— Что это за чертов фильм? — спросила я.
Он заморгал глазами и перевел дыхание.
— Если бы все можно было вернуть…
— Что бы ты сделал тогда?
Он взял из моей пачки сигарету и прикурил. Молодец, снова закурил.
— Джорджиа, мы были молоды…
— Ты ее когда-нибудь бил?
— Я дал ей пощечину лишь один раз, на вечеринке.
— Почему?
— Она была пьяна и валяла дурака с режиссером, с которым вела переговоры относительно роли. Ада много пила.
Я ухмыльнулась.
— А ты — нет.
— Я тоже пью, — признался он. В его голосе сквозила жесткость.
— Знаешь, тебе надо было стать актером.
Он горько улыбнулся.
— Сожалею.
— Почему ты ей не помог?
— Ее мужчиной был Джулио.
Да, Джулио. Еще один, который ничего не понял.
— Кто такая Анна?
— Анна Паризи? Одна из ее подруг.
— Они одалживали друг у друга одежду? Ходили в кино?
Он потер лоб.
— Нет, думаю, они занимались другим.
Кот проводил меня до двери, которую я закрыла за собой с сухим стуком На улице ярко светило солнце, а люди сгребали лопатой снег. До меня донесся чей-то голос: «К счастью, его выпало не так много». Кроме детей, все надеялись на то, что начнется дождь, что снег не замерзнет и что снова можно будет вести машину без проблем.
Дома я поставила будильник с мыслью поспать пару часов.
Невозможно.
Я прилегла, не раздеваясь, в темноте, в углу постели. Повернулась на бок. Правая рука, подложенная под голову, затекла и начала покалывать. Чтобы избавиться от запаха мужчины, который шестнадцать лет назад трахал мою сестру, холодного душа будет недостаточно. Что-то явно меня не устраивало, но я не знала, что. В лицее я изучала Марка Аврелия.
«Зло, совершенное другим, есть зло, которое принадлежит ему». Устраивает ли это меня?
В половине десятою утра с всклокоченными волосами и в пропахшем потом свитере я вошла в агентство. Лучио, бросив на меня взгляд, сразу понял, что у меня была бессонная ночь. Мое перекошенное лицо не обещало ничего хорошего, поэтому на этот раз он обошелся без вопросов.
Войдя в кабинет, я оставила дверь открытой и принялась мерить комнату шагами.
— Тим?
Спазимо откликнулся из своего бункера:
— Он еще не показывался.
— Я устала, ухожу домой.
— Что ты сказала?
Мне пришлось крикнуть:
— Я сказала, что ухожу!
— Но ты же только… Ладно. Если зайдет Тим, что ему сказать?
— Ничего.
— Что?
— Ничего! Не говори ему ничего!
— Понял!
Я прошла мимо прикрытой двери Спазимо.
— Пока.
Нагнув голову, я нерешительно поскребла туфлей о косяк двери, раздумывая, войти или нет.
— Видела, сегодня ночью шел снег? — раздался его голос.
— Да все снегом покрыто, я же не слепая.
— Это я просто так, к слову. Я распахнула дверь бункера.
— Лучио…
— Да? — спросил он, не оборачиваясь.
— Хочешь сегодня вечером поужинать со мной у меня дома?
— А что ты приготовишь?
— Я подумала… приготовлю камбалу и картофельное пюре. Что скажешь?
— А на десерт?
— И десерт будет… Шоколадный мусс.
Наконец он посмотрел на меня:
— В восемь?
— Да. Захвати вино.
Тим сидел на своем мотороллере, а рядом, прижавшись к нему, стояла Гайа. Я увидела, как они поцеловались, — это напомнило мне фильм «Пора яблок». У меня внутри словно пролилась желчь, в горле запершило. Я подумала о том, есть ли у меня дома антибиотик.
Я подошла, когда Тим поворачивал ключ зажигания.
— Шеф, у тебя такой красный глаз.
Он, держа равновесие на одном колесе, поднял на дыбы мотороллер, изобразив «до встречи, малышка» в сторону своей новой подруги. Гайа не выказала особого восторга, тем не менее она улыбнулась и спросила, не хочу ли я зайти в бар на улице Дзамбони, где делают сказочные тартинки.
— Я не очень голодна, — призналась я.
— А я очень, — ответила она.
Я открыла ей дверцу.
— Садись.
Пока я вела машину, стараясь не заснуть, Гайа рассказывала, как вчера вечером она и Тим ходили в ирландскую пивную. После пары кружек темного пива он обнял ее за плечи и поцеловал. Потом они пошли к нему домой и занимались любовью.
— Сейчас у нас все хорошо, но рано или поздно все кончится, — сказала она.
