Клод Симон - Дороги Фландрии

И вот он замер еще более неподвижный чем статуя. И вот Коринна тоже еще более неподвижная чем статуя, тоже жадно пытающаяся увидеть что происходит там за рощицей, не разжимая губ, не поворачивая головы, не повышая тона, бросает, совсем так как недавно когда она поспорила с Рейшаком: «Холуй несчастный». А он так сказать целиком уйдя в два окуляра огромного бинокля, конечно даже не слыша, или возможно отдавая себе отчет что она к нему обращается но даже не пытаясь ее слушать, не стараясь даже вникнуть в смысл ее слов, твердил: «Да-да, она совсем неплохо прошла на пробном галопе, да-да, именно так, надо бы ее… Да: вон она, вон скачет…», а вокруг них мерный гул голосов зрителей, замешкавшихся при заключении пари, хлынувших к барьеру или осаждавших трибуны подобно медлительному черному прибою, хотя многие бежали, уже не глядя себе под ноги, все головы были повернуты в сторону рощицы, и тех что еще бежали и тех кто уже устроился на трибунах или успел взгромоздиться на стулья разбросанные тут и там по лужайке: фарфоровые размалеванные личики манекенов окруженные фотографами, морщинистые и пергаментные физиономии старых полковников в серых котелках, лица миллионеров с повадками барышников, торговцев чем ни попадя или виноделов или наследственных от отца к сыну биржевых игроков, ростовщиков, владельцев скаковых конюшен, женщин, рудников, целых жилых кварталов, трущоб, вилл с плавательными бассейнами, замков, яхт, негров или индейцев усохших до состояния скелетов, игральных автоматов больших и малых (от семиэтажных зданий из камня, бетона и стальной арматуры до пестро как леденцы раскрашенных и мигающих дешевых аппаратов вырезанных из жести): род, или класс, или раса, отцы коей, или деды, или прадеды, или прапрадеды в один прекрасный день нашли способ с помощью прямого насилия, хитрости или принуждения осуществленного более или меиее законным манером (пожалуй более чем менее, если учесть что во все времена право, закон работали на обожествление, обоготворение силы как таковой) нашли способ сколотить состояние которое они нынче и тратили но которое, вследствие некоего неизбежного и закономерного проклятия, неотторжимого от насилия и хитрости, обрекло их наблюдать как вкруг них кишит вся эта фауна стремящаяся в свою очередь захватить (или воспользоваться) такое же самое состояние (или просто наткнуться на столь же счастливый случай) тоже прибегая к насилию или хитрости, и первым лишь с помощью довольно сложных трюков удавалось (дыша одним и тем же воздухом, топчась на одном и том же пыльном гравии, так как будто они находились в одном и том же салоне) не только изображать что не замечают присутствия вторых, но — возможно — и вообще их не видеть: этих типов заключающих пари с их сомнительными занятиями, с их сомнительной чистоты воротничками, с их сомнительными мордами, с их ястребиными глазами, с неумолимыми, застывшими, разочарованными, изглоданными, разъеденными страстью лицами: северо-африканских чернорабочих заплативших почти половину своего поденного заработка за одно лишь право влюбленно поглазеть вблизи на лошадь на которую они поставили весь свой недельный заработок, сутенеров, спекулянтов, жучков, подмастерии, шоферов автобусов, полицейских комиссаров, старух-баронесс, и тех что явились еюда только потому что нынче хорошая погода, и тех что все равно явились бы сюда, даже если бы пришлось шлепать по грязи и стучать от холода зубами под порывами ледяного ветра, даже если бы разверзлись хляби небесные, и все они сейчас теснящиеся на трибунах похожие на затейливо украшенный фигурками торт плывущий в небе рядом с неподвижными облаками, точно сбитые сливки, нечто вроде меренгов, другими словами пухлые, вздутые в верхней своей части и плоские в нижней как будто их взяли и уложили рядком па невидимую стеклянную дощечку, вытянули по шнуру ряд за рядом по ранжиру а дальше перспектива сводила их в одно целое (как стволы деревьев вдоль дороги) чтобы там, ближе к подернутому дымкой горизонту, сжать их в сплошную застывшую пелену потолком нависшую над кронами деревьев и чахлыми заводскими трубами, так что если всмотреться получше можно было заметить как все небо целиком неприметно скользит, как его сносит подобно снявшемуся с места архипелагу, тащит над домами, над неестественно зеленым дерном лужайки, над рощицей справа