил свою скорлупу прямо на ухмыляющегося гиганта и совершил еще одну, теперь уже фатальную ошибку. Истошно завопил дозорный с правого борта, первым поняв гибельность маневра. Но было поздно. Кит, который и не собирался обращаться в бегство, уже поднырнул под корпус. На какое-то мгновение все стихло. Рыболовы раскрыли рты и тотчас услышали скрежет, а затем впечатливший даже самых толстокожих морских волков треск – словно кто-то провел железякой по огромной стиральной доске. Этот звук рассыпающегося шпангоута каждый из них не забудет до конца жизни! Судно завалилось на бок, щедро черпнуло водички и на какое-то время выровнялось, однако у наложивших в штаны «китобоев» сомнений не осталось – посудине пришел конец.
Тотчас наверх с воплями выскочила машинная вахта: два перепуганных до немоты малайца и трясущийся индус. Теперь они были в курсе дела и первыми сиганули в море. Следом посыпались остальные. Последним вытащили из рубки совершенно ошалевшего капитана. Надо отдать ему должное – палуба уже подалась куда-то в сторону, а он успел чиркнуть зажигалкой и запалил еще одну сигарету. Так, пуская ароматный дымок, хозяин несчастного корабля, окруженный подельниками, оказался в прохладной воде Тихого океана на расстоянии двухсот тридцати миль от ближайших рифов и пальм.
На месте торпедирования всплыл и лопнул огромный пузырь. Дик продолжал кружить возле потерпевших кораблекрушение. Вздымался горб, открывалась пасть, щелкали челюсти. Так была наказана людская жадность – на поверхности, кроме пятнадцати сжавшихся от ужаса микроорганизмов в жилетах, которые вообразили, что могут все, болтались какие-то доски, кастрюли и радиобуй – единственный гарант их спасения. Однако все глаза неотрывно следили за кашалотом. Каждое его появление в наступившем сумраке, каждое шлепанье его хвоста вызывали прилив ни с чем не сравнимого отчаяния и, как следствие, диареи.
Наконец кошмар закончился – кит отбыл в неизвестность. Ему было что залечивать – не менее дюжины здоровенных пуль застряло в подкожном жире, еще долгие дни вызывая воспаление и, как следствие, лихорадку. Спину искромсали листы лопнувшего железа. Что касается людей, впоследствии незадачливые рыбаки вспоминали – акулы, зашнырявшие после исчезновения кашалота на месте драмы, вызвали тогда у них чувство всеобщего облегчения.
