- О чем ты думаешь, Иван? - спросила она тихо, когда роскошный лимузин, обгоняя попутные машины, мчался по мосту над рекой Святого Лаврентия, а вдали уже начали вырисовываться силуэты небоскребов великолепного, похожего на сказочный, города.
- Я устал с дороги, - безжизненным голосом отвечал он ей, сжимая на коленях свой кейс, словно в нем лежало что-то очень дорогое, и поминутно нащупывая замок.
- Почему ты не переложишь его? - спросила Таня. - Ты и в самолете держался за него, как за святыню. Ведь деньги на расходы не там?
- Тебе кажется, - Иван вымученно улыбнулся. - Я действительно устал. К тому же...
- Смотрите, Иван, - перебила его взбудораженная Света, - мы проезжаем уже шестой или седьмой "Макдоналдс", и ни в одном нет даже следа такой очереди, как на Пушкинской площади!
- Хотите перекусить? - мгновенно обернулся Верлен. - Я заказал всем нам, включая моих русских друзей из шоу-бизнеса, ужин в "Шато Шамплейн", на восемь вечера. Однако если хотите сейчас... мою фирму это не разорит.
- У нас достаточно своих денег, - сказал Иван. - Мы и так уже в долгу у вас за билеты на КЛМ.
- Не стоит благодарности, - Верлен ухмыльнулся, - так что же насчет "Макдоналдса", моя юная подруга?
- Не знаю, - растерялась Света. - Вы понимаете, господин Верлен, для вас "Макдоналдс" - дело привычное, а для нас - недоступная экзотика.
- Положим, - засмеялся Верлен, - я тоже не припомню, когда в последний раз заходил под его золотые арки.
- А я ни разу не была в этом заведении на Пушкинской, - задумчиво сказала Света, не поняв его иронии.
- Но почему? - поразился господин Верлен.
- Дорого, - ответил за смущенную Свету Тютчев, - обед в московском Макдоналдсе стоит уже пятьдесят рублей. А это дневная зарплата среднего рабочего. К тому же там вечная очередь - та самая, отсутствием которых хвастается "Макдоналдс" в Америке и в Канаде. Правда, Иван несколько раз водил нас туда без всякой очереди - как особо важных лиц, - он засмеялся.
- Да, - сказал Верлен задумчиво. - Все то, что у нас измеряется только в деньгах, в вашей стране до сих пор достигается через деловые и дружеские связи.
Лимузин вознесся на бетонную эстакаду, ведущую в центр города. Как ни были утомлены наши путешественники, но Монреаль сразу поразил их воображение. Симфония красок, звуков, современной архитектуры - застывшей музыки двадцатого века, - обрушилась на них со всех сторон. Стекло и бетон, которым был покрыт городской центр, ничуть не казались им бездушными. На огромных, вознесенных над улицами разноцветных щитах рекламировались неслыханные товары и услуги - впрочем, в России пока вовсе не была нужна реклама, и весь отведенный на нее бюджет фирмы "Иван Безуглов" был лишь следствием дальновидности ее президента.
Оглушенные, обессилевшие гости из России, наконец, вышли из лимузина у высоких стеклянных дверей, оправленных в сияющую латунь. Это была гостиница "Шато Шамплейн", чье серое здание с рядами полукруглых панорамных окон высилось в самом сердце Монреаля, обещая постояльцам восхитительные виды ночного, да, впрочем, и дневного города. Кейс Ивана, вышедшего из лимузина первым, заметно оттягивал его руку. Таня вдруг вспомнила, что пока она сидела со Светой и Федором, Иван переключил бухгалтерскую программу "Макинтоша" на текстовый редактор - и, мучительно растирая лоб, пытался что-то писать. Наверное, не расстается с этим увесистым сценарием, и все пытается написать о нем, подумала Таня с тяжелым чувством.
- Поль, - вдруг сказала она Верлену еле слышно, - наши номера на одном этаже?
- Это зависит от вашего желания, - обворожительно улыбнулся Верлен.
- Прошу вас, распорядитесь, чтобы мы со Светланой были рядом, а Федор с Иваном - этажом выше или ниже, по вашему усмотрению.
- У вас осложнились отношения с Иваном? - Верлен глядел испытующим, без тени любопытства или сочувствия взором.
- У меня никогда не было никаких отношений с господином Безугловым, за исключением чисто служебных, - вдруг вырвалось у Тани.
В ту же минуту она пожалела о своих словах. Но сидевший в холле над стаканом кока-колы Иван не услышал их. Верлен же, вздрогнув, вдруг прикоснулся к ее плечу - но не так, как пытался в кафе "Остоженка" - скорее по-отцовски.