от которой наконец появились лошади идущие сейчас шагом к старту: не одна, не три или десяток но, в пестрых смешавшихся пятнах камзолов, волнистых хвостов, в самой поступи благородных животных, высокомерно переставляющих ноги кажущиеся отсюда не толще былинки, возникло вдруг некое видение, нечто средневековое, сверкающее там вдали (и не только там вдали, в дальнем конце поворота, но как бы выступившее если можно так выразиться из глуби веков, на поле блистательных битв где, на протяжении одного солнечного утра, одной стремительной атаки, сокрушительного галопа, теряют или завоевывают целые державы а заодно и руку принцессы); потом Иглезиа увидел его самого, как рассказывал он нам позже, выдернутого из группы, отделенного биноклем от безликой радужной пестроты, на той самой кобылке похожей на каплю расплавленной светлой бронзы, его в черной жокейской шапочке и ярко-розовом с лиловатым оттенком камзоле в которых по ее желанию щеголяли они оба (Иглезиа и де Рейшак) нечто вроде символа сладострастия и похоти (наподобие цветов того или иного монашеского ордена или вернее эмблемы вполне определенной так сказать оплодотворительной функции), уже можно было различить между тем и другим (между шапочкой и камзолом) это на редкость ничего не выражающее, казалось бы лишенное мысли и чувства лицо, даже не сосредоточенное, или внимательное: а просто-напросто бесстрастное (по словам рассказывавшего об этом позже Иглезиа, он подумал: «Но тогда черт бы его побрал пусть бы разрешил скакать мне. Если это только для такой вот демонстрации, ну и ну! На что он надеялся-то? Что после этого она только с ним одним будет спать, что она лишит себя удовольствия обманывать его с первым встречным просто потому что мол увидит его верхом на этой лошадке? Не я, так другой нашелся бы. Потому что она уже в охоту вошла. Да еще при такой хреновой погоде вот уж действительно ни к селу ни к городу. Еще до старта она уже вся взмокла!..»), и уже можно было видеть словно они находились всего в нескольких метрах отсюда шею лошади покрытую серой пеной в том месте где ее касались поводья, вся группа, весь этот священный и средневековый кортеж по-прежнему держал путь к каменной стенке пересекшей теперь развилку, и вот уже опять лошадей скрыла по самое брюхо живая изгородь так что нижняя их половина исчезла будто их перерезало вдоль только спины казалось скользят по зеленеющей ниве как утки по неподвижной глади пруда мне было видно их по мере того как они сворачивали вправо на дорогу между высоких откосов и он во главе колонны словно дело происходило на параде Четырнадцатого июля один потом два потом три потом первый взвод весь целиком потом второй лошади спокойно шли шагом совсем как те игрушечные лошадки с которыми когда-то играли дети вроде какие-то морские животные плавающие на брюхе подгребая воду невидимыми своими перепончатыми лапами медленно скользя друг за дружкой с одинаково округло изогнутыми шеями как у шахматных коней с одинаково измотанными всадниками одинаково ссутулившимися наполовину убаюканными этим монотонным движением готовыми заснуть тут же в седле хотя уже давно рассвело заря окрасила небо в розоватые тона поля вокруг лежали разомлевшие тоже еще наполовину сонные, от земли поднимался влажный парок с травинок должно быть свисали хрустальные капли росы которые скоро выпьет солнце я без труда узнавал его там впереди эскадрона по его манере держаться в седле очень прямо в отличие от всех своих обмякших спутников так словно его не брала усталость, примерно половина эскадрона уже свернула на дорогу но вдруг отхлынула к перекрестку другими словами совсем как аккордеон точно их отбросило назад каким-то нажатием невидимого клавиша, задние еще продолжали двигаться вперед тогда как голова колонны словно бы так сказать укоротилась шум донесся только спустя мгновение (возможно через какую-то долю секунды но очевидно все-таки больше) и тогда во всесветной тишине произошло лишь вот что: маленькие деревянные лошадки и их всадники в беспорядке отброшенные друг на друга совсем так как падают цепочкой шахматные фигурки не сплошной звук падения а как бы с легкими заминками вызывающий в уме вполне определенное представление о шахматных фигурах из слоновой кости падающих одна за другой барабанящих по шахматной доске вот скажем примерно: так-так-так-так-так захлебывающиеся в