Петер резко обернулся и обдал ее ледяным взглядом. На сегодня ему и так хватило обид.
— Вам не кажется, что я слишком большой для подобных угроз? — холодно поинтересовался он.
— Нет, не кажется, — отрезала кухарка, отталкивая его и закрывая торт стеклянной крышкой-куполом. — У меня здесь свои правила, и тебя они тоже касаются. Мне плевать, кем ты себя возомнил. Если голодный, возьми курицу в холодильнике, с вечера осталась. Можно сделать бутерброд.
Петер открыл холодильник и заглянул внутрь. Действительно, на полке стояли тарелка с курицей, миска с начинкой и плошка со свежим майонезом.
— Отлично. — Петер радостно хлопнул в ладоши. — На вид аппетитно. Давайте бутерброд. А после я съем что-нибудь сладкое.
Он уселся за стол. Эмма, глядя на него, вызывающе подбоченилась.
— Я тебе не прислуга! — объявила она. — Хочешь бутерброд, так возьми да сделай. Руки у тебя, кажется, есть?
— Вы кухарка, — негромко проговорил Петер, — а я — шарфюрер. И я голоден. Поэтому бутерброд мне приготовите вы. — Эмма не шевелилась, но он видел, что она растерянна и не понимает, как себя вести. От него теперь требовалась лишь толика твердости. — Сию минуту! — взревел он и шарахнул кулаком по столу.
Кухарка чуть ли не подскочила и тут же засуетилась, выполняя приказ. Сердито бормоча что-то под нос, она достала все необходимое из холодильника и буханку из хлебницы, отрезала два толстых ломтя. Когда бутерброд был готов, она поставила тарелку перед Петером, и тот с улыбкой кивнул.
— Спасибо, Эмма, — спокойно сказал он. — Выглядит замечательно.
Она выдержала его взгляд.
— Это у вас, должно быть, семейное, — заметила она. — Твоя тетя Беатрис тоже любила бутерброды с курицей. Правда, сама умела их делать.
Петер крепко сжал челюсти, чувствуя, как внутри разгорается ярость. Он твердил себе, что у него не было никакой тети Беатрис. Она была у совершенно другого мальчика. У того, которого звали Пьеро.
— Кстати, — кухарка сунула руку в карман фартука, — вот, пришло тебе.
Она протянула ему конверт. Он сразу узнал почерк и, не открывая, вернул письмо, и велел:
— Сожгите. И если еще придут, тоже.
— Но это ведь от твоего приятеля в Париже? — спросила Эмма, подняла конверт и посмотрела на свет, как будто пытаясь прочесть, что написано внутри.
— Я сказал — сожгите! — прорычал Петер. — В Париже никто мне не приятель. И уж тем более не этот пархатый евреишка, который никак не угомонится и все пишет и пишет мне про то, как ему нынче худо. Радоваться должен, что в Париже немцы. И пусть поблагодарит, что его до сих пор оттуда не вытурили.
— Я помню, когда ты только сюда приехал, — раздумчиво произнесла Эмма, — то сидел здесь, на этом вот стуле, и рассказывал про маленького Аншеля. Как он заботится о твоей собаке, и какой у вас с ним специальный язык жестов, который только вы двое и понимаете. Он был лиса, а ты собака, и…
Эмма не успела договорить. Петер вскочил и выхватил у нее письмо с такой силой, что женщина пошатнулась и упала. Она громко вскрикнула, хотя вряд ли ушиблась сильно.
— Да что ж вы за человек? — зашипел он. — Вам обязательно выказывать мне неуважение? Вы что, не знаете, кто я такой?
— Нет, — отчаянно закричала она, — не знаю! Зато я знаю, какой ты был раньше!
Руки у Петера невольно сжались в кулаки, и он хотел ответить, но не успел — дверь открылась, и в кухню заглянул Фюрер.
— Петер! — позвал он. — Пойдем со мной, если ты не занят? Мне нужна твоя помощь.