- Вы просто устали, - сказал он. - Не говорите торопливых вещей. Как бы ни сложились ваши отношения с Иваном, я уже сейчас хочу сказать вам, что всегда буду вашим рабом.
По его насмешливой, как всегда, интонации трудно было понять, есть ли в этих словах хоть тень правды. А Таня в замешательстве прижимала к груди свои розы без шипов, понимая, что Иван словно жалел о тех минутах нежности, которые связали их в ту ночь на даче и после, в электричке.
- Иван, - она решительно подошла к нему и села рядом на роскошный диван, обитый нежно-розовой гобеленовой тканью. - Я хочу сказать тебе нечто очень важное.
Он безмолвно вскинул воспаленные глаза.
- Иван, - она задыхалась от волнения, - если ты хочешь забыть то, что было сказано той ночью и тем утром, то ты совершенно свободен. Тебя ничто не связывает со мной. Мы всего лишь сослуживцы. Если твое сердце отдано другой, я сумею это пережить - лишь бы ты был счастлив.
Пораженная, она увидела, как по этому мужественному лицу пробежала болезненная судорога.
- Таня, - сказал он, запинаясь, - я ничего не могу тебе сейчас ответить. Ты все поймешь через несколько дней.
Шофер, закончив оформление в гостиницу, уже подходил к ним с четырьмя ключами в руках. Как и просила Таня, их разместили на разных этажах, и Света беспрекословно согласилась поселиться рядом с сестрой. В конце концов, при всем увлечении Тютчевым та была ей ближе. Сколько раз они мечтали отправиться вдвоем в заграничное путешествие! И вот мечта сбывалась - более того, им не придется экономить, как обычным русским туристам, не придется ютиться по третьесортным гостиницам. И Тютчев, хоть и на другом этаже, но все-таки рядом - вот какие мысли читала Таня на прелестном, открытом, юном лице своей младшей сестры. Бесшумный лифт (тоже блиставший полированным желтым металлом) поднял их на седьмой этаж. Света первым делом зашла к сестре.
- Отдернем шторы, - защебетала она, подходя к окну, - и раз уж мне позволено пить сегодня... - она открыла миниатюрный холодильник, внутри которого поблескивали десятки бутылочек. - Смотри, тут и "Айриш Крим", и любимый "Джек Дэниэлс" твоего Ивана... и "Смирновская", по которой сходит с ума мой Федор... почему мы немедленно не пригласим их сюда?
Таня, не отвечая, прижалась жарким лбом к оконному стеклу. Внизу расстилался великолепный город, с его пестрой толпой и бесконечными рядами юрких автомобилей. Швейцар в ливрее открывал дверь подкатившему алому лимузину. Вышедший из него тощий, длинноносый, растрепанный господин в неглаженом болотном плаще, с брезентовой сумкой через плечо подал руку кому-то внутри машины - и из двери лимузина показалось обрамленное пышными черными волосами лицо Анны Шахматовой. Несмотря на довольно теплую погоду, красавица была облачена в расстегнутую соболью шубу. Помертвевшая Таня различила даже бриллиантовые сережки в ее мраморных ушах, похожих на прекрасные морские раковины.
Нет, Таня не могла больше оставаться в своем роскошном, освещенном заходящим солнцем номере, выдержанном в тонах цвета морской волны. Даже детские восторги любимой сестры не радовали ее. Ласково прогнав Свету в ее комнату по соседству, она принялась распаковывать чемоданы, развешивая в стенному шкафу милые ее сердцу вещи, которые были так неразрывно связаны с Москвой, с квартиркой на окраине, с офисом, куда она уже два года входила с сознанием собственной необходимости серьезному делу, а в последние месяцы - чувствуя, как все крепче становятся невидимые ниточки, связывающие ее с бесстрашным президентом фирмы, все более напоминая струны, на которых судьба, казалось, уже готова сыграть неведомую, но чарующую мелодию. Где-то в той же гостинице плетет свои сети порочная Шахматова - которой она совсем было уступила своего Ивана.
Неужели он успел заразить ее своей кротостью?
Или в любви люди делятся на тех, кто сражается за свое чувство, и на тех, кто готов принести себя в жертву, лишь бы избранник был счастлив? Конечно, вторые благороднее, но какой внутренней мукой приходится за это расплачиваться!
В огромной ванной, выложенной синим кафелем, ее ждал добрый десяток полотенец, шампунь, крошечное мыло, шапочка для душа, даже зубная щетка и миниатюрный тюбик пасты.
"Первый урок, полученный в Канаде," - рассмеялась она, укладывая обратно в чемодан привезенные из Москвы махровые полотенца. Душ оказался снабжен хитрым регулятором, который менял силу бьющих струй, и она вышла из ванной комнаты освеженной и полной сил.
Полукруглые окна номера выходили прямо на городской центр.
