XIV
– Ну что, Ольга, пришли вы к какому-нибудь решению?.. Что это так чадит?
– Брезент. Он же пропитан воском.
– Какой брезент?
– В который были завёрнуты журналы. Я помогала ему как могла. Он не нашёл. Даже не стал искать. Знаете, что он сделал? Подошёл и… И плотно прикрыл дверцу. Улика, этим всё сказано!.. Господи, если бы он хоть на минуту поверил, что люди могут быть не такими, как он них думает. Что они могут быть добрыми – бескорыстно, щедрыми – даже в ущерб себе. Если бы он был хоть немного великодушней, мудрей, просто добрей, он сам бы нашёл эти журналы, и ему не нужно было бы идти эти тысячи километров!.. Где они были спрятаны, Андрей Павлович?
– Какое теперь это имеет значение? Зря вы это сделали. Может, он и нашёл бы. Пусть не сразу, не на первой тысяче километров. Ах, как зря вы это сделали, Ольга!
– Что я сделала зря?.. О Господи, неужели вы думаете?.. Оказывается, Андрей Павлович, вы совсем не знаете женщин, если решили, что я позволила это сжечь. Женщины – они бережливые!.. Вот. Все три журнала, возвращаю в целости и сохранности.
– А что же горит?
– Брезент. А в нём то, что уже не имеет смысла. Газеты десятилетней давности, мой отчёт…
– Отчёт?
– Пусть горит, всё равно он никуда не годится… Что вы будете делать с журналами?
– Верну Егорову. Он их нашёл. Пусть теперь сам решает, как с ними поступить. Так вы остаётесь?
– Да, остаёмся. Зовите всех, давайте закончим официальную процедуру…
– Прошу встать. Игорь Константинович, согласны ли вы взять в жены Ольгу?
– Согласен.
– Ольга, согласны ли вы…
– Погодите, Андрей Павлович. Эдак получается, будто вы спрашиваете, согласны ли они сходить вместе в кино. Дайте уж мне… Игорь Константинович! Желаешь ли ты по доброй своей воле взять в законные жёны Ольгу, быть ей верным мужем, любить и жалеть её, защищать её и заботится о ней, как положено мужу заботиться о жене?
– Да.
– Теперь ты. Желаешь ли ты, Ольга, по доброй воле стать ему верной женой, любить и жалеть его, честь его оберегать от бесчестья, а также заботиться о нём, как надлежит хорошей жене заботиться о муже?
– Да.
– Теперь вы давайте, Андрей Павлович.
– Дорогая Ольга! Дорогой Игорь Константинович! По праву, предоставленному мне, именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявляю вас мужем и женой. Примите мои поздравления.
– Горько!
– О чёрт!
– А что? Имею право. Горько!
– Поцелуйтесь, чего уж. Имеет право… Ну вот. А теперь меня послушайте, я тут заместо ваших отцов. Живите! Всё у вас есть. И молодые оба, и здоровые, и учёные. Крыша над головой есть, одежды хватит и продуктов питания. И дело есть. И войны нет. Живите хорошо. И попомните, что я вам скажу. Когда люди начинают обманывать друг друга, расходятся там и всё такое – не от большого это ума. От слабости это, что там ни говорят. А потому и говорят много и умно стараются говорить, что никому за собой признать неохота, что он дрянь человечишка. Хоть по молодости, хоть по неразумению, хоть ещё почему, а всё равно мелкота. Живите, большими будьте! Вот!
– Спасибо, Мартыныч, мы постараемся. Правда, Игорь?.. Как быстро всё исполняется. Давно ли мечтала о будущем? И пожалуйста: муж – сильный и смелый. И добрый… в глубине души. Работа, не вызывающая отвращения. Большой дом… Нужно будет написать мамочке, что у нас пять комнат и гостиная с камином и картинами, очень красивыми. Хоть это её немного утешит… Бросовый ход. Какое грустное место! Столько сил, столько нервов – и всё впустую!
– Постой, ты чего это говоришь? Как это всё впустую? По-твоему, если руды не нашли – значит, впустую? Или если человек жизнь прожил и ничего замечательного не совершил – тоже впустую? Ну нет, впустую даже трава не растёт, а человек это вам не трава. Я вот всю жизнь при рации. И подумаешь другой раз: может, и от каждого человека волны идут? А иначе отчего мне иногда бывает так неспокойно, спать не могу? Жизнь у меня курорт, охота, рыбалка, война меня не тронет, кому эти тундры нужны? На мой век и земли, и воды, и воздуха хватит. А бывает, будто кто сердце в кулак зажмёт. И живу я здесь, а не на материке – может, тоже польза кому-то? Может, моё беспокойство кому-то спокойствия прибавляет? Может, от того, что здесь на самом Севере, человек живёт, другому легче жить у себя дома? Так то я один. А здесь триста пятьдесят человеческих душ три года работали. Во все бураны на вахты ходили, письма домой писали, баб вон на стенки наклеивали – тосковали! И это впустую? Быть такого не может! Даром ничего не делается, ничего!.. А теперь посидим, помолчим на дорожку. А то машина затарахтит, там этой минуты не выберешь.
– Посидели, помолчали… Вот всё и решилось. Игорь Хазанов, муж мой! Я буду тебе хорошей женой, буду помогать тебе, насколько хватит моих сил. Я буду будить тебя по утрам, готовить тебе еду, буду ждать тебя вечерами и тревожиться о тебе. А если ты уйдёшь слишком далеко, если ты собьёшься с пути, я буду звать тебя, Игорь, я буду звать тебя, пока ты не услышишь, буду пускать ракеты – самые красные!..
– Во заполошная! Чего она выскочила? А, Мартыныч?
– Помолчи.
– Во пуляет… Вторую… третью… Будто сигналы!
– Это и есть сигналы.
– Ещё!.. И ещё одну. И все красные – будто тревога!
– А это и есть тревога…
Из «Инструкции по проведению геологоразведочных работ»:
«Образцы пород, керны, описания геологических маршрутов, а также все иные результаты изысканий, как положительные, так и отрицательные, подлежат долгосрочному хранению с тем, чтобы в будущем иметь возможность оценить накопленный фактический материал с точки зрения новых теоретических представлений».
Первое, что сделал Егоров после возвращения в город, – без сожаления соскрёб со щёк густую щетину, которой оброс за недели на Имангде. Не о чем было жалеть, бороденка росла неровно, клочками, а усы, если их постоянно не подстригать, лезли в рот. Лицо после бритья показалось неприлично голым, в пятнах. Лоб и нос покрыты грубым загаром, а щеки и подбородок розовым, поросячьим. Но в целом Егоров своим видом остался доволен, исчезла одутловатость и бледность после полярной ночи.
Потом он упаковал буровые журналы в оберточную бумагу и отвёз пакет с экспедицию. Здание НКГРЭ находилось в старой части города на небольшой площади, окруженной плавильными цехами. В центре площади на гранитном постаменте возвышался памятник Завенягину, имя которого носил комбинат. Весеннее солнце согнало весь снег с памятника, а под ним ещё лежали старые сугробы, чёрные от заводских выбросов. На одной стороне площади стояло массивное здание управления комбината, недавно оштукатуренное, но уже облупленное после долгой зимы. Перед ним чернели две «Волги» с антеннами. Экспедиция была на другой стороне площади, в трёхэтажном здании из потемневшего красного кирпича. «Волг» перед ним не было, лишь одиноко торчал «УАЗ» с брезентовым верхом.
Начальника экспедиции Шубина на месте не оказалось, он улетел на стационарную партию, ведущую бурение на газ в районе реки Мессояхи, в двухстах километрах от Норильска. Об этом Егорову сообщила секретарша в приёмной. Это избавило его от объяснений с Шубиным. Он спустился в архив и передал пакет с журналами заведующей архивом. Сказал, что случайно нашёл эти документы на Имангде. Вероятно, их забыли, когда в спешке эвакуировали партию. Объяснение не вызвало никаких вопросов, бывает. Журналы были зарегистрированы и поставлены на полку. Там им и стоить до тех пор, пока кто-нибудь не проявит к ним интерес.
Одно важное дело было сделано, осталось второе. Над отчётом о командировке Егоров просидел весь вечер, но не придумал ничего лучше короткого рапорта на имя прокурора о том, что расследование подтвердило вывод первого следователя о правомерности квалификации трагического происшествия с Неверовым В.А. как самоубийства по личным мотивам. Письма Нины Уразовой и дневниковые записи Неверова он решил в архив прокуратуры не сдавать. Он чувствовал себя так, будто ему доверили что-то глубоко личное, и он не вправе выносить это на люди. Что ему делать с этими бумагами, он ещё не решил.
Прокурор прочитал рапорт Егорова, уточнил:
– Никаких писем и дневников не было?
– Были. Его напарник рассказал, что он что-то писал. Но я ничего не нашёл. Думаю, он всё сжёг. Вероятно, не хотел, чтобы кто-то копался в его жизни.
– Что ж, его можно понять. Значит, так и будем отвечать на запросы: самоубийство по личным мотивам?
– Так и будем.
– Договорились. Теперь вот ещё что, Николай Тихонович. Звонили из горкома партии, спрашивали, когда вы вернётесь. С вами хочет встретиться первый секретарь.
– Зачем? – не понял Егоров.
– Как я понимаю, речь пойдёт о вашей новой работе. Назначение очень ответственное. Первый хочет убедиться, что кандидатура выбрана правильно.