Он глянул вниз, на Эмму, но никак не отреагировал на то, что она лежит на полу. Петер швырнул письмо в камин и посмотрел на кухарку:
— Эти письма я больше получать не желаю, ясно тебе? Если придут, выбрасывай. А принесешь мне еще хоть одно — сильно пожалеешь. — Он взял со стола несъеденный бутерброд, шагнул к мусорному ведру и выбросил. — Сделаешь мне потом новый, — прибавил он. — Я дам знать, когда понадобится.
— Как видишь, Петер, — сказал Фюрер, когда они вошли в его кабинет, — наш оберштурмбанфюрер получил небольшую травму. Какой-то бандит напал на него на улице.
— Он сломал мне руку, — равнодушно, как будто это не имело ни малейшего значения, произнес офицер. — А я за это сломал ему шею.
Гиммлер и герр Бишофф — они стояли у стола посреди комнаты, склонившись над какими-то фотографиями и огромным количеством чертежей, — оглянулись и рассмеялись.
— Так или иначе, рука не работает, и нужен человек, который будет вести записи. Садись и протоколируй все, что мы говорим. Сиди тихо, не встревай.
— Да, мой Фюрер, — ответил Петер, вспомнив, до чего испугался почти пять лет назад здесь же, в этой самой комнате, когда без разрешения вмешался в беседу Гитлера с герцогом Виндзорским.
Петер сначала не хотел садиться за письменный стол Фюрера, но остальные все вчетвером нависли над чертежами, и выбора не осталось. Он устроился в кресле, оперся ладонями о деревянную столешницу, обвел взглядом комнату, флаги немецкого государства и присутствующих нацистов, стоящих по обе стороны от него. И невольно представил, каково это — сидеть тут и править страной.
— Петер, ты слушаешь? — резко спросил Гитлер, повернувшись к нему, и мальчик выпрямил спину, подтянул к себе блокнот, взял со стола чернильную ручку, отвинтил колпачок и приготовился записывать.
— Вот это, собственно, и есть предлагаемое место, — герр Бишофф показал что-то на чертеже. — Здесь, как вы знаете, мой Фюрер, изначально имелось шестнадцать зданий, которые были переоборудованы под наши нужды, но заключенные прибывают постоянно в огромном количестве, и места попросту не хватает.
— А сколько их сейчас? — осведомился Фюрер.
— Свыше десяти тысяч, — доложил Гиммлер. — По большей части поляки.
— А вот это, — продолжал герр Бишофф, очерчивая значительное пространство вокруг лагеря, — так называемая зона интереса. Примерно сорок квадратных километров территории, идеально соответствующей нашим требованиям.
— И эта территория в настоящее время пустует? — Гитлер провел пальцем по карте.
— Нет, мой Фюрер, — герр Бишофф покачал головой, — все занято землевладельцами и фермерами. Полагаю, придется выкупать.
— Можно конфисковать, — сказал оберштурмбанфюрер, равнодушно дернув плечом. — Реквизировать земли на благо Рейха. Жителям придется проявить понимание.
— Но…
— Пожалуйста, продолжайте, герр Бишофф, — попросил Фюрер. — Ральф совершенно прав. Земля будет конфискована.
— Разумеется, — ответил Бишофф, и Петер увидел, как обильно вспотела его лысина. — Далее. Вот здесь, на этих чертежах, мои разработки для второго лагеря.
— И какова его территория?
— Примерно четыреста двадцать пять акров.
— Так много? — Фюрер, явно приятно удивленный, глянул на собеседника.
— Я лично побывал там, мой Фюрер, — с гордым видом сообщил Гиммлер. — И когда увидел, сразу понял, что это пространство нам подходит.
— Мой добрый и верный Генрих. — Гитлер, улыбаясь, коснулся плеча соратника, вновь склонившегося над планами. Гиммлер, чрезвычайно польщенный, просиял.
— Я проектировал с расчетом на то, чтобы здесь поместилось триста строений, — продолжал герр Бишофф. — Это будет самый большой лагерь подобного типа во всей Европе. Как видите, планировка незатейлