– Послушай, Саманта, боюсь, мне пора идти. Семейные дела. Я сам разберусь с бумагами, не нужно… Да, ладно, отлично, до встречи.
Пробка наконец-то рассосалась, и Джесси продолжила путь в Бирмингем, все еще пересказывая свою историю сидевшей рядом с ней пассажирке. В жизни Джесси не много было возможностей общения с людьми, которые бы хотели ее выслушать.
– Йеще до обеда йа осталась одна в квартире Франсуа. Остальные три девушки уже нашли себе новых сутенеров. Так и йесть, они пошли на улицу и нашли себе другого злобного обдолбанного рабовладельца в обмен на укол геройина и матрас, на котором можно отрубиться.
Выслушивая беспорядочный монолог Джесси, ее соседка не могла вспомнить, испытывала ли она когда-либо большее отвращение.
– Йа чуть сама так не сделала, клянусь. Йа была такайа дурнайа и напуганнайа, что чуть было не пошла искать себе нового сутенера, но что-то внутри меня… как будто воспоминанийе о человеческом существе, которым йа была раньше, не дало мне этого сделать. Вместо этого йа перерыла всю квартиру Франсуа в поисках денег и ценных вещей. Другийе девочки подумывали о том же, но они были слишком напуганы. Ужас перед жестоким засранцем все йеще придавливал их, словно вонючий матрас. Йа и сама чувствовала себя ужасно, когда шарила за диванными подушками и под простынями отвратительной кровати, на которой он меня впервыйе пойимел.
Женщина предложила Джесси мятную конфету. Это был единственный жест поддержки, который пришел ей в голову.
– Йесли честно, йа почти что ожидала, что ублюдок выскочит из-под простыней и влупит мне ногой в живот, как частенько делал раньше. Он редко бил нас по лицу, потому что даже в нашем мире внешний вид имейет значенийе, хотя, разумейется, йесть и такие, кому нравятся подбитыйе глаза. Йа нашла около тридцати фунтов и часы, и потом, были ведь столовыйе приборы и чайник, а йеще телик и видик. После того как йа вывезла это всё на такси в ломбард, у меня оказалось больше ста пятидесяти фунтов и план.
– Как избавиться от зависимости?
– Не смешите меня.
Широкая, высокомерная улыбка показалась на одутловатых щеках Милтона при виде коллеги. Паула была на десять лет его младше, намного привлекательней и успешнее, хотя формально он являлся ее начальником. И то, что сопливая девчонка Педжета публично ее унизила, доставляло ему огромное удовлетворение. Милтон не смел даже надеяться, что Паула настолько усугубит свое положение жалкой попыткой мести, которая в виде газетной статьи лежала сейчас перед ним. Когда она присела, Милтон аккуратно поставил свое пиво на ее имя и фотографию.
– Господи, Паула, твоя сегодняшняя колонка – просто дерьмо. Редактор в бешенстве, что я вообще разрешил это напечатать. Но ты же знаешь, я не смог удержаться.
– Что это значит – дерьмо?
– Дерьмо – это значит цепляться к Педжету, дорогуша, и, разумеется, к его милашке дочери.
– А почему бы, черт возьми, мне на них не нападать?
– На целую страницу, дорогая? Чтобы все поняли: «зелен виноград»?
– При чем здесь «зелен виноград»? На что он мне сдался?
Милтон просто рассмеялся ей в лицо. Паула повела себя совершенно неправильно. Только добродушное признание могло бы выручить ее в данных обстоятельствах. Сдайся, признай, что напортачила, и поклянись исправиться. А бросаться в атаку – это не выход в такой ситуации.
– На что он тебе сдался? Действительно, на что? Тебя ведь всего-навсего выставила полной дурой в национальных новостях малолетка. Она и правда молодчина, эта девица. Наверное, нужно предложить ей работу, голос молодого поколения и всё такое. Может быть, она бы могла вести твою страничку. Паула вздрогнула.
– Так ты употребляешь наркотики? Признайся, как будто нам это неизвестно. Она тебя здорово прижучила, а?
– Послушай, Милтон, я ни разу не вспомнила о Питере Педжете и его умной засранке дочери с тех пор, как мы общались с ними на пороге их дома. Я написала статью, потому что Педжет – сраный маленький карьерист и его нахальная дочурка – просто очередная элитная соплюшка, которая думает, что мир создан для ее развлечения.
– Не называй Педжетов элитой, Паула. Они и близко с элитой не стоят. Мы с тобой куда больше элита, чем они.
– Дело не в нас.
– Именно это ты сказала девочке, а? Это обыграли на всех каналах, и все увидели, какая это лажа.