спешке пулеметные очереди наслаивающиеся друг на друга если можно так выразиться громоздящиеся друг на друга затем пад нашими головами раздался перебор невидимо протянутых дрогнувших гитарных струн плетущих невидимую воздушную цепь скомканной шелковистой смертоносной мелодии поэтому-то я и не услышал приказа а только увидел как начиная с первых рядов и постепенно приближаясь ко мне люди наклоняются к седлу а правые их ноги одна за другой перелетают через лошадиные крупы наподобие страниц книги перелистываемой с зада наперед и очутившись в свою очередь на земле я поискал взглядом Вака чтобы передать ему поводья а правая моя рука закинутая за спину вела борьбу с этим сволочным спусковым крючком карабина потом на нас уже сзади налетел громовой перестук копыт несущихся галопом обезумевших лошадей без всадников прижавших уши с расширенными от ужаса глазами пустые стремена и ненужные уже поводья хлестали воздух извиваясь как змеи и позвякивая, две или три уже окровавленные лошади и на одной еще держался всадник крикнувший Сзади тоже они они дали нам пройти а потом, конец фразы унесло вместе с ним пригнувшимся к холке лошади с широко открытым как зияющая дыра ртом и теперь я уже боролся ию со спусковым крючком карабина а боролся со своей клячей которая начала хрипеть высоко вскинув голову вытянув словно мачту шею и так сильно скосив глаза будто она пыталась заглянуть себе за уши неудержимо пятясь назад не отпрянув одним махом а так сказать методически переставляя одну ногу за другой а я безжалостно звонко хлопал ее по морде так что чуть не вывихнул ей челюсть твердя Да ну Да ну же как будто опа могла расслышать меня среди этого хаоса и рева все подтягивая и подтягивая поводья так что мне удалось наконец потрепать ее ладонью по холке повторяя Ну ну да ну же… пока она окончательно не остановилась вся сжавшись напружившись дрожа всем телом расставив ноги врытые в землю как столбы и в то время как я возился с ней очевидно дали какую-то другую команду потому что я догадался (не видел нет так как был слишком занят лошадью, но почувствовал, почуял) что среди этого переполоха этой неразберихи они все снова вскочили на коней я приблизился к своей лошади (все такой же неподвижной такой же застывшей будто она была деревянная) как можно осторожнее опасаясь как бы она от пережитого страха не встала на дыбы или не упала бы па галопе как раз когда я буду вдевать ногу в стремя по она по-прежнему не шевелилась только стоя на месте вся дрожала как мотор работающий на малых оборотах и спокойно дала мне вдеть ногу в стремя даже не шелохнувшись, только вот когда я схватился за седельную шишку и заднюю луку намереваясь вскочить в седло оно вдруг сползло лошади под брюхо, этого номера я как раз и ждал уже три дня я пытался найти кого — нибудь с кем можно было бы обменять эту слишком длинную для моей теперешней лошади подпругу вполне подходившую Эдгару которого я вынужден был бросить но пойди сговорись с этими крестьянами нм скажешь хочу мол сменить подпругу а они подумают что ты их облапошить хочешь и у Блюма подпруга тоже была слишком длинная так нужно же было чтобы такой номер случился со мной как раз в ту минуту когда по эскадрону били и били разом со всех сторон но у меня времени не было даже на то чтобы чертыхнуться даже дыхание перевести не было даже времени чтоб выдумать какое-нибудь наиболее подходящее к данному случаю ругательство и хватило времени только как раз на то чтобы подумать пока я тут вожусь с этим чертовым седлом стараясь взгромоздить его на спину лошади все эти типы скачут мимо меня на полном галопе и тут я заметил что руки у меня дрожат по я не могу упять этой дрожи совсем так же как и лошадь не могла унять дрожи сотрясавшей все ее тело и в конце концов я отказался от своих бесплодных попыток и побежал рядом с лошадью держа ее под уздцы она шла манежным галопом седло теперь окончательно сползло ей под брюхо я бежал среди лошадей со всадниками или без всадников обгоняющих нас смертоносная сеть гитарных струп была потолком натянута над нами но только когда я увидел как падает одни затем другой третий я догадался что попал в мертвый угол у откоса тогда как верхами они смаху обходили его и их сшибали одного за другим наподобие кеглей потом я увидел Вака (все это как ни странно разворачивалось в некоем безмолвии в пустоте другими словами свист пуль