– Taxi? Please, taxi!
– Сколько до центра? – спросил я по-русски.
Они тут же остыли, но, глядя на японку, сказали нагло:
– Двадцать долларов!
– Че-го? – протянул я возмущенно, поскольку хорошо помнил, что отсюда до центра должно быть не дороже трех рублей.
Но японка, уловив слово «доллар», уже полезла в свою сумочку!
– Vadim, I have money [Вадим, у меня есть деньги]… – И в туже секунду маленькая, но стремительная, как праща, фигурка мелькнула мимо нее, вырвала сумочку и помчалась вперед без оглядки, как в спринте.
– Стой! – я рванулся следом, но мальчишка на ходу бросил сумочку своему приятелю, который, оказывается, бежал параллельным курсом. Я резко свернул за тем, но он бежал явно быстрей меня, да и утренний самогон сказывался на моей скорости. Расстояние между мной и юными ворами неумолимо увеличивалось, и они уже вот-вот должны были свернуть за угол, когда меня вдруг обогнала высокая спортивная фигура в белой теннисной рубашке. Буквально в несколько мгновений этот теннисист догнал мальчишек, одним ударом сбил с ног заднего пацана, а ногой уже достал второго в спину и тут же влепил ему безжалостную пудовую оплеуху. А потом…
Я никогда не видел, чтобы так остервенело били подростков – пусть даже уличных воров. Эти двое тринадцатилетних мальчишек только закрывали головы руками и уползали по грязному асфальту, а наш спаситель бил их ногами, не давая подняться. Стоило одному мальчишке встать на четвереньки, как этот спортсмен опрокидывал его ударом кулака или ноги, словно щенка. И бил без разбора – по головам, по почкам, по ребрам…
– Хватит! Кончай! Стоп! – закричала ему, подбегая.
Но это не помогало, он продолжал бить их с остервенелостью безумца. Я схватил его за плечо и закричал по-английски:
– Enough! Enough!
– Let them go! Let them go [Оставьте их]! – кричала у меня за спиной испуганная японка.
Спортсмен оставил окровавленных мальчишек, повернулся к нам и, не глядя на меня, протянул японке ее сумочку.
– Пожалуйста, – сказал он ей по-русски. – Извините…
– Спасибо, – я взял у него сумочку и тут же подхватил японку под локоть, потому что на ее мертвенно-белом личике были теперь только глаза – расширенные до смертельного ужаса.
– You are an animal! Animal [Вы зверь! Животное]! – задушенным голосом выкрикнула она спортсмену.
И потянулась за своей сумочкой:
– I wanna give them my money [Я хочу дать им денег].
– Извините… – твердил ей спортсмен по-русски, на вид ему было лет двадцать пять, не больше.
Я хотел увести японку прочь, но она выхватила у меня сумочку и стала открывать ее дрожащими от истерики руками: – I wanna give them money!
– Я ничего оттуда не взял, клянусь! – испуганно сказал ей спортсмен по-русски, и я понял, что они никогда не поймут друг друга.
– Let's go [Пошли]! – сказал я японке, но она выхватила из сумочки пачку долларов и дернулась к окровавленным и уползающим по тротуару подросткам.
И тогда я просто схватил ее в обхват, оторвал от земли и понес через проспект Мира к стоянке такси. Но японка болтала в воздухе ногами и кричала мне в истерике:
– Put me down! I wanna give them money! Put me down [Отпустите меня! Я хочу дать им денег! Отпустите меня]!!!
Какая-то машина взвизгнула тормозами буквально в метре от нас, за ней загудел автобус и весь поток нетерпеливых московских машин. А от станции метро на нас зырились два ряда кавказских спекулянтов цветами, таксишники и какие-то тетки с плакатами «Долой КПСС!» и «Руки прочь от Гдляна и Иванова». А японка продолжала болтать в воздухе ногами и кричать:
– I wanna give them money! Put me down!!! – Shut up [Заткнись]! – рявкнул я на нее, и она замолкла.
Я поставил ее у такси, придерживая одной рукой, а второй рукой открыл дверцу машины и буквально швырнул японку на заднее сиденье. Потом сел рядом с ней, сказал шоферу по-русски:
– Поехали!
– Куда? – спросил он лениво.
– В центр, в АПН.
– А сколько заплатишь?
– Десятку.
– Мало, – сказал он.
– И пачку «Мальборо».
– Вот это разговор! – он сразу ожил и включил двигатель.
Я повернулся к японке:
– Никогда не открывай сумочку на улице! Понятно?
И вдруг она разрыдалась:
– I'm sorry! I'm sorry! Excuse me, Vadim!…
– All right, all right… – смягчился я. – I've never seen a furious Japanese woman. It was quite interesting [Я никогда не видел взбешенной японской женщины. Это было любопытно].
– Но зачем он так зверски избивал их? Зачем?
– Я думаю он гэбэшник.
– Правда???… Следит за мной или за тобой?
– Этого я не знаю. Может быть, за нами обоими…
– КГБ! Конечно, КГБ! – вдруг по-русски сказал спереди водитель, видимо, уловив в нашем разговоре знакомое слово «КГБ».
Я опять обратил внимание, на какой бешеной скорости – вдвое превышая московский лимит – мы несемся по проспекту Мира. И еще – с какой наглостью тут водят машины: подрезая друг друга без всякого сигнала, обгоняя, резко виляя из стороны в сторону и просто врезаясь в поток. Только в странах третьего мира, да еще в Бостоне, знаменитом своей бескультурной ездой, можно встретить таких водителей.
Но я не стал обсуждать с шофером ни его езду, ни эпизод с гэбэшником возле гостиницы «Космос». Потому что как минимум половина московских таксистов – тоже стукачи КГБ. Я только невольно оглянулся назад, впервые ощутив странное чувство незримой слежки. Вчера вечером нас без проверки пропустили в таможне, сегодня этот «спортсмен» избил мальчишек, которые нас обокрали, и еще извинялся за их воровство…
Но никакого «хвоста» за нами я не обнаружил, да и вряд ли можно было угнаться за этим сумасшедшим московским водителем.
– Как тебя зовут? – спросил я у японки.
– Michiko, – сказала она. – Я уже говорила тебе свое имя в Вене, но ты забыл. Я Мичико Катояма.
Тут, перед Колхозной площадью, водитель вдруг резко нажал на тормоза и грязно выругался.
– В чем дело? – спросил я, но уже и сам увидел, в чем дело.
Впереди вся Колхозная площадь была запружена народом, там над гигантской толпой гремели мегафонные голоса ораторов и трепыхались плакаты и транспаранты: «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!», «ДОЛОЙ КГБ!», «КОГДА МЫ ДОГОНИМ АФРИКУ ПО МЯСУ?», «СВОБОДУ ЭСТОНИИ!» и т.п. Я жадно вчитывался в эти надписи – такой Москвы я не видел никогда.
– Опять митинг! – недовольно сказал водитель такси, вертя головой в поисках объезда. – Надоели! Ездить невозможно! – И свернул направо, в переулок.
Штаб-квартира Агентства Печати Новости находится в самом центре Москвы, на Садовом кольце, всего в нескольких кварталах от американского посольства. Я помню, как это Агентство образовалось. Было самое начало шестидесятых годов, когда Хрущев принялся оснащать Кубу ракетами, имея в виду не столько завоевание США, сколько подчинение своему влиянию всего южноамериканского континента. Одновременно Кремль начал заигрывать с арабскими странами и Африкой, и для осуществления всей этой операции по глобальному расширению своего влияния Москве срочно понадобилась система по промывке мозгов южноамериканским, африканским и азиатским народам. Одной из частей такой системы стал Московский университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы, куда заманивали молодежь со всего мира, чтобы воспитать из них будущих руководителей прокоммунистических переворотов. А еще одну машину по промывке мозгов – Агентство Печати Новости – создали якобы на средства Комитета по защите мира и других буферных кремлевских «общественных» организаций. На самом же деле АПН напрямую подчинялось серому кремлевскому кардиналу идеологии Михаилу Суслову и с первых дней своего существования получило прямой выход к кремлевским фондам на финскую бумагу, полиграфическую базу в Лейпциге, ГДР, неограниченный бюджет и, конечно, спецпайки для своих сотрудников. А также роскошный старинный особняк в самом центре Москвы, на Пушкинской площади, рядом с редакцией газеты «Известия»
Я был в это время студентом киноинститута и к своей скудной 22-рублевой месячной стипендии подрабатывал писанием статей в московские газеты. Помню, в то лето среди нашего брата журналиста стремительно разнесся слух, будто на Пушкинской площади открылась замечательная новая «кормушка» – АПН, где, как мне сказали, платят совершенно фантастическое гонорары – по десять рублей за страницу! И вот буквально через месяц после открытия АПН я пришел в это светло-желтое старинное здание, и первое, что меня там поразило, – обилие роскошных молодых девок в импортных джинсах и французской косметике. С ужасно творческим видом они сидели во всех кабинетах над пишмашинками, деловито пробегали по коридорам с оттисками свежих журнальных полос, пили настоящий колумбийский кофе в служебном буфете и курили только «Мальборо» и западногерманские сигареты «Astor». Среди них степенной походкой руководителей расхаживали молодые мужчины с фигурами теннисистов, в импортных костюмах и французских галстуках. Таких «фирменных» журналистов я не видел даже в иностранном отделе «Правды» и «Комсомолки», разве только Мэлор Стуруа, корреспондент «Известий» по США, мог тягаться с ними в шике. Но Стуруа был известным журналистом, а кто эти?