— Почему?
— Потому что все романы кончаются.
Я резко переключила скорость.
— Не все.
— Кончаются, потому что мы умрем, — уточнила она.
— Гайа, тебе только восемнадцать лет. Не слишком ли рано…
— Лучше вовремя подумать о таких вещах.
— Боже, сколько машин… — вздохнула я.
Она смотрела в окно.
— Однажды все эти люди умрут, и Две башни рухнут. — Две башни возникли прямо передо мной, пока я пыталась припарковаться. — Будем надеяться, не сейчас. И хорошо, что ты влюбилась!
Съев по сэндвичу, мы распрощались перед книжным магазином Фелтринелли. Она хотела купить книгу о театре Сары Кейн, а мне надо было спешить домой готовить ужин для Спазимо.
Я снова села в машину. Мне трудно сказать, что это было — совпадение или знак судьбы, однако то, что я увидела, остановившись у светофора на бульваре Ориани, превосходило мое воображение. Мой отец стоял рядом с уличным фонарем, а за его спиной находились бар, табачная лавка и цветочный магазин. Он разговаривал с мужчиной.
Мужчину звали Анд pea Берти.
Зажегся зеленый свет, но я продолжала стоять, не решаясь включить скорость. Почти сразу сзади настойчиво засигналила малолитражка. Я поехала со скоростью пешехода и продолжала смотреть в зеркало заднего обзора: они все еще разговаривали.
Они знают друг друга.
Мой отец и Анд pea Берти знакомы.
Войдя в бар «Енцо», я заказала джин с лимоном Бармен поинтересовался, не просквозило ли меня, намекая на мой красный глаз.
— Это из-за стресса, — ответила я.
— Тут уже есть один, который из-за нее умер.
Я могла бы познакомить его с Гайей, если бы у нее не было жениха.
Подождав около часа, я решила позвонить Андреа Берти. Так как у него нет сотового телефона, я решила позвонить ему домой.
Сработал автоответчик, но мне не хотелось оставлять сообщение.
Я набрала номер агентства, чтобы излить душу Лучио, но мне ответил отец.
— Что ты там делаешь? — спросила я.
Его удивил мой вопрос, а я вспомнила, что это его агентство.
Я спросила непринужденным тоном:
— Тебе знаком некий Андреа Берти?
Наступило молчание.
— Да, — наконец ответил он.
— Каким образом?
— Я однажды видел его в Риме, он был другом твоей сестры.
— Дальше?
— Дальше ничего, Джорджиа. Любезный человек. С тех пор как он переехал в Болонью, он мне звонит время от времени, чтобы узнать, как я поживаю.
— И вы встречаетесь?
— Да, было дело, выпили кофе.
Если в этом и было что-то, то старший фельдфебель Фульвио Кантини прекрасно играл свою роль: его голос был искренним, как искусство эпохи Возрождения. А. искал встречи с моим отцом, чтобы облегчить собственное чувство вины? Не верю. Так же, как и не верю в то, что он сказал ему правду. Если бы он все ему рассказал, как мне, Андреа Берти сейчас бы уже не был жив. Я решила оставить на потом остальные вопросы и, сказав отцу «привет», сделала вид, что мне звонят.
Конец дня я провела между кастрюлями и плитой, как хорошая хозяйка, надев на себя висевший на стене в кухне клеенчатый фартук, которым я пользовалась, может быть, пару раз. Лучио Спазимо наверняка обрадуется консервированному пюре, шоколадному муссу и двум камбалам, которые уже столько времени лежат в моем холодильнике.
Ровно в восемь пунктуальный киллер компьютерных пиратов появился с бутылкой кьянти и букетом разноцветных лютиков: под черным пиджаком — светло-розовый свитер с клиновидным вырезом; брюки очень большого размера делали его худым Должно быть, он забежал домой переодеться. Его удивил вид чистой скатерти, хорошей посуды, подстаканников и канделябра в центре стола, который я сдвинула, чтобы поставить вазу с цветами. На кухне было уютно и тепло, во всем остальном доме царил беспорядок, не имевший ничего общего с художественным.
Пока я накладывала еду на тарелки, Спазимо покашлял:
— После того как ты ушла, профессор два раза звонил.
— Какой у него был голос? — бросила я с видимым безразличием.
— Голос человека, который ищет тебя, потому что должен тебе что-то сообщить.
— То, что он должен был мне сказать, он уже сказал.
Мы сели за стол, я закурила и выпустила дым ему в лицо. Держа нож в руке и примеряясь к камбале на тарелке, он сострил:
— Извини, я не помешаю тебе, если буду есть, пока ты куришь?