и грохот разрывов — должно быть били теперь также из минометов или из небольших танковых пушек — все эти звуки будучи раз восприняты впитаны и если так можно выразиться забыты и вроде бы гасят друг друга не слышно уже совсем ничего ни голоса ни криков безусловно потому что никто не успевает крикнуть и это напомнило мне тот день когда я бежал на 1500 метров: лишь свистящее хриплое дыхание ругательства сами по себе задохнувшиеся на подступах к губам когда внутри все ходит ходуном будто легкие захватили целиком оставшийся свободным воздух чтобы распределить его по всему телу и употребить его только на то что требуется сейчас: смотреть решать бежать, поэтому все происходило отчасти как в фильме когда внезапно прерывается звук), я увидел Вака который только что обогнал меня привалившись к лошадиной холке повернув в мою сторону лицо с широко открытым ртом без сомнения тоже пытающегося что-то мне крикнуть хотя громко крикнуть ему мешал недостаток воздуха и вдруг словно чья-то невидимая рука схватила его за воротник шинели как крючком сдернула с седла и медленно приподняла другими словами он казался почти неподвижным по отношению (другими словами двигался почти на той же скорости) к лошади которая продолжала идти галопом а я все еще бежал хотя уже не так быстро так что Вак его лошадь и я составляли некую группу предметов расстояние между которыми изменялось с предельной медлительностью Вак теперь находился как раз над своей лошадыо с которой его только что подняло сорвало медленно вознесло в воздух в позе всадника с раскоряченными ногами как будто он все еще продолжал скакать на каком-то невидимом Пегасе который взбрыкнув перебросил его через голову вынудив таким образом выполнить все в том же замедленном темпе и так сказать на месте двойное и весьма рискованное сальто которое оп вскоре показал мне вниз головой по-прежнему с широко открытым ртом все в том же крике (или совете который он пытался прокричать мне) в этом безмолвном крике потом лежащим в воздухе на спине как лежит в гамаке отдыхающий дачник свесив ноги справа и слева от туловища потом снова в вертикальном положении уже головой вверх а ноги постепенно теряли прежнюю позицию всадника и сдвинутые вместе свисали уже параллельно потом его развернуло на живот обе руки вытянулись вперед ладони раскрылись словно он собирался схватить поймать что-то что находилось на некотором от него‘расстоянии как цирковой акробат в тот миг когда он висит ни за что не держась между двумя трапециями и тело его не подчинено закону земного притяжения потом в конце концов голова его снова очутилась внизу ноги разошлись в стороны а руки раскинулись крестом будто он желал преградить мне путь но теперь полностью неподвижный влипший в придорожный откос не шевелясь больше и глядя прямо па меня на его лице застыло удивленно-глупое выражение я подумал Бедняга Вак всегда-то у него был идиотский вид но сейчас еще более идиотский чем обычно, потом я уже ни о чем не думал что-то не то гора не то лошадь обрушилось на меня бросило на землю прошлось по мне я чувствовал что выпускаю из рук поводья потом нахлынул мрак и во мраке тысячи скачущих коней на полном галопе протопали по моему телу потом я уже не чувствовал ничего даже лошадей только вроде бы запах эфира и мрак в ушах гудело и когда я снова открыл глаза я валялся на дороге и ни одной лошади не было видно был только Вак по-прежнему лежащий вниз головой на придорожном откосе и смотревший на меня широко открытыми глазами все с тем же ошалелым выражением лица но я боялся шевельнуться я ждал когда начнутся боли потому что слышал будто при тяжелых ранениях человек находится сначала как бы под воздействием наркоза но по-прежнему ничего не чувствуя я через минуту попытался приподняться но ничего не произошло мне удалось встать на четвереньки вытянув вперед параллельно земле шею опустив голову и д мог разглядывать сколько душе угодно дорогу убитую щебенкой там попадались камешки то треугольные то многоугольные неправильной формы белые с чуть заметной голубизной по краям на фоне блекло-охряной породы посередине дороги как бы расстелили травяной ковер а по бокам справа и слева там где обычно проходят колеса повозок и машин две голых борозды-коридорчика потом сно. — ва трава на обочинах и приподняв голову я увидел свою тень еще пока бледную и вытянутую самым фантастическим