«Человек, который хотел украсть погоду».
Недурное название, хотя прежде Беллингер предпочитал более краткие. «Генерал». «Поздний выбор».
Ладно. Я никогда не относил себя к рьяным поклонникам Беллингера.
6
Работая с камерой, я успевал еще и просматривать текст глазами.
Роман. Вовсе не воспоминания, как я думал. Роман.
И, кажется, с авантюрной окраской.
Полярное белесое небо, собачьи упряжки, скрип снега. Два датчанина пересекали ледник.
Гренландия. Я усмехнулся.
В своих бессвязных отрывистых бормотаниях Беллингер, кажется, упоминал Гренландию. Но в каком-то другом контексте, не буквально, скорее как символ.
Символ чего?
История – это не рассказ о событиях, история – это, скорее, описание человеческих поступков.
Введение Беллингера мне понравилось. Мой взгляд на историю, пожалуй, был близок взглядам старика.
Тренированным глазом я схватывал страницу за страницей. Я пытался понять, в чем состоял замысел. В конце концов, может быть, именно из-за этого романа старик обрек себя на столь долгое одиночество.
Некий промышленник Мат Шерфиг (промышленник – в значении охотник, перевел я для себя) спасал вывезенного из Дании поэта Р.Финна.
Рик Финн. Р.Финн. Сорок второй год.
Собачьи упряжки споро неслись по снежному берегу замерзшего пролива. Шерфиг нервничал: поэт оказался человеком капризным, он никак не мог осознать, что Гренландия – это не Париж и даже не Копенганен. Рыбаки с риском для жизни вывезли из Дании опального поэта, и теперь Шерфиг обязан был доставить его на край света – в поселок Ангмагсалик. Мат Шерфиг нервничал. Ему не нравилось белесое, прямо на глазах выцветающее небо.
На перевалочной базе в снежном иглу Мата Шерфига и его спутника ожидали верные эскимосы Авела и Этуктиш. Честно говоря, Шерфиг был рад, что не взял их с собой в путешествие на побережье. Такая погода пугает эскимосов, ведь небо перед пургой выцветает от дыхания Торнарсука – злобного духа, главного пакостника Гренландии.
Злобный дух. Беллингер рассказывал о Торнарсуке со знанием дела. Он уделил ему внимание не меньшее, чем главным героям. Воздух, который выдыхает из себя Торнарсук, это воздух страха, насилия, крови. Даже Рик Финн, не знакомый с Гренландией, это почувствовал.
Я сразу отдал должное Беллингеру: старик, похоже, знал края, которые описывал. Человек, никогда не носивший кулету, вряд ли сможет так ясно описать эту шубу, не имеющую никаких застежек. Попробуй справиться с застежками на пятидесятиградусном морозе! Но дело было даже не в деталях, Беллингер знал, о чем пишет, иначе бы ему не создать той странной атмосферы, от которой даже по моей спине вдруг пробегал холодок.
Представления не имею, что могло загнать в Гренландию Беллингера, датчан в Гренландию загнала война. И насколько я понял, Рика Финна это вовсе не радовало. Он предпочел бы оказаться в Копенгагене. Даже рискуя попасть под арест (а Риком Финном интересовалось гестапо), он предпочел бы оказаться сейчас не под полярным небом, а в Копенгагене. Очутись он там, он даже не стал бы прятаться. Он просто отправился бы в свою любимую кофейню – в ту, что расположена прямо против городской ратуши, под башней, на которой раньше полоскался желтый флаг, не однажды воспетый в стихах Р.Финна. Он бы попросил чашку кофе и молча смотрел на башню. Там, наверху, из глубокой ниши выезжает на велосипеде бронзовая девушка, если с погодой все хорошо; если погода портится – жди дородную даму с зонтиком.
Окажись он в Копенгагене, он обошел бы все любимые с детства места: кафе на цветочном базаре, ресторан «Оскар Давидсон», расположенный на углу Аабульвара и Грифенфельдсгаде, тихие улочки, наконец, он просто посидел бы под бронзовой фигурой епископа Абсалона, застывшего, как все основатели больших городов, на вздыбленном навсегда коне.
А здесь?
Рик Финн с омерзением передергивал плечом.
Лед. Мрак. Собаки.
Меня, кстати, тоже окружала ночь, ничуть не менее тревожная, чем там, в Гренландии.
Беллингер никогда не был романтиком, уже в «Генерале» он предпочитал называть вещи своими именами. Рик Финн в его обрисовке не вызывал симпатии – растерявшийся, в чем-то сломленный человек. И мысли у него были соответствующие. Нацисты – дерьмо, правительство Стаунинга – дерьмо, потомки епископа Абсалона, отдавшие Данию немцам, – дерьмо, бывшие союзники – дерьмо, гений Гамсуна – дерьмо.
Все дерьмо.