– Послушай, если я сказала, что они элита, значит, они элита. Я обозреватель и могу называть их, как моя левая нога пожелает, понял, дорогуша?
– Паула, они – средний класс. В первом поколении. Отец Анджелы Педжет был шахтером.
– Они живут в доме за пол-лимона.
– Да, именно так ты и написала в своей жалкой писульке. С фотографией и всеми делами, – очень неэтично! Я думаю, он уже был в Совете по печати. Он ведь член парламента, знаешь ли, возможная мишень для террористов и все такое.
– Чушь собачья. Когда это ИРА взрывала рядового члена парламента?
– Ну, кто ж их теперь знает, этих ненормальных мусульман. В высшей степени непредсказуемые личности.
– Слушай, это просто ханжество. Он ведет себя, словно он один из нас, а сам…
– Один из кого!
– Один из того самого гребаного простого народа, который мы представляем, Милтон! А сам живет в роскошном элитном доме, как самый настоящий сноб! Именно это, по моему мнению, должно вызывать законный интерес общественности.
– Паула, даже читающие твою страницу недоумки знают, что дом ленточной застройки в Далстоне – это не роскошное элитное жилище, даже если в нем три этажа. Я видел, что отдел фотографий изо всех сил старался вырезать брошенные машины и муниципальные помойки, но всё равно он остался скромным типовым домишкой Северного Лондона. Очень прошу, сообщи мне, если найдешь большой дом в Лондоне, который можно купить меньше чем за пол-лимона. Я его куплю.
– Постой…
– Нет, это ты постой, Паула. И пока ты стоишь, еще и слушай, что я говорю. Слушай очень внимательно. Этот жалкий обзор настолько ниже тебя, что даже до твоей жопы не достает, и, если начистоту, он плохо отражается на всей газете. Тебя развела маленькая девочка, а ты пошла домой и попыталась отомстить, чем выставила себя еще большей идиотиной, чем раньше.
– Мы договорились высмеять Педжета за использование своей семьи для рекламы…
– Но не в тот день, когда эта самая семья так ловко обошлась с тобой, дорогуша. И не в том случае, когда у тебя на руках ничегошеньки нет, кроме одной красноречивой фотки и младенческого злопыхательства. Я тебе говорю, что ты выставила себя полной идиоткой.
Милтон ухмыльнулся в лицо Пауле. Конечно, она ему нравилась, но она последовательно отвергала его предложения. С той самой первой недели, когда она влилась в ряды известного на всю газету «сучьего отряда» обозревателей-сплетников, главой которого и являлся Милтон. Он пытался затащить ее в подсобку и трахнуть прямо на ксероксе. Она послала его куда подальше перед всей редакцией, и с тех пор он ее возненавидел, что, однако, не мешало ему периодически продолжать попытки. Ее унижение было для Милтона редкой победой, и он наслаждался каждой его минутой.
– Мы недовольны, Паула. Очень недовольны, – злорадствовал Милтон. – Даже знаменитых обозревателей можно заменить, и, если снова пойдешь против Педжета, позаботься, чтобы тебе было чем жалить. В противном случае не лезь дальше перемывания косточек Бэкхэма с его женушкой-«перчинкой» и Томми Хансена.
Гостиница «Лэнгхэм», Лондон
Интервью Питера должно было состояться в роскошной комнате отдыха гостиницы «Лэнгхэм». Обычно Питеру очень нравились эти интервью.
В течение первых семнадцати лет его пребывания в парламенте журналисты едва ли жаждали узнать его точку зрения по какому бы то ни было вопросу. Теперь, в силу его внезапной скандальной известности, мир не мог насытиться им, и это действовало как наркотик. Питер обожал всё: встречи в шумных холлах, заказ кофе, сандвичей и бутылок минеральной воды за счет газеты, возможно, даже чего покрепче, один-два бокала, если был уже вечер. В общем, было очень приятно провести часок-другой окруженным заботой и вниманием. Сегодня, однако, Питер был не в себе. Он не ответил на приветственную улыбку Саманты, когда поднимался по лестнице в гостинице, и отскочил, когда она попыталась его обнять.
– Побойся Бога, Саманта! – прошипел он. – Ты моя ассистентка. Мы не можем целоваться на людях!
– Конечно можем, сейчас все обнимаются. Ты что, не заметил? Это же Британия после Дианы. Никто больше не скрывает своих чувств.
– Наши чувства – это именно то, что мы должны скрывать. Саманта, я женатый мужчина.
– Я это знаю лучше всех, Питер.
– О чем, черт возьми, ты думала, когда позвонила мне? На сотовый телефон, боже мой. Сотовые могут прослушивать.
– Господи, ты говоришь так, как будто я продаю секреты русским, а не говорю о сексе.
