– Втроем, без взрослых?
Моргана рассмеялась.
– Нет. Еще с Бартом, – она на миг запнулась и добавила: – И с Жозианой.
Мужа Жозианы, Франсуа Танпье, она в расчет не брала. Доротея отметила про себя, что Моргана моделирует идеальную семью: отец, мать, трое детей. И все – Морлеваны.
– Знаешь, Моргана, жизнь… она ведь сложная. Дети не могут решить все проблемы, потому что… ну… решают-то большие.
Психолог никак не ожидала того, что последовало. Эта девочка, такая серьезная, такая взрослая, горько разрыдалась:
– Я же… я же… я давала кля-а-а-а-тву!
Доротея Шапиро не выдала секрет Морганы, но попросила Жозиану о встрече.
– Я знаю, что вы против, – начала она, – но мне кажется, сеанс семейной терапии мог бы… ну, по крайней мере… если собраться всей семьей и вместе обсудить проблему опеки и все такое… Надо бы, чтобы каждый высказал свое мнение, потому что… ну в общем… дети тоже имеют право сказать свое слово, даже если… ну… решать не им.
Жозиана колебалась. Моргана будет проситься к Симеону, а Венеция к Бартельми. С другой стороны, судья по делам несовершеннолетних тянула с решением. Сегодня говорила «да», завтра «нет». Если психолог увидит Барта, и если у нее нет ярко выраженного пристрастия к гомосексуалистам, она поймет, что парень не способен нести ответственность за воспитание трех детей. Так что семейное сборище может, пожалуй, укрепить ее позиции.
Судья по делам несовершеннолетних сочла, что это интересная идея. Посредничество психолога могло бы положить конец вражде между Бартом и Жозианой. Лоранс сама позвонила Бартельми и известила его о встрече у психолога. Барт сделал вид, что все понял, хотя на самом деле не понял ничего, и решил, что его хотят подвергнуть какому-то психологическому тестированию на вменяемость.
– Да нет же, – проворчал Симеон. – Все и так знают, что ты псих. Это семейная психотерапия, чтобы снять напряг между тобой и Жозианой.
Но Барт продолжал нервничать:
– Они меня лечить будут.
– У тебя, старик, паранойя, – отмахнулся Симеон.
Барт не слушал.
– Ну да, я педик. Таким уродился. И что, кому я мешаю?
– Мне, – сказал Симеон. – Не видишь, я зубрю?
Потому что, будь ты хоть какой угодно одаренный, но если пропускал уроки две трети года, то надо догонять. Симеон уже вышел на финишную прямую перед первым экзаменом на степень бакалавра – экзаменом по философии.
Семейное сборище, которое никто не хотел называть психотерапией, состоялось в среду. Барт шел туда как на эшафот, закомплексованный, чувствуя себя беззащитным и заранее признанным виновным. Он мрачно посмотрел на старшую сестру и даже не стал с ней здороваться. Поцеловал девочек и уставился на психолога с такой враждебностью, словно ждал, что она сейчас будет делать ему лоботомию. Венеция сосчитала стулья, которые Доротея расставила по кругу.
– Шесть! – крикнула она. – Барт, сядешь со мной?
Ей это представлялось чем-то вроде игры в музыкальные стулья, и девочка ожидала от сеанса массу удовольствия. Все уселись. Доротея окинула взглядом круг, отмечая про себя: Моргана устроилась рядом с Симеоном; Симеон при Бартельми, как защитник; Венеция по другую сторону Барта; Жозиана между Венецией и самой Доротеей; и опять Моргана, отправная точка этого собрания.
– Рисовать будем? – тут же спросила Венеция, имевшая уже опыт по части психотерапии.
– Мне не слишком удаются чертики, – попыталась сострить Жозиана. – Если не ошибаюсь, мы собрались поговорить?
Она взглянула на психолога.
– Вы хотите поговорить? – подхватила Доротея.
Жозиана забила отбой:
– Лично я – не особенно!
Симеон дал себе три секунды, чтобы собраться, и взял дело в свои руки:
– Я думаю, мы собрались, чтобы обсудить вопрос с нашей опекой. Он осложняется соперничеством между Жозианой и Бартельми. До сих пор судья по делам несовершеннолетних выслушивала в основном взрослых. Я думаю, что сегодня хорошо было бы выслушать и самых младших.
– Вот речь, достойная твоей репутации, – польстила ему Жозиана. – Однако мне хотелось бы кое-что уточнить. Я не считаю, что между мной и Бартельми существует какое-то соперничество.
– Да неужели? – вскинулся Барт. – Ты с самого рождения стараешься меня задавить, и никакого соперничества?
Симеон закрыл глаза, уже чувствуя смертельную усталость. Хорошенькое начало психотерапии.
– Да ты с самого рождения изображаешь из себя жертву, – парировала Жозиана. – Никто не заставлял тебя быть тем, кто ты есть.
– И кто же я есть, по-твоему? – заорал Барт.
– Мне больше нравится, когда рисуют, – плаксивым голосом сообщила Венеция.
Все замолчали.
– Во-первых, я не изображаю жертву, – надувшись, буркнул Барт. – Я и есть жертва.
– Вы жертва? – подхватила психолог, решив, что нащупала нужную нить.
– Меня отец бросил.
– Опять начинается! – вздохнула Жозиана. – Да нас тут всех отец бросил!
– Мне хуже, – уперся Барт. – Меня он вообще даже видеть не захотел.
– Естественно, – сказала Жозиана. – Он и не знал, что мама беременна, когда ушел.
– Что-о?
Барт уставился на нее округлившимися глазами. Всю жизнь он слышал, что Жорж Морлеван бросил беременную жену.
– Ну да, она была беременна тобой, но сама еще этого не знала, – пояснила Жозиана. – Твой отец исчез 31 декабря. Я это хорошо запомнила, потому что мы ждали его, чтобы встретить Новый год. А ты родился 23 сентября. Так что мама забеременела как раз перед тем, как муж ее бросил.
– Но значит, – голос Барта сорвался, – значит, он и не подозревает о моем существовании!
– Везет же некоторым, – пошутил Симеон.
Новость открывала перед Бартом такие перспективы, что он пропустил насмешку мимо ушей. Он всегда думал, и мать его не разубеждала, что Жорж Морлеван сознательно покинул жену беременной. И по детскому эгоцентризму сделал вывод, что отец ушел, потому что не хотел видеть его, Барта.
– Он не знает о моем существовании, – повторил он, как завороженный.
– Как бы то ни было, эту страницу давно пора перевернуть, – сказала Жозиана. – И был он изрядный негодяй.
– Мой отец? – пробормотал Симеон.
– Мне очень жаль, но так и есть. Этот человек бросил меня после того, как признал своей дочерью, бросил мою мать, вас всех бросил…
– Мне-то, оказывается, его не в чем упрекать, – хихикнул Барт.
– Мне тоже, – поддержал его Симеон. – Прежде всего, мы ведь не знаем, что с ним случилось. А потом, как говорил Гете: «Человек не может стать взрослым, пока не поймет своих родителей и не простит их».
– Запасаемся к экзаменам цитатами из классиков? – съязвила Жозиана.
Она никак не могла выбрать тон с Симеоном и сбивалась то на лесть, то на колкости.
– Я хотела сказать…
Моргана воспользовалась паузой, чтобы высказаться. Девочка, про которую все забывали, зажатая между братом-вундеркиндом и сестрой, так легко покоряющей все сердца.
– Я хочу сказать, я не хочу, чтобы меня разлучали с Симеоном, потому что Симеон – моя половинка. Если одну половинку разлучить с другой…
Моргана переводила взгляд с одной своей раскрытой ладони на другую. Она показала всем левую:
– …тогда эта половинка тоскует и живет только наполовину.
Это признание в любви было таким искренним и серьезным, что у психолога язык не повернулся подтолкнуть девочку к диалогу своим обычным способом.
– А знаешь, после того как я дал свою кровь Симеону, – сказал Барт, – мы с ним тоже теперь пополам-напополам.
– И ты тоже моя половинка, Моргана, – сказал Симеон.
– А я – всехняя половинка, – заявила Венеция, не желая остаться в стороне при дележке.
Жозиана и Бартельми искоса глянули друг на друга.
– А у меня… – начал Барт.
«Не пройдет номер», – подумал он, прочищая горло.
– … у меня… э-э… Жозиана – моя половинка.
Наступило молчание, которое словно чего-то ожидало. Жозиана смотрела на Бартельми с улыбкой, лишь слегка ироничной.
– Что-то я не поняла правила игры. Мне надо сказать, что я твоя половина, или что ты – моя?
– Как хочешь, так и говори, – буркнул Барт.
Доротея затаила дыхание. В семейной психотерапии бывают моменты магии, когда каждый может найти для себя верный путь.
– Я Барту наполовину сестра, – сказала Жозиана. – И с этого дня, 13 июня…
Она взглянула на часы.
– …с 15:32, я это принимаю.
Симеон обернулся к сестренке:
– Браво!
К сожалению, Моргана испортила эффект, внезапно разразившись рыданиями:
– Я хочу… хочу… чтобы все… все…
– Встряхните ее, – посоветовал Барт. – Ее надо встряхивать.
– Чтобы все друг друга люби-и-или!
Барт вскочил и начал трясти ее как грушу.
– Что ты делаешь, ужас какой! – закричала Жозиана.