образом и подумал: Значит солнце уже взошло, и в эту самую минуту я вдруг ощутил тишину и увидел немного подальше от Вака какого-то типа сидевшего на придорожном откосе: он придерживал руку чуть повыше локтя окровавленная кисть свисала между раздвинутых колен но этот тип был не из нашего эскадрона, когда он заметил что я на него смотрю он сказал Пропали к такой-то матери, я не ответил он тоже очевидно забыл про меня и стал рассматривать свою окровавленную кисть где-то очень далеко еще строчили пулеметы я взглянул на дорогу позади нас у перекрестка увидел на земле что-то коричнево-желтое это коричнево-желтое пе шевелилось увидел лошадей а совсем близко лошадь лежавшую на боку в луже крови судорожно и слабо подергивавшую всеми четырьмя ногами тогда я сел на откос рядом с тем типом думая Но ведь только — только занялась заря, я спросил Который час, но он ничего не ответил потом пулеметная очередь прошла где-то совсем рядом на этот раз я бросился в придорожную канаву услышав как тот тип снова повторил Пропали к такой-то матери, но я даже не оглянулся дополз по канаве до того места где кончался откос и согнувшись вдвое бросился бежать к купе деревьев но никто уже не стрелял, не стреляли также пока я бежал от купы деревьев к живой изгороди я переполз изгородь на животе приземлился с другой стороны упершись руками в землю и замер неподвижно пока мне наконец не удалось отдышаться теперь уже не стреляли я услышал как запела какая-то птичка тень от деревьев вытягивалась передо мной по лугу я двинулся вдоль изгороди по-прежнему на четвереньках перпендикулярно к тени деревьев добрался до конца луга потом стал карабкаться на холм с той стороны луга все еще на четвереньках и все еще держась изгороди тень моя снова бежала передо мной и когда я очутился в лесу шагая среди солнечных чешуек я старался чтобы моя тень так все время и была впереди меня рассчитав что по мере того как шло время непременно нужно чтобы она находилась сначала впереди меня и чуть правее потом позже еще правее но по-прежнему впереди в лесу куковали кукушки пели еще какие-то неизвестные мне птицы но особенно надрывались кукушки или возможно мне это только казалось потому что кукушку я зпал различал ее кукование возможно также и потому что голос ее ни с чем не спутаешь раскромсанное солнце просачивалось сквозь листву бросая па землю мою раскромсанную тень а я все старался чтобы она бежала впереди меня а потом чуть правее, я долго шагал слыша лишь кукушек и других неизвестных мне птиц, под конец я уже еле передвигал ноги устав от этой бесконечной ходьбы прямо через лес и выбрался на просеку но тут моя тень переместилась влево, вскоре я обнаружил другую просеку шедшую перпендикулярно к первой я свернул на нее и тень моя снова побежала впереди меня чуть правее но я рассчитал что придется шагать по этой просеке еще дольше чем по первой потому что мне пришлось сделать ненужный крюк и в эту минуту я почувствовал что голоден и вспомпил о кусочке колбасы завалявшемся в кармане шинели я сжевал его на ходу вместе с кожурой сжевал до самого хвостика перевязанного веревочкой ее я выбросил потом лес кончился уперся если можно так выразиться в небесный простор открыв пруд и когда я лег на живот чтобы напиться маленькие лягушки бухались в воду почти бесшумно как если б упала крупная дождевая капля: возле берега куда плюхались лягушки в воде поднималось маленькое пыльно-серое облачко тины которое медленно расплывалось среди камышей лягушки были зеленые и не больше мизинца весь пруд был сплошь затянут крохотными круглыми бледно-зелеными листочками каждый размером с кружочек конфетти вот почему я не сразу заметил что снова появились лягушки сначала одна потом две потом три разрывая над собой пелену бледно-зеленого конфетти высовывая только самый кончик мордочки с маленькими размером с булавочную головку глазками и смотрели прямо на меня очевидно тут был подводный ключ и я заметил как одна лягушка отдалась течению и ее медленно понесло среди архипелагов слипшихся конфетти такого же лягушачьего цвета похоже было что плывет утопленник которого перед этим четвертовали чуть высунув из воды голову раскинув свои тоненькие перепончатые лапки потом лягушка встрепенулась и я ее потерял из виду вернее даже не видел как она встрепенулась, просто куда-то исчезла осталось только маленькое облачко тины которую