Время от времени Грязнуля отрывался от своей стряпни и подходил ко мне, чтобы понаблюдать за моими успехами. Он и Кити были единственными обитателями лагеря, которые прошли все этапы игры до последнего. Грязнуля отпускал замечания вроде: «Ньет пауза на этто платформе». Я не стану передавать его итальянский акцент. Попробуйте сами представить его.
Я досадливо хмурился:
— Если я не сделаю остановки, меня раздавит падающий блок.
— Si. Поэтому прыгай быстрее. Вот так.
Он брал «Геймбой» и с удивительной ловкостью (принимая во внимание его большие пухлые руки) начинал управлять Марио — показывал, каким образом осуществить трюк. Потом он шел обратно к своей стряпне, а его пальцы удовлетворенно выстукивали на его гигантском животе какой-то ритм. После этого «Геймбой» всегда становился скользким и от него пахло рыбой, но я считал, что урок мастера не дается даром.
Мне потребовалось полтора часа, но я-таки добрался до Уорио, имея в запасе всю необходимую энергию. Наконец-то я мог попробовать разгадать его линию поведения. Однако едва я подумал об этом, как монохромный экран начал гаснуть.
— Батарейки «Эвереди»! — я закричал в отчаянии.
Кити, который, пока я играл, уже успел вернуться с огорода, высунул голову из палатки:
— Это была последняя батарейка, Рич.
— У тебя больше не осталось ни одной?
— Ни одной.
— Но я же почти уничтожил Уорио!
— Ну… — он примирительно пожал плечами. — Отложи игрушку на некоторое время. Если ты выключишь ее минут на двадцать, у тебя появится еще пять минут игрового времени.
Я тяжело вздохнул. Пяти минут было явно недостаточно.
Тяжелый удар — остаться без батареек. Я мог бы прожить, не уничтожив Марио, но «Тетрис» — совершенно другое дело. С тех пор как Кити рассказал мне о своем рекорде — сто семьдесят семь линий, — я изо всех сил старался побить его. Лучший результат, которого мне пока удалось добиться, — сто шестьдесят одна линия, но я с каждым днем совершенствовал свое мастерство.
— Это просто смешно, — сказал я. — А плееры? Может, нам удастся разжиться батарейками у их владельцев?
Кити вздохнул:
— Забудь о них.
— Почему?
— Давайте, и дастся вам… ибо какою мерою мерите, такою же и отмерится вам.
Я на мгновение лишился дара речи:
— Что?
— Я ходил в церковь каждое воскресенье до тех пор, пока мне не стукнуло пятнадцать.
— Ты цитируешь Библию?
— Евангелие от Луки, глава шестая, стих тридцать восьмой.
Я недоуменно покачал головой:
— Но при чем тут Библия?
— В лагере только у пятерых есть плееры, и я никогда не давал им батареек.
— Вот оно что… Тогда нам конец.
— Мда, — согласился Кити. — Похоже на то.
Судьба, однако, позаботилась, чтобы нам не пришел конец. Помощь явилась из совершенно неожиданного источника.
Мы пошли в хижину-кухню, чтобы рассказать о батарейках Грязнуле. Как только я начал объяснять ему ситуацию, он повернул к нам от огня раскрасневшееся сердитое лицо, с которого градом лил пот. Я инстинктивно сделал шаг назад, удивившись, что он так близко к сердцу принял эту новость.
— Батарейки? — спросил он угрожающе тихим голосом.
— Ну да…
— А как насчет риса?
— Риса?
Грязнуля быстро направился к одной из хижин-кладовых, и мы последовали за ним.
— Посмотрите-ка сюда!
Мы заглянули внутрь. Я увидел три пустых холщовых мешка и два чем-то наполненных.
— В чем дело? — поинтересовался Кити.
Грязнуля вскрыл ближайший из наполненных мешков, и из него посыпался рис — черные и зеленые зернышки, слипшиеся в комья от грибка и полностью сгнившие.
— Боже мой! — пробормотал я, прикрывая нос и рот от неприятного запаха. — Просто ужас, что творится.
Грязнуля показал на крышу.
— Она протекает?
Он кивнул, слишком разъяренный, чтобы говорить. А потом пошел обратно к себе на кухню.
— Ну, — сказал Кити, когда мы возвращались обратно в его палатку, — насчет риса — это не такая уж плохая новость. Ты должен радоваться, Рич.
— Что-то я не пойму тебя.
— Если риса больше нет — значит, скоро кто-то отправится за ним и мы сможем достать новые батарейки.
Кити лежал на спине и курил одну из моих сигарет. У меня осталась всего лишь сотня, но, сознавая, что я израсходовал его «Эвереди», я был не в состоянии отказать ему.
