«Да возьми же себя в руки, Фэрнивалл!»
Рядом вдруг возник старший рассыльный: угодно ли джентльмену, чтобы его вещи снесли вниз? О господи! Неужели там еще что-то осталось? Сможет ли он заставить себя снова подойти к Райаннон и попросить ключ? Но нет, рассыльный уже держал ключ в руке.
— По-моему, я все забрал, но… может быть, вы пошлете кого-нибудь наверх проверить…
Конечно, там остался доктор Конрой. И немного белья в ящике комода.
— Попросите проверить ящики… Стойте, может быть, мне самому подняться…
Старший рассыльный был вежлив и категоричен. Нет, джентльмену не надо подниматься. Он вызвал носильщика, дал ему ключ. Через несколько минут Роджеру вручили его собственность в бумажном мешке. Чемодан его уже находился у миссис Пайлон-Джонс. Ну и отъезд! Беспорядочный и несолидный. Почему он такой несобранный? Интересно, смотрит ли на него сейчас Райаннон? И подавляет смешок или лишь слегка презрительно улыбается? Роджер схватил бумажный пакет и, пошарив в кармане, протянул старшему рассыльному сумму, достаточную для того, чтобы установить в его игрушечной пригородной резиденции бассейн с подогретой водой.
— О, благодарю вас, сэр.
— Не за что.
Обливаясь потом, Роджер ринулся на улицу. Ничего, он еще подстережет Райаннон как-нибудь темной ночью там, на горе. Впрочем, не слишком темной: ему хотелось видеть то, что он будет делать.
До двенадцати часов, когда им с Гэретом предстояло ехать наверх, оставалось совсем немного времени — ровно столько, чтобы успеть забежать в банк, который находился чуть дальше, на той же улице. Изложив свою просьбу, Роджер сообщил клерку все необходимые данные, которые тот и записал.
— Как только мы договоримся с вашим лондонским банком, сэр, вы сможете временно получать деньги по чекам здесь. Какую примерно сумму в неделю?
— Двадцать фунтов, — сказал Роджер.
На его лондонском счету денег оставалось совсем немного — сколько именно, они выяснят и сообщат ему. По всей вероятности, что-то около ста или ста пятидесяти фунтов. И никаких поступлений до первого января, когда после всех вычетов ему переведут жалованье из университета. Что за собачья жизнь! Почему он никогда ничего не откладывал, почему он дожил до сорока лет и у него нет даже двух тысяч на черный день? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: женщины. До сих пор Роджер вынужден был довольствоваться случайными встречами, и это обязывало его изображать из себя кутилу. И сейчас, в этом прохладном безликом банке с полированными стойками и стеклянными перегородками, на которых выгравированы имена тех, кто за ними сидит, ему стало просто плохо при одной мысли о том, сколько его денег перекочевало в карманы рестораторов и владельцев отелей, какое количество деликатесов он без всякого аппетита проглотил, сколько выпил тонких вин, даже не почувствовав их вкуса. А за всем этим по пятам неизменно следовала расплата в виде бумажек, оставленных на столе. Что же тут удивительного, если он теперь беден! Он немало потратил на удовлетворение своих биологических потребностей и, однако, разбросав по ветру поистине чудовищную сумму, был все так же неудовлетворен. И обиднее всего, что уж слишком кратки были мгновения, когда он чувствовал себя счастливым… Кивнув прилизанному клерку, Роджер вышел из банка и быстро зашагал к площади.
— Пойду выпью свою дневную кружку в «Виноградной лозе», — сказал Гэрет после того, как они съездили в горы и вернулись назад.
Роджер уже знал, что так называется пивная, пропахшая дымом и карболкой. Судя по тону, каким это было сказано, Гэрет не просто ставил его в известность, а предлагал присоединиться. Роджер чувствовал, что, если он спросит: «Не возражаете, если я пойду с вами?», Гэрет ответит, что не возражает. Дюйм за дюймом они продвигались по пути camaraderie[14]. Тем не менее он сказал:
— Ну, а я, пожалуй, схожу к итальянцу. — Лучше было все-таки сохранить достоинство и не слишком навязываться Гэрету.
— Ладно, — сказал Гэрет. — Увидимся в половине пятого. — И он понес свое грузное тело на ножках-булавочках через площадь.
А Роджер, сняв сумку, от которой так болело плечо, с чувством искреннего облегчения зашагал вниз по улице к пивной, которую держал итальянец, — впереди был час полного безделья, и Роджер пообещал себе насладиться им сполна, а возможно, и прогуляться к морю.
На неделе в час ленча пивная итальянца не могла похвастаться обилием клиентов, хотя достаточно было появиться Айво и Гито, чтобы создалось впечатление, будто народу полным-полно. Несколько человек в кепках и плащах сидели по углам и тянули пиво. У стойки, мирно, вполголоса беседуя с итальянцем, стоял Мэдог.
Еще не решив, как лучше быть, Роджер остановился неподалеку от них, дожидаясь, чтобы его заметили. На Мэдоге был синий костюм, мятый и изрядно потертый; щеки у него заросли щетиной, и он настолько обрюзг, что живот мешал ему удобно облокотиться о стойку. Интересно, он в самом деле хороший поэт? Роджер решил поспешить с изучением валлийского, чтобы побыстрее прочесть что-нибудь из произведений Мэдога. Конечно, и при такой заурядной внешности Мэдог вполне мог быть настоящим поэтом. То, что он выглядел как типичный молодой клерк, работающий у провинциального агента по торговле недвижимостью, говорило скорее в его пользу, поскольку поэты, которые выглядят поэтами, часто оказываются нахальными самозванцами. А вот итальянцу, казалось, в пору было выступать на сцене в какой-нибудь опере Верди, где он вволю мог бы кричать «ура» и делать вид, будто пьет вино из картонных кубков. Волосы у него были как мех россомахи. Они вздымались темной волной вокруг бесстрашно торчавших, точно одинокие утесы, ушей. Итальянец и Мэдог рассматривали какую-то вырезку из газеты.
Так прошло несколько минут; затем один из мужчин в плаще крикнул что-то хозяину по-валлийски, назвав его просто Марио, — речь явно шла о том, что его дожидается клиент. Хозяин на секунду поднял глаза и, заметив Роджера, сказал ему что-то на своем певучем валлийском языке.
— Извините, — сказал Роджер и смущенно улыбнулся, — но я не говорю по-валлийски. Только делаю первые шаги.
При звуке его голоса Мэдог оторвался от газетной вырезки и приветственно взмахнул рукой.
— Ах, вы англичанин, — сказал хозяин. — Что вам угодно? Я сейчас вас обслужу. Мы тут читаем кое-что интересное. Насчет Бре-та-ни.
— Вот как? Мне пинту горького, пожалуйста.
— Да, сэр, Бре-та-ни, — повторил хозяин. — У них там бьют витрины. Так называемые зеркальные стекла.
— Вот как? — сдержанно заметил Роджер. Кто бьет? О чем этот человек говорит?
— Десятипенсовик и девять монет, — сказал хозяин, осторожно пододвигая Роджеру пиво. Держался он не враждебно, но и не дружелюбно, а как-то победоносно.
Роджер протянул ему десятипенсовик и еще девять пенсов и сказал:
— Так, значит, витрины бьют?
— Да, сэр, — просиял хозяин. Он смахнул монеты в кассовый ящик. — По всей главной улице в Комбуре. Это работа коммандос.
Роджер молча поверх кружки воззвал взглядом к Мэдогу.
— Речь идет о бретонских коммандос, — пояснил Мэдог. — Вот взгляните сами. — Он протянул Роджеру вырезку из газеты. — Они закладывают пластиковые бомбы, и зеркальные окна разлетаются в куски. Делают это ночью, чтобы никто не пострадал. Но если это не произведет эффекта… — Он многозначительно умолк.
Роджер взял в руки газетную вырезку.
— Боюсь, я понятия не имею о том, кто такие бретонские коммандос, — сказал он, все еще ощущая потребность извиняться. — Они что же…
— Вот, вот! — Хозяин расплылся от удовольствия. — Именно так говорят и в Париже. Кто эти люди? Откуда они вдруг взялись, эти людишки, которые именуют себя коммандос? — Он весь затрясся от беззвучного смеха, привалившись к стойке. — А потом, в один прекрасный день БУ-УМ! — И он замахал руками в узком пространстве между бутылками.
— Они считают французов оккупантами, — мягко пояснил Мэдог. Он улыбнулся печальной улыбкой человека, которому, как ни грустно, приходится терпеть такое невежество; улыбка эта вызвала у Роджера еще большее раздражение, чем театральность хозяина. — Они не хотят зависеть от Парижа. Все их апелляции по обычным каналам оставлены без внимания, и теперь они прибегли к силе. Они прошли военную подготовку, и у них есть оружие.
— Да, сэр, оружие, — подтвердил хозяин. — И деньги. Всего хватает. И в следующий раз они займутся не только витринами. — Он снова радостно заулыбался.
— Что ж, — сказал Роджер, отхлебнув пива, — это, наверно, уже им решать.
— А вот Марио намерен к ним присоединиться, — усмехнулся Мэдог. — Он едет в сентябре на две недели в Бретань — у него отпуск — и надеется вступить там в контакт с коммандос и принять участие в их акциях.
— Не может быть!