она подняла, вода была вообще тинистая с тинистым привкусом угря я пил раздвигая крошечные конфетти стараясь ие глотнуть тины поднимавшейся от малейшего движения просунув голову между камышами и большими листьями похожими на клинки копья потом я так и остался сидеть на опушке леса за зарослями кустарника слушая как перекликаются кукушки среди немотствующих стволов в по-весеннему зеленом воздухе глядя на дорогу огибавшую пруд и идущую потом вдоль леса время от времени из воды выскакивала рыба и плюхалась обратно но мне никак не удавалось увидеть ни одной, только концентрические круги широко расходившиеся от того места где она выскакивала гоняясь за мухами внезапно прошли самолеты но очень высоко в небе я вроде разглядел один вернее блестящую серебристую точечку неподвижно повисшую на какую-то долю секунды в голубом провале между ветвями потом они ушли их гул казалось такой же вибрирующий тоже повис в легчайшем воздухе потом он мало-помалу затих и я снова услышал тонкий шелест листвы и снова кукование и вскоре из-за поворота дороги появились два офицера проваживавшие своих лошадей но возможно здесь еще не знали что война рядом во всяком случае ехали они спокойно не торопясь поглядывая по сторонам когда я увидел что на них форма цвета хаки а не зеленая я поднялся прикидывая в уме что они будут делать заметив меня а главное когда я им скажу что немецкие танки мотаются по дорогам в шести-семи километрах отсюда ясно их забыли об этом предупредить я встал на самом виду посреди дороги в этой лесной благодати откуда по-прежнему слышалось кукование а иногда и стремительный невидимый глазу и ленивый скачок рыбы над невозмутимым зеркалом воды потом я подумал Черт Черт Черт Черт, узнав его узнав голос доносившийся теперь до меня или вернее падавший на меня откуда-то сверху высокомерный отчужденный спокойный даже пожалуй жизнерадостный чуть ли не веселый Вам тоже удалось выбраться? и сказал повернувшись к низенькому младшему лейтенанту Вот видите не всех же их поубивало некоторым удалось выбраться, потом снова было сказано в мою сторону Иглезиа едет сзади с двумя запасными лошадьми Возьмите-ка одну, я слышал отсюда журчание воды там где пруд маленьким водопадиком устремлялся вниз шорох листьев под еле заметным ветерком, на уровне своих глаз я увидел колени незаметно сжимавшие лошадиные бока проплывшие мимо меня начищенные до блеска сапоги лошадиные крупы со слипшейся ссохшейся от пота рыжей шерстью хвосты потом снова мирный прудик пад которым теперь ветер шелестит как бумагой длинными листьями похожими на железные копья, его голос уже издали долетел до меня (но говорил он не со мной а продолжал вполне благопристойную беседу с тем низеньким младшим лейтенантиком и мне слышен был его небрежный изящный чуть раздраженный тон) он говорил: …дело скверное. По-видимому они используют танки как…, потом голос удалился я совсем забыл что такие вещи определяются просто словом «дело» говорят же «иметь дело» вместо «драться на дуэли» легкий эвфемизм формулировка более сдержанная более элегантная ну и пускай тем лучше значит пока еще не все потеряно раз по-прежнему находишься среди хорошо воспитанных людей когда можно сказать или можно не сказать, например не сказать «эскадрон нарвался на засаду и был полностью уничтожен», а сказать «при входе в такой-то и такой-то городок было горячее дело» потом голос Иглезиа и его полишинелевская физиономия уставившаяся на меня круглым глазом со своим обычным сконфуженным нетерпеливым и пожалуй неодобрительным видом он сказал А ну садись на лошадь садись наконец Вот уж сколько времени я тащу этих двух кляч а это не шутка уж поверь черт бы их побрал! я сел в седло и последовал за ними пришлось ехать рысью чтобы догнать Иглезиа потом я перевел лошадь на шаг теперь я мог видеть его со спины рядом с низеньким младшим лейтенантиком спокойно ехавшего лошади шли с той чудовищной медлительностью, с тем абсолютным отсутствием спешки которая встречается лишь у живых существ или вещей (у боксеров, змей, самолетов) способных нанести удар, действовать или передвигаться с молниеносной быстротой, небо, мирные пушистые облачка все еще скользили в лазури, дрейфовали в обратном направлении на скорости тоже еле заметной (словно бы между хрупкими средневековыми и изящными силуэтами которые все шли и шли к тому месту где, с шамберьером в руке, их