Дура, столько ночей боялась того, чего не будет, и такая ж дура, что теперь белым днем ходила без страха, хотя и замечала: жизнь другая. Город заселили черные, это произошло постепенно и началось давно, но, проживая в аду, она покидала квартиру на небольшое определенное время, слепая от постоянного гнета, а теперь, когда вернули время целиком, она и заметила, что с юга пришел и обжился в подвалах ее города смуглый народ, разделенный на племена: племя укладчиков асфальта, племя немых уборщиц, племя дворников, племя заправщиков на бензоколонках, племя узкоглазых девочек в аптеках и сбербанке, племя продавщиц в платках, племя строителей и самое опасное – шепчущееся и перемещающееся стайками племя непонятно чем занимающихся и непонятно на что живущих парней в спортивных куртках; черные пришли навсегда, вместо нынешних; нынешние учились различать: если толстая шея – это киргиз, а у таджиков большие глаза, – и чувствовали себя гостями.
Черные ее не замечали – ползает старуха… Чудно́ ходить по рынку: галдят – ни слова не понимаешь, всюду одна, двух слов не с кем. Она и не замечала, как что-то огромное, состоящее из немигающих глаз, сплошное окружает ее, втягивает в середину и – сомкнулось!
Весело ее окликнули:
– Как ваше здоровье, бабушка?! – два румяных парня в белых рубашках с круглыми значками, они держали клеенчатые сумки в руках. – Как же вам повезло, что мы именно вас встретили! Открывается новый магазин, и – всем подарки! Вам утюг! – говорили наперебой, как артисты, и так радовались за нее – сынки мои, – что и она обрадовалась, дала им две тысячи, так полагалось, оказывается, если тебе дорогое дарят, и потащила яркую коробку домой, посмеиваясь: на старости повезло… Деду бы рассказать!
Утюг оказался таким ладным – небольшой и легкий, игрушечка! И без провода. Провод где-то отдельно…
Вот почему легкий, она заметила – пластмассовое дно.
Такие, наверное, теперь делают…
– Такие делают теперь, – повторила она вслух, уже догадавшись: обманули ее ребята.
Да понятно. Как же поддалась – она ведь помнит «после войны», тогда часто обманывали. Просто отвыкла. И расслабилась от старости.
Соседи ахали: как же вы поймались, это известное, это давно, есть еще много таких же, известных, не плачьте, и молодые ловятся, к известным всё время добавляются мудреные, неожиданные неизвестные – не спастись, каждому суждено: в седьмом доме, ветеран санэпидстанции, ходит вот так, бочком, – так к нему, двое представительных, мы из службы социальной защиты, удостоверения, в Российской Федерации начат обмен денег, для удобства и безопасности пенсионерам меняем на дому, все имеющиеся средства – он им вынес все имеющиеся средства, забрали, поднялись и ушли; да, всё поняла и буду осторожней, но три дня она еще носила обратно запакованный утюг по той улице, и потом – всегда ходила той улицей, высматривая румяных ребят, мечтая: вы же ошиблись; и они: да мы и сами уже поняли, замучились вас искать. Они же были в белых рубашках!
Многое значили белые рубашки для русской старухи 1934 года рождения; значили – всё! Отец ее умирал спокойным: смог прокормить, и дети в школу первого сентября шли в белых рубашках!
Всё поняла: кроме племен черных, город затопили охотники за деньгами стариков, охотники за жизнями стариков, так много, что теперь казалось – почти все вокруг; им всё помогало: погода, почтальоны, запорные устройства на подъездах, новости в телевизоре, телесная немощь, бесплатные газеты, слабый ум стариков, их прошлое, расположение клавиш доступа на душах, – казалось: это не только люди, это что-то большее, это вся жизнь так устроилась, вся жизнь теперь только для того, чтобы старики отдали последнее дважды: сперва своими руками – деньги, а уж потом – передохли.
Озверевшая жизнь знала про нее – сколько пенсия, сколько тратит, сколько оставил муж. И остальное могли узнать, но интересовали только деньги. Стены квартиры и стены дома оказались стеклянными, она жила на виду. Чуть успокаивалась только в темноте. Хотя понимала – они не спят, планируют, «как будем завтра», сидят в белых рубашках за длинным столом или кричат хором, чтобы настроиться на победу, – она жалела не деньги. Больнее – оказалось: не верь никому. Протянутая рука или доброе слово любого, кто помоложе, человека из будущего (от будущего, от науки она привыкла ждать только хорошее – вот и отвыкай!) – обман. Она училась распознавать, но когда получалось – ни азарта, ни радости, «увернулась», а только горечь и страх нового дня – когда-то ведь обязательно наступит ее тот самый день.
Поднималось невидимое солнце, и начиналось: она, не читая, стирала смс-ки «Мам, кинь денег на этот номер, потом объясню…», «Помогите, умирает ребенок», «Поздравляем, вы выиграли!», «Срочно звони на номер…», «На ваш счет зачислены…», «ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ», «Пришли свой ответ и выиграй 1 000 000», «Положил по ошибке 300 р. на ваш телефон, верните, пожалуйста», «Спешите принять участие», «Вы стали обладателем» и…
Вытряхивала из газет, как наползших за ночь насекомых, грозные конверты с государственными гербами, шершавые конверты с клеймом «Время чудес», листовки «Пенсионерам – бесплатно», купоны на скидку 90 %, приглашения «консультация бесплатно», «диагностика бесплатно», «подбор бесплатно» – зубы, глаза, волосы, кибернетическая диагностика, заговор, КПРФ, шлаки, заставьте свои деньги работать, уход за наследование квартиры, «Единая Россия», вывод токсинов, чудо-фильтры, бриллианты в подарок и…
Заранее опустив глаза, склеив губы, набрав нужную скорость хода (мало не отвечать, главное – не останавливаться и закричать, если схватят за руку, двигаться, так и врач ей говорил – движение, хотя и врач был, как теперь она понимала, из этих), выходила она за едой и подышать, мимо:
– Доброго вам дня! Извините, что вас задерживаю. Не могли бы вы помочь в нашем затруднении?
Смотрела только под ноги.
– Мы вон там стоим на повороте, кончился бензин. Не могли бы вы добавить нам на заправку?
Мимо, мимо; раньше она переживала из-за своей палки, теперь радовалась – оружие!
– Нам в Бобрик-Донской ехать.
Последний гвоздик они всегда заколачивали в сердце:
– Такой мороз, а в машине двое детей.
Парень с подбитым глазом не давал зайти на базар:
– Четверо напали. Деньги отняли. Телефон отняли. В милиции был. У начальника вокзала был. Мне бы только билет купить до детдома в Новосибирске! – И добавил с угрозой: – Христа ради! – И прошипел в спину: – О себе только думаешь?! – но не ударил; а на рынке – уже не только ей, как бы всем, но получалось – особенно ей – предлагал, хмурый и растерянный:
– Я проездом, в аварию попал. Деньги нужны. Ничего нет, вот – только золотые сережки матери. Может, кто возьмет за полцены?
Такие сережки она уже покупала, для дочери – ювелир посмотрел на них, капнул чем-то и молча выбросил в урну.
Не останавливалась, дальше; пристроилась женщина, со стороны глянешь – две подруги гуляют, женщина шептала:
– Сама я – бывшая проводница, железнодорожник, как ваш супруг. Царствие ему небесное! Напали на моего мужа грабители. Вот – заявление в милицию. Били молотком по голове. Вот – медицинская справка. А один анализ стоит – восемьсот рублей! Вот – чек…
Гуляла, врач же сказал: без движения вы погибнете, – сколько могла вытерпеть, и ползла, израненная, назад, принося домой новую грязь.
Нет, она не сомневалась: всё – злой обман, но всё равно – стыдилась. Обман выглядел как правда. И эта «как правда» хоть и не била, но всё же царапала ее, пачкала и уменьшала. У нее не было ненависти к жизни, а только растерянность. Не готова. Не думала, что когда-нибудь будет так.
Она возвращалась в самое страшное время, когда сильные расходились по работам, развезя по садам и школам детей, и в прозрачных домах оставались одни старики.
Сразу в подъезд не пошла, постояла на углу, повторяя: «Я не здесь живу. Просто жду знакомую», пока не отвязался представительный мужчина с невероятно белыми зубами, предлагавший бесплатно проверить качество воды из крана, а уже потом, оглядевшись, быстро вошла в дом и, прежде чем открыть квартиру, послушала над лестницей – не поднимается кто следом?
Зазвонил городской, она громко ответила:
– Спасибо, не надо! – на:
– Поздравляю, ваш телефонный номер выиграл…
Отнесла сумки на кухню, позвонили опять, уже по имени-отчеству:
– Это служба проверки выдачи подарков, – а голос тот же самый, – я должна проверить: вы – действительно? – сказали нашему оператору, что отказываетесь от приза на сумму в две тысячи евро и бесплатного отдыха в Испании, для чего нужно всего лишь подъехать в наш офис и предъявить паспорт?! Или наш оператор обманывает руководство? Две тысячи евро! У нас первый случай отказа! Чтобы оформить отказ, вам придется подъехать в наш офис с паспортом сегодня до двадцати часов!
Они позвонили еще, но оказалось – не они:
