Человек поспешно скрылся, но Джоанна уже ус «пела увидеть внутренность сарая, ярко освещенную керосино-калильной лампой: сломанный культиватор у стены, штабель бумажных мешков с минеральными удобрениями и прямо посередине на цементном полу — два больших продолговатых тюка из зеленовато-серого брезента, снабженных какими-то лямками, пряжками и кольцами. На крайнем тюке четко выделялось отпечатанное крупными белыми буквами — по трафарету — знакомое слово «warning».[48] Ниже шел короткий текст помельче. У нее мгновенно пересохло во рту.
— Ты слышишь, Джоанна? — нетерпеливо крикнул отец.
— Что, папа? — переспросила она, делая усилие, чтобы говорить спокойно.
— Почему ты не спишь в это время?
— Я ведь тебе уже сказала, я пошла искать ножницы, потому что обещала садовнику положить их на место… А вообще я читала у себя в комнате. Я всегда ложусь поздно…
— Хорошо, ступай к себе. И немедленно ложись в постель. Проводите мою дочь, Оливейра.
Тот же конвоир с фонарем проводил ее до самого дома, бормоча извинения: он просто не мог предположить, что сеньорита Монсон может ходить в таком виде…
У себя в комнате Джоанна опустилась на стул, зажав пальцы между колен, и долго сидела, зябко сгорбившись, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Что-то похожее на инстинкт самосохранения— или последние остатки любви и уважения к отцу, сгоревшие в ней за один короткий миг, — что-то еще удерживало ее от того, чтобы до конца признать страшный факт; но в то же время разум неопровержимо убеждал ее в обратном. Ошибиться было невозможно: точно такие штуки она видела прошлым летом на маневрах в штате Аризона, где присутствовала с несколькими студентами факультета в составе группы представителей прессы. Им, будущим журналистам, подробно разъяснили назначение этих коротких брезентовых колбас: это были тюки-контейнеры мягкого типа (есть еще жесткого, сигарообразные, сделанные из какой-то особой пластмассы), применяющиеся для парашютирования боеприпасов в зоне боевых действий.
Зона боевых действий… Джоанна видела это в европейских фильмах: черный дым, пламя, закопченные обломки стен, клубящиеся смерчи взрывов, бегущие и падающие люди. Ее родина Гватемала — зона боевых действий? Значит, не только лиценциат Гарсиа, не только его «друзья из лимитрофов», но и отец… ее отец — папа, который когда-то носил ее на руках!..
Джоанна долго плакала, кусая губы и не утирая слез, судорожно сцепив сжатые между колен пальцы. Тупая ломота в висках вернула ее к страшной действительности, к необходимости что-то делать. Двигаясь машинально, как автомат, она прошлась по комнате, остановилась перед письменным столом, аккуратно сложила разбросанные листы почтовой бумаги — тонкой, хрустящей, с крошечным грифом «Джоанна Аларика Монсон» в верхнем левом углу. Потом умылась холодной водой, зачем-то причесалась с особой тщательностью; вернувшись из туалетной, она услышала в коридоре тяжелые шаги отца.
Дон Индалесио задержался перед комнатой дочери и, заметив свет в дверной щели, вошел не постучавшись. Джоанна стояла спиной к столу, обеими руками держась за его край, словно боясь упасть.
— Ты все еще не спишь? — зевнув, удивился отец. — Я, как видишь, вернулся несколько раньше… Думал задержаться до утра. Мы там смотрели старый инвентарь… Лопес из «Магдалены» хочет кое-что купить…
Небо праведное, и это ее отец, человек, который когда-то. был для нее образцом настоящего мужчины — умного, смелого, справедливого, — этот человек стоит сейчас перед нею, отводя глаза, и лжет, даже не заботясь о правдоподобии!
— Не нужно, отец, — сказала Джоанна усталым голосом. — Не нужно, я все равно уже все видела.
Лицо Монсона пошло красными пятнами.
— Не понимаю… Что ты видела?
— Все, отец. Если хочешь своими именами — контейнеры с оружием. С тем самым оружием, — неожиданно для самой себя выкрикнула Джоанна, делая шаг вперед, — о котором ты только сегодня — только сегодня утром! — сказал мне, что ничего…
— Замолчи немедленно!
— …что ничего о нем не знаешь! Зачем ты лгал? Если ты уверен, что поступаешь правильно, говори об этом прямо! А ты лжешь, как… Потому что ты отлично сознаешь, что это преступление — то, что вы здесь делаете…
Джоанна, задыхаясь, поднесла руку к горлу.
— Я тебе приказываю замолчать! — крикнул отец, подступая к ней.
— …что это самое подлое преда…
— Получай, дрянь!
Джоанна пошатнулась, но устояла на ногах. Ее левая щека вспыхнула, правая стала белее лежавшей на столе бумаги.
— Довольна теперь или хочешь еще? Я тебя научу разговаривать с отцом! Я тебя предупреждал, чтобы ты не смела соваться в эти дела! Предупреждал я тебя или нет? Посмей мне еще сказать хоть одно слово — я с тебя спущу шкуру, дрянь ты этакая! Ты считаешь, что твой диплом уже дал тебе право судить старших, да? Завтра ты отсюда уедешь — отправишься с теткой в горы и будешь сидеть под замком! Теперь я знаю, как с тобой нужно обращаться! Я тебя еще выдрессирую, патриотка!
Дон Индалесио повернулся и вышел из комнаты, едва не обрушив за собою дверь. Джоанна вздрогнула от грохота. Концами пальцев она провела по горящей щеке и потом посмотрела на них расширенными глазами, словно ожидая увидеть кровь. Крови не было. Странно… А ощущение такое, будто разбито все лицо. Ее стало трясти, как в ознобе. Она выключила свет и прилегла на диван, свернувшись в клубок и не отводя глаз от циферблата настольных часов, ярко светящихся в темноте зелеными цифрами.
Когда обе стрелки сошлись на цифре 2, Джоанна встала, на ощупь, не зажигая света, вынула из ящика стола свои документы и на цыпочках вышла из комнаты.
Теперь она чувствовала себя поразительно спокойной, каждое действие было четким и продуманным. Прежде чем включить в гараже свет, она осторожно задвинула тяжелую складную дверь, прислушалась и только тогда нажала кнопку выключателя. Проверила уровень масла, сменила воду в радиаторе, долила бак из запасной канистры. Рядом стоял «виллис» отца — тот не признавал других машин и даже на ежегодный съезд кофепромышленников приезжал в этом старом и ободранном вездеходе. Приведя в готовность малолитражку, Джоанна еще раз прислушалась, откинула тяжелый капот «виллиса» и оглянулась, подыскивая подходящий инструмент. В углу лежала большая двадцатидюймовая монтировка; Джоанна с размаху вогнала ее в радиатор между лопастями крыльчатки и несколько раз пошатала взад-вперед, ломая мягкие латунные трубки. Из пробоины ударила струя воды, радужная лужица выползла из-под переднего колеса и стала разливаться на цементном полу.
Закусив губы, Джоанна той же монтировкой сорвала с карбюратора воздушный фильтр, вставила ее во всасывающее отверстие и изо всех сил потянула на себя. Что-то хрустнуло, корпус карбюратора перекосился, из-под крышки поплавковой камеры потек бензин. Теперь погони можно было не опасаться.
Джоанна тщательно обтерла руки тряпкой, выключила свет и отодвинула дверь гаража. От дома не доносилось ни звука, все окна были темны. Она вывела «миджет» на малых оборотах мотора, без света прокралась перед крыльцом и только на выездной аллее включила фары и дала полный газ.
Тридцать пять километров до Коатльтсчганго Джоанна сделала за двадцать минут, едва не врезавшись в пилоны ограждения на повороте перед мостом Арройо-Секо. Миновав заправочную станцию, она сбавила ход. Городок спал, уличные фонари были погашены, на поворотах лучи фар выхватывали из темноты то поросший травою высокий тротуар, то белую стену, то узкое зарешеченное окно. Школьная калитка оказалась запертой. Джоанна вскарабкалась на ограду, спрыгнула и упала на бок, вскрикнув от боли в подвернувшейся ноге.
Спросонья залился лаем Чучо. В окне тотчас же вспыхнул свет.
— Кто там? — крикнул Мигель, появляясь в окне в накинутой на плечи пижаме. — Чучо, молчать! Ола, кто там, я спрашиваю?
— Мигель, Мигель! — задыхаясь, позвала Джоанна, с трудом поднявшись на ноги. — Ты слышишь, это я, Мигелито…
— Джоанна? — Мигель оторопел, потом силуэт его исчез из окна, и через секунду хлопнула дверь. — Где ты, малыш? Что случилось, ради всего святого?..
— Ничего, я оступилась. Только помоги мне, я не могу идти…
— Но что случилось? — тревожно спросил Мигель, приведя ее в комнату и усадив. — В такой час, Джоанна, что с тобой?
— Сейчас… дай напиться скорее. Я сейчас расскажу… Мигель, мы должны немедленно ехать, слышишь? Куда хочешь — в ближайшую командансию, или в Эскинтлу, или прямо в столицу… Ты помнишь, я говорила относительно этого оружия, что сбрасывают на парашютах? Так вот, я только что узнала, что… Мигелито, что мне теперь делать? Господи, что мне теперь делать?