поджидал стартёр, словно бы между лошадьми и облаками разворачивалось состязание в этой действующей на нервы медлительности, словно бы и те и другие затеяли поединок величественности, даже вроде бы не замечая лихорадочного и грошового нетерпения толпы: чопорные, изящные и хлыщеватые чистокровки, способные не только прийти к цели но в мгновение ока обернуться не только в нечто чему сообщается чудовищная скорость но в самое скорость как таковую, и медлительные облака подобные тем горделивым армадам словно бы неподвижно дремлющим в море и прыжками двигающимся на фантастической скорости вперед, глаз устает от их кажущейся неподвижности но, стоит на секунду отвести взгляд, они вроде бы по-прежнему неподвижны, но уже добрались до противоположного края горизонта, пробежав за этот краткий миг воистину сказочное расстояние а под ними нескончаемой вереницей проходят, крошечные и ничтожные, города, пригорки, леса, и под ними, хотя невозможно будет уловить движения этих торжественных, пухлых и невесомых громад, побегут еще другие города, другие леса, другие ничтожные пригорки, уже много позже того как лошади, публика разойдутся прочь, трибуны, зеленые лужайки усыпанные, оскверненные мириадами невыигравших билетов словно крохотными трупиками мертворожденных грез и надежд (вечер бракосочетания не земли с небесами а земли с человеком, безжалостно осквернившим ее отбросами, этой своего рода массовой зародышевой поллюцией, клочками в гневе разорванных бумажек), и после того как последняя лошадь на ходу вырвет копытом взлетевший в воздух последний кусок дерна, ее уведут, окружат конюхи, лишь бы уберечь ее нервную систему будут обращаться с ней заботливее, осторожнее, внимательнее чем с кинозвездой, и когда эхо самых последних и самых яростных воплей растворится среди безмолвных скамей амфитеатра, куда выйдет потом целый отряд подметальщиков, и будет слышно лишь легкое и вполне прозаическое шварканье метел), Коринна уже не глядя на то что происходит там на повороте, снова яростно топнув ногой, сказала: «Вы что не можете оторваться хоть на секунду от этого проклятого бинокля, что ли? Вы слышите, ведь я с вами разговариваю? Сейчас ие на что смотреть. Они идут к старту. Они… Да вы слышите меня наконец?», и он нехотя оторвавшись от бинокля, повернув к ней свои огромные рыбьи глаза, хлопая веками, глядя иа нее затуманенными, мутными зрачками, еще не освоившимися с этой новой слишком близкой после бинокля перспективой, произнес своим тонким, боязливым, ноющим голоском: «Вы… Вам не следовало бы. Он…», голос его оборвался, замер, растворился, потонул (несмотря на резкое и назойливое звяканье колокола) в протяжном облегченном вздохе обмирающей алчной толпы (это в буквальном смысле слова еще не оргазм, но нечто подобное, так сказать предоргазм, как когда мужчина берет женщину), а там, внизу, можно было теперь видеть растянутое пестрое пятно бешено несущееся среди зелени, над самой землей, лошади сразу же перешли от небрежной полунеподвижности к движению, вся группа быстро вытянулась в горизонтальную линию, плавно, словно двигалась вдоль натянутой проволоки или будто скользя на колесиках, подобно детским игрушкам, все лошади были сбиты в один клубок словно их вырезали всех вместе из одного и того же куска картона или пестро размалеванной жести и заставили иа всей скорости скользить по нарочно устроенному склону среди пейзажа отлакированного до блеска и иллюзорно правдоподобного, все жокеи одинаково пригнулись к лошадиной холке, а сами лошади до брюха скрыты изгородью; потом они все так же впритирку вышли иа дорожку и, на минуту, стали видны их ноги быстро ходящие взад и вперед, то раскрывающиеся то складывающиеся вместе на манер пожек циркуля, но по-прежнему все в том же механическом, непогрешимо-точном и абстрактном ритме заводной игрушки; потом снова ничего не стало видно за рощицей, только рассеченное стволами и ветвями мелькание шелковых камзолов словно кто-то там швырнул полную горсть конфетти и камзолы казалось — возможно из-за шелковистого блеска материи, или ослепительно ярких тонов — вбирали в себя, сосредотачивали на себе все сверкание послеполуденного света, и крошечное розовое пятнышко (и однако под ним торс человека, вся его живая плоть, его набрякшие мускулы, бьющаяся в артериях кровь, все сдавленные и перенапряженные органы) на четвертом месте: