Солнце непрестанно поливало их очередями колких частиц света, раскаленных карпускул, от которых зудело за воротом. Тропа плутала среди могильных оград, букетов увядших цветов и топких навозных куч. По сторонам, казалось, трепетали, как язычки пламени на свечах, зеркальные осколки, готовые лопнуть от переизбытка света: вблизи было видно, что это пучки солнечных лучей сверкают в полостях разорванных ребер, на горах падали и грудах вывалившихся внутренностей: трупы! Одни лишь трупы! — Профессор все больше оживлялся в отличие от Клоккманна, у которого то и дело вытягивалось лицо. Внутри у него все клокотало от злости на судьбу: разве он этого заслужил?! Тут ничего не заработаешь! Как он наберет нужные показатели? Это просто выводило его из себя. — Накренившиеся стелы и темные, как сажа, надгробные обелиски колыхались — обман зрения? — в искристом мареве. Кромешный блеск затмевал все вокруг, так что Клоккманну казалось, будто сейчас глубокая ночь: возможно ли это? Полночь — в разгар дня? — Из солнечной туманности летели вниз клочья тени, быстро разрастаясь и грохоча, как льдины или листы железа. По воздуху порознь неслись отломившиеся сосульки, снежные клинья, похожие на зубцы: испуская рассеянное, размытое сияние, они со свистом пикировали вниз и, воткнувшись в песок, еще долго покачивались. Что там наверху — солнце или луна? Какое сейчас вообще время года? Зима? Который час? Он взглянул на наручные часы, но запястье обволакивал лишь тающий сгусток света. — Впереди, отбрасывая длинную, необъятную тень, шлепал в клубящейся пыли неутомимый Мистериосо.
Вдруг нежданно-негаданно Клоккманну почудилось, будто всевозможные звери — белые медведи на задних лапах, вставшие на дыбы моржи и сирены — бредут по пустынному карьеру: немыслимо! В такую жару! — Он оторопел: все верно! Вдали по излучине склона бежали рысью газели и антилопы! За ними увязались львы, бенгальские тигры, крокодилы. Следом плелся домашний скот.
— Там целый зверинец, — закричал Клоккманн, — целый зверинец!
Они добрались до плоского дна котловины. Клоккманн, спотыкаясь, перебирался через последние могильные ямы, в которых валялись почерневшие трупы.
— Что будет со мной, с моим богатством? — выкрикнул он, вцепившись в растрепанные волосы.
Скажем начистоту: психическое состояние нашего персонажа внушает нам опасения. Ему ведь полагалось продержаться до конца книги. — А как насчет профессора? Ну, при таком странном хобби немудрено было ожесточиться и стать ненормальным. Вот он снова нахлобучил на голову свой цилиндр; так он казался выше.
— Сейчас мы на самой глубине, — торжественно провозгласил он, не обращая внимания на крики Клоккманна, и перелез через несколько скелетов, которые лежали в обнимку. Неподалеку вспорхнули орлы с букетами цветов.
— С научной точки зрения представляется, что больше всего на свете эти люди желали оказаться в братской могиле! — Здесь на дне казалось, что стены котловины сложены сплошь из напластований трупов.
— Хватит нести вздор, — сказал Клоккманн, — дайте мне послушать музыку, чудесную музыку! — Он едва не плакал от волнения. — Я слышу колокольный звон!
Так, слово за слово, эти прения посреди унылой пустоши еще, чего доброго, закончились бы дракой, — «Да что вы такое говорите, — вскричал Мистериосо. — Тут можно услышать лишь величественное безмолвие смерти!» — если бы зной, горящие брызги раскаленного до бела лунного света, летящие кругами вниз огненные ангельские крылья, сотканные из радужных бликов, не помешали им задержаться здесь подольше.
— Простите, господин профессор — нервы шалят, — сказал Клоккманн примирительным тоном. — Мне правда показалось, что до меня доносятся звуки ангельской музыки, и я дорисовал в воображении летящих зверей, кентавров, морских коньков.
— Здесь только трупы, уважаемый, — со значением сказал Мистериосо. — Я как-никак человек ответственный и свое дело знаю! — Он плюнул на цилиндр и принялся растирать слюну, стараясь начистить тулью до блеска. В пыли свилась кольцами плеть.
Земля была сплошь усеяна окаменелостями, в основном лангустами, раковинами и тому подобным. Попадались тут и прекрасные экземпляры, подчас еще свежие на вид — как будто залитые желе.
