«Ну, почему вы решили сделать это?»
«Потому что я так захотел», — прохрипел парень.
«Вы получите за это пять лет тюрьмы», — сказал ему коп.
Я потихоньку пробрался в дом и продолжил сосать свой палец в тот же самом углу, откуда наблюдал за сценой повешенья.
«За что? — спросил парень, и в его глазах теперь появился вполне естественный страх, — я ведь только хотел повеситься.»
«Так вот, — сказал коп, доставая свою книжку, — вы же знаете, что это противоречит закону.»
«Нет, — ответил парень, не знаю. — Но ведь это моя жизнь, разве нет?»
«Думайте, что хотите, но это противозаконно», — сказал коп.
Парень начал слизывать кровь с пораненной руки. Ранка была совсем небольшая, ее даже не было видно. «Впервые об этом слышу», — сказал парень.
«Ну так вот, я вам об этом сейчас сообщаю», — заявил ему коп.
Конечно, я бы ни за что на свете не поверил в то, что коп способен помочь повеситься какому-нибудь парню. Я родился не вчера и даже не позавчера.
«Веселенькое дельце! Человек не может распоряжаться собственной жизнью!»
— повторил парень, настаивая на своем.
«Да, не может, — ответил коп таким тоном, как будто читал по своей книжке. Это доставляло ему явное наслаждение. — Ваша жизнь вам не принадлежит. И лишать себя жизни — преступление. Это значит убить себя. Это — самоубийство.»
Парень выглядел таким несчастным, как будто каждое слово копа означало для него полугодовое заключение. Мне стало его жаль, нечего отрицать, но если бы только он меня послушался и не стал бы вешаться на лампе, у него все бы получилось. Он должен был повеситься на дереве, или на чем-нибудь вроде того. А теперь он поплелся по двору вслед за копом как покорный ягненок, и мы все подумали, что на этом история закончилась.
Но через пару дней по нашей округе разнеслась новость, о которой мы узнали даже прежде, чем о ней сообщили в газете «Почта», потому что одна женщина с нашего двора работала в больнице по вечерам: она разносила еду и убирала палаты. Я слышал, как она говорила кому-то с нашего двора: «Я не могла и представить себе такого! Я думала, он выбросил эту идиотскую затею из своей головы, когда они его отпустили. Но нет. Бывают же чудеса на свете! он выбросился из окна больничной палаты, когда полицейский, который дежурил у его кровати, пошел в уборную. Можете себе представить? Убился! Насмерть!»
Он выбросился через стекло и камнем упал на дорогу. С одной стороны, мне было жаль его, но с другой — я был за него рад, потому что он доказал копам и всем на свете, что его жизнь принадлежит ему и только ему. Просто замечательно, что эти безмозглые ублюдки поместили его в палату на шестом этаже, и прыгнув оттуда можно было покончить с собой даже вернее, чем, например, повесившись на дереве.
Этот случай заставил меня задуматься над тем, как порой мне бывает плохо. У меня внутри как будто лежит мешок с углем, и эта угольная чернота проступает на моем лице. Но это вовсе не значит, что я повешусь или брошусь под двухэтажный автобус, или выброшусь из окна, или перережу себе глотку крышкой от консервной банки, или отравлюсь газом, или оставлю лежать свое измученное тело на железнодорожных рельсах, потому что, когда чувствуешь внутри себя эту тяжесть, даже не можешь сдвинуться с места. Во всяком случае, я уверен, что никогда не дойду до такого состояния, чтобы вешаться, потому что мне эта идея вовсе не нравится и никогда не понравится, особенно после того, как я увидел это сам.
Я рад, что в ту субботу не пошел в кино, — когда мне было так плохо и когда я был готов покончить с собой. Потому что уж теперь-то я никогда не наложу на себя руки, честное слово. Я буду жить до ста пяти лет, и к тому времени уже превращусь в слабоумного старикашку, но даже тогда буду орать благим матом, потому мне не захочется покидать этот мир — во что бы то ни стало.
«Бристол Сити» играл против «Ноттс Каунти» и одержал победу. С того самого момента, как мяч был введен в игру ударом с центра, Леннокс почему-то понял, что «Ноттс» в любом случае проиграет, — но вовсе не благодаря способности предсказывать исход встреч спортивных команд, а просто потому что он, зритель, в этот день был не в лучшей форме. Им овладел тупой пессимизм, благодаря которому он заранее предвидел неприятности. Вот почему он сказал своему другу, механику Фреду Иремонгеру, который стоял рядом с ним: «Я так и знал, что они продуют к чертовой матери».
К концу матча, когда «Бристол» забил свой победный гол, игроков было едва видно, а мяч казался клубком тумана, катающимся по полю. Рекламные щиты над трибунами, воспевающие пироги со свининой, пиво, виски, сигареты и прочие прелести субботнего вечера, сливались в полуденном солнце.