Морозный воздух густел, снег злобно взвизгивал под полозьями нарт, собаки дико оглядывались. Иссеченные ветрами плоскости скал казались нечеловеческими щитами. Но если Мат Шерфиг думал: «Вот место, куда не придут враги, вот место, где Финн будет в безопасности», то сам Рик Финн думал: «Вот место, где все напоминает могилу, вот место, где можно растерять все надежды».
Говорят, поэты – провидцы.
Не знаю. Не взялся бы утверждать. Но этот Рик Финн обладал интуицией.
7
На мой взгляд (возможно, от того, что я торопился) роман Беллингера грешил некоторым многословием. Там, где злобных духов можно было просто упомянуть, он зачем-то пускался в долгие рассуждения. Позже доктор Хэссоп пытался вытянуть из меня то, что не попало на пленку, но я мало чем смог помочь ему. Попробуйте, прослушав лекцию по элементарной физике, растолковать хотя бы самому себе, какие силы удерживают электрон на орбите или что такое гравитационное поле. Для меня все эти духи вместе с Торнарсуком были на одно лицо. Если воспользоваться определением Рика Финна – дерьмо.
Я не сразу понял, кто является главным героем романа.
Ну да, человек, который хотел украсть погоду.
Но кто был этим человеком?
Поэт Рик Финн, растерявшаяся гордость Дании?
Но поэт Р.Финн уже в первой части романа был убит лейтенантом Риттером.
Лейтенант Риттер, поставивший на острове Сабин тайную метеорологическую станцию и обшаривавший со своими горными стрелками близлежащее побережье?
Возможно. Но лейтенант Риттер уже в первой части романа попал в руки промышленника Мата Шерфига.
Сам Шерфиг, наконец?
Но ведь где-то в середине романа он, похоже, по своей воле отправился к горным стрелкам лейтенанта Риттера.
Не знаю.
Я не просмотрел роман до конца, а Беллингер никогда не был сторонником ясных положений.
8
Смерть не бывает красивой.
Я знаю это. Я видел много смертей.
Беллингер описывал смерть без красивостей и преувеличений.
Датчане наткнулись на горных стрелков прямо у своей перевалочной базы. Рик Финн был убит, Мата Шерфига сбили с ног и обезоружили. Он видел трупы Авелы и Этиктуша, валявшиеся рядом с иглу.
Лейтенант Риттер спросил: род занятий?
По-датски он говорил слишком правильно, оттого и вопрос прозвучал излишне буквально.
– Мужской, – ответил промышленник. – Стреляю зверей.
Лейтенант Риттер улыбнулся.
Высокие, до колен, сапоги, толстые штаны, толстый свитер (такие вяжут на Фарерах), сверху анорак с капюшоном – сразу было видно, одевала лейтенанта не организация по туризму. И вел он себя соответственно. Трупы закопать в снег, снаряжение забрать, иглу разрушить. И прочесать местность. Если кто-то тут еще есть (Шерфигу лейтенант не поверил) – убить. Этого человека я заберу с собой, – лейтенант указал на Шерфига. Мы отправимся прямо на остров Сабин.
9
Переснимая рукопись, быстро проглядывая ее страницы, я не забывал прислушиваться.
Цикады, писк летучих мышей, шорохи…
Лейтенанта Риттера и Мата Шерфига, пробирающихся к острову Сабин, окружал совсем другой мир.
Воздух был прокален морозом, и все же в его ледяном обжигающем дыхании чувствовалось уже неясное дыхание приближающейся весны. Пройдет время, снег сядет, запищат крошечные кайры, вскрывшиеся воды пролива приобретут сине-стальной цвет и пронзительно отразят в себе низкое и белесое гренландское небо.
Но весна лишь предчувствовалась.
Снег. Льды.
Подходящий пейзаж для нерадостных размышлений.
Сидя на нартах, Мат Шерфиг не оглядывался на бегущего рядом немца. Он знал: рано или поздно они сделают привал, невозможно добраться до острова Сабин, не сделав передышки.
Он надеялся: он сможет воспользоваться передышкой.
Он надеялся.
А пока собаки дико оглядывались, лица резало холодом.
Невидимый ветер ворвался с моря в узкий пролив.
Взметнулась снежная пыль, густо осыпала скалы, собак, людей и сразу понеслась вверх – все выше, выше. Стремительными реками, вьющимися, широкими, презрев все законы физики – все вверх по отвесным скалам. И все вокруг сразу приобрело бледно-серый линялый оттенок.
10
Лейтенанта Риттера погубила самоуверенность.
Его ничуть не мучила смерть эскимосов и Р.Финна. В конце концов, Р.Финн первым схватился за оружие, а лейтенант Риттер был обязан думать о благополучии горных стрелков и, разумеется, о благополучии Третьего рейха. Упусти он датчан или эскимосов, они вполне могли добраться до Ангмагсалика и вызвать британскую авиацию. Он, лейтенант Риттер, не мог им этого позволить: германская армия, разбросанная по всему континенту, нуждалась в погоде, а погоду с севера теперь давали его горные стрелки.