— Я думаю, — начал он, — есть две основные причины, почему народ не любит ездить за рисом. Во-первых, это очень трудное дело. Во-вторых, это означает возвращение в мир.
— В мир?
— Мир — это тоже выдумка Даффи. Мир — это все, что находится за пределами пляжа.
Я улыбнулся. Я точно знал, откуда Даффи взял это слово, — источник был известен и мне. Кити заметил мою улыбку и приподнялся на локтях:
— Что тут смешного?
— Да ничего. Просто… Джи-ай называли так Америку… Не знаю, я просто подумал, что это смешно.
Кити медленно кивнул:
— У тебя истерика.
— Так как же вы добываете рис?
— Двое берут лодку и направляются на Пханган. Там они покупают немного риса и отправляются обратно.
— У нас есть лодка?
— Естественно. Не все мы так хорошо плаваем, как ты, Рич.
— Я и не представлял себе… Я не думал об этом… Что ж, короткое путешествие на Пханган — это не так уж плохо.
— Да. — Теперь уже усмехнулся Кити. — Но ты еще не видел лодки.
Через час все обитатели лагеря сидели в кругу. Все, за исключением Этьена и Франсуазы, которые еще не вернулись с кораллов. Новость о рисе быстро обошла лагерь, и Сэл устроила собрание.
Пока мы ждали его начала, Кити толкнул меня локтем:
— Держу пари, что Джед вызовется добровольцем, — прошептал он.
— Джед?
— Он любит получать задания. Понаблюдай за ним.
Я хотел ответить Кити, но тут Сэл захлопала в ладоши и встала.
— О'кей, — оживленно сказала она. — Все вы знаете, что у нас появились проблемы.
— Чертовски верная мысль, — протянул один австралиец в противоположной стороне нашего круга.
— Мы думали, что нам хватит риса еще на семь недель, но теперь оказалось, что у нас его всего на два дня. Это не такая уж большая катастрофа, никто не умрет с голоду, но все-таки у нас осложнения. — Сэл помолчала. — Вы знаете, что это означает. Пора за рисом.
Услышав это, несколько человек присвистнули, главным образом из чувства долга, догадался я.
— Итак… Есть добровольцы?
Рука Джеда взметнулась в воздух.
— Что я тебе говорил? — прошептал Кити.
— Спасибо, Джед. Хорошо… один есть… Кто еще? — Сэл вглядывалась в лица, но многие поспешно опускали глаза. — Ну же… Ведь все мы знаем, что Джед не справится один.
Как и в тот момент, когда я спрыгнул с водопада, до меня дошло, что я делаю, лишь тогда, когда уже делал это. Казалось, к моему запястью присоединили невидимую струну, которая тянула мою руку вверх.
Сэл заметила меня, а затем взглянула на Багза. Уголком глаза я видел, как он пожал плечами.
— Ты тоже вызываешься, Рич?
— Да, — ответил я, все еще немного удивленный тем, как это вышло. — Я имею в виду… Да, вызываюсь.
Сэл улыбнулась:
— Хорошо. Тогда решено. Вы отправитесь завтра утром.
Подготовка к отплытию не требовала много времени. Нам нужны были только деньги и одежда, которой можно было бы прикрыть спину. Деньги нам дала Сэл. Остаток дня я провел, отбиваясь от Кити, повторявшего, что я спятил.
Этьен с Франсуазой вернулись с кораллов, когда уже стемнело. Они тоже удивились, что я добровольно вызвался на это дело.
— Надеюсь, тебе не наскучило жить здесь, — сказала Франсуаза, когда мы болтали у входа в дом.
Я рассмеялся:
— Ничуть. Я просто подумал, что это, наверное, интересно. И вообще, я еще ни разу не был на Пхангане.
— Хорошо. Грустно, если надоедает жизнь в Эдеме, а? Если устанешь от Эдема, что еще остается?
— От Эдема?..
— Да. Помнишь, Зеф назвал это место Эдемом.
— Зеф? — Я нахмурился, потому что, конечно же, ничего не помнил. — Да, да… Он говорил.
Я пристально всматривался в воду. Мне просто нужно было как следует все рассмотреть. Фигура под водой продолжала двигаться, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы понять, что же я вижу.
Какое-то мгновение я видел кораллы. Красные кораллы с кривыми белыми пальцами-отростками. В следующее мгновение я уже видел выступавшие из окровавленных тел ребра. Десять-двадцать изуродованных тел… или столько же, сколько было коралловых рифов.
— Психологический тест Роршаха, — произнес мистер Дак.
— Гм.
— Это бабочки? Цветочная клумба?
— Нет. Это груда тел мертвых камбоджийцев.