Они стояли на верхних рядах, и Леннокс старался сконцентрировать свой взгляд на мяче, не упустить из виду ни одно его движение; но после того, как десять минут кряду он наблюдал за расплывающимся пятном, которое переходило от одного игрока к другому, он бросил это занятие и стал рассматривать зрителей, забивших до отказа трибуны, поднимающиеся в виде широкой арки. Вершина этой арки расплывалась в тумане. Он потер кулаками свои близорукие глаза и сильно сжал их, как будто боль могла добавить им зоркости. Но все бесполезно. Из-за этого перед ним только заплясали серые круги, и после того, как его взгляд прояснился, он видел не лучше, чем прежде. Это огорчило его, и он стал следить за мячом с большим равнодушием, чем Фред и остальные зрители, — а те подпрыгивали, размахивали шляпами и шарфами и орали во всю глотку при каждом новом повороте игры.
В то время, когда перед глазами Леннокса стоял серый туман, футболисты из «Ноттса» подобрались к воротам «Бристола», и один из нападающих сделал отчаянный бросок вперед. Но это была ложная тревога, и нерешительные крики болельщиков растворились в низком сером небе.
«Кто ведет? — спросил Леннокс Фреда. — Кто забил гол? Никто?»
Фред был молодым человеком, который недавно женился, и этим субботним днем он одел свою лучшую спортивную куртку, брюки из габардина и макинтош, а волосы намазал бриллиантином и зачесал назад. «Да никто, — улыбнулся он, — но они старались изо всех сил, скажу я вам».
Пока Леннокс снова пытался рассмотреть игроков, борьба перешла на половину поля «Ноттсов», и «Бристол» чуть не забил гол. Он видел, как игрок бежал вдоль поля, и ему казалось, что он слышит, как бутсы футболиста ударяются о незатоптанный грунт. Игроки обоих команд вывели мяч за линию и побежали за ним наперегонки. Внезапно футболист, который вел мяч, сделал рывок вперед, опередив преследовавших его игроков другой команды, и оказался перед воротами противника один на один с вратарем. У Леннокса замерло сердце. Он старался увидеть футбольное поле между двумя широкими спинами, обладатели которых специально сдвинулись поближе, чтобы заслонить ему весь вид, подумал он со злостью. Он видел на противоположной стороне поля вражеского нападающего, похожего на куклу, которую кто-то, сидящий над низкими облаками, дергал за невидимые нити, отводя назад его ногу и ударяя футбольной бутсой по мячу. «Нет, — только и успел воскликнуть Леннокс, — держите его, вы, сонные придурки. Не дайте ему забить гол!»
Вратарь, похожий на зверя в клетке, вместо того, чтобы защищать вверенную ему территорию, прыгал как обезьяна, вытягивая руки и ноги, а затем просто застрял на месте, согнувшись в три погибели — и пропустил мяч, когда тот пролетел рядом с перекладиной и лег в сетке у него за спиной.
Временное затишье посреди постоянного шума показалось для болельщиков, сидевших на трибунах, мертвой тишиной. Все уже решили, что этот матч, каким бы плохим он ни был, все же закончится в ничью, но теперь уже было очевидно, что «Ноттс», местная команда, проиграл. Шум радости и неодобрения пронесся по рядам, где сидели тридцать тысяч зрителей, которые еще не поняли, что Бристол Сити так близок к победе, или надеялись на чудо, на то, что их любимая команда выиграет в последний момент. Отзвуки этого шума были слышны на набережной, на улицах, где люди, перепуганные внезапно раздавшимся криком возбужденной толпы, спорили, какая же из команд вышла вперед.
Фред смеялся во все горло, прыгая на месте, выкрикивал слова одобрения и гнева, в котором слышалась радость: как будто за те деньги, что он отдал за билет, он предпочитал увидеть как забьют гол хотя бы той команде, за которую он болеет, чем не забьют ни одного гола вообще.
«Ты можешь в это поверить? — спросил он Леннокса. — Ты можешь в это поверить? Девяносто пять тысяч фунтов стерлингов растаяли как в тумане».
Едва сознавая, что он делает, Леннокс достал сигарету и закурил. «Что за черт, — выругался он, — они проиграли. Им надо бросать футбол после такой игры», — добавил он со вздохом.
Да, он должен был надеть очки, чтобы лучше видеть то, что происходило на поле. У него сейчас было такое плохое зрение, что даже иногда двоилось перед глазами. В кино он вынужден был сидеть в первом ряду, а встречая знакомого на улице, он никогда не узнавал его первым. И мысли об этом вытеснили переживания по поводу неудачного футбольного матча. Он помнил то время, когда мог различить лица каждого из игроков и мог рассмотреть всех зрителей, находящихся на трибунах. Но теперь он все еще убеждал себя, что очки ему не нужны, и что рано или поздно его зрение исправится само собой. Но самым противным было то, что знакомые начали обзывать его Косоглазым. Однажды в гараже, где он работал, рабочие сели попить чайку и, так как его не было в комнате, один из них спросил: «Куда делся наш Косоглазый? Его чай остынет».