Сбоку в ответвляющейся части котловины лежала окаменевшая слониха — мамонтиха со своими окостеневшими детенышами, которые приросли к ее соскам. — Тут им снова преградили путь высокие и широкие, почти непролазные барьеры, изрезанные рваными трещинами и расщелинами. Скальный лабиринт был под завязку забит регалиями власти: державами, почетными мечами, скипетрами и ленными знаменами, которые сыпались из зияющих расселин. Сверху громоздились камни, образуя там и сям башенки или зубцы.
— Янтарь? — спросил Клоккманн.
Горная порода была желто-коричневая, твердая и прозрачная.
— Принюхайтесь, — сказал Мистериосо.
Никакой это был не янтарь! Достаточно было взглянуть на порхающие ленты туалетной бумаги, которые летели со стен этих бастионов — ярмарка! — и застревали среди металлических побрякушек и пустых ночных горшков. В пыли лежала рухнувшая карусель с обвалившейся крышей.
Земля гудела.
— Очень может быть, что все тут вокруг возникло в результате титанического землетрясения! — Мистериосо махнул рукой, указывая на широко раскинувшиеся, опоясанные уступами стены котловины, похожей сейчас на заброшенный дом, из выбитых окон которого сыпался мелкий песчаник — а может, это была пшенная каша?
До них доносились монотонные, прерывистые гудки кораблей, глухие, хрипловатые звуки, которые сливались в заунывный дуэт с гулом земли.
— До этого звуки были совсем другие, — подивился Клоккманн.
Они добрались до подножия последнего, отвесного барьера, который высился перед ними сплошной, выпуклой стеной. Между базальтовыми блоками этого бастиона, покрытыми красными и черными крапинками, выпирали, как культи, обломки труб, которые ритмично гудели от ветра.
— Да это настоящая крепость, — не на шутку удивился Клоккманн, — прямо цитадель какая-то!
— Минутку! — сказал Мистериосо и спустил штаны.
Неподалеку окаменевшие обезьяны — павианы, красно-бурые гориллы и тщедушные капуцины — падали, тяжело кувыркаясь, с пузатых бастионов. Пушечные стволы оказались на поверку обрубками фабричных труб, канализационными коллекторами, которые тянулись к ослепительно голубому небу из монолитного фундамента крепости.
Мистериосо, уже во всеоружии, безучастно двинулся к глубокому вырубленному в скале желобу, который вел ввысь вдоль крепости. Над их головами, на головокружительной высоте торчали во все стороны канализационные трубы, с которых падали капли. Профессор медленно ступал впереди. Солнечное излучение здесь наверху не ослабело, а скорее наоборот — поляризовалось еще сильнее: на небе ни облачка! Погода как на высокогорье!
Сбоку за обрывистыми краями прохода, над которыми роились светлячки, лежало глубокое ущелье, дно которого было скрыто за каким-то выступом, напоминающим горб. На нем высились величественные руины собора.
В разрушенных нефах под обвалившимися куполами валялись разбитые якоря, облепленные осклизлыми трупами. Толстые мачты вздымались из волн щебня. Местами все было черно от мертвых тел; они лежали грудами, как тараканы. Казалось, от обломков расколовшихся колоколов исходил зловещий гул — вон оттуда! Он был слышен совершенно отчетливо! На сей раз Клоккманн умолчал о том, что ему послышалось, но Мистериосо все равно ухмыльнулся.
Кое-где в колоннадах еще развевались изодранные паруса и тенты. В куче мусора, заодно со стрельчатыми окнами, вимпергами и стременами, лежало, как огромный штурвал, окно-роза. Увешанные одеждами канаты тянулись снизу к гребням разрушенных стен. Эта обитель отчаяния уже зарастала зеленым кустарником вперемежку с горными соснами.
— Благодарю вас за то, что согласились меня сопровождать, — громко сказал Мистериосо, — вы и представить себе не можете…
Но Клоккманн его не слушал, ибо им целиком завладела одна мысль, одна идея, сверкнувшая у него в голове: да что там такое творится?
За базиликой простирался широкий холмистый склон, спускавшийся в долину, загроможденную гробницами и аркадами могильных склепов. Внизу среди необозримых братских могил текла широкая черная река.
Вонь ужасная.
Вода была такая черная, что в ней даже не отражался солнечный свет. Плавно и мерно катились волны.
Они двинулись под гору. По долине, словно хорошо прожаренные сосиски или куски филе, были разбросаны трупы: уж не от этого ли зрелища таинственной реки, несущей свои воды среди бесчисленных братских могил, Клоккманн совсем потерял голову? — Он достал свою записную книжку и принялся писать.
— Запишу-ка я всех скопом, — сказал он, — живых и мертвых! Хотя бы для пробы, — добавил он. — А это идея!!! Живых и мертвых!
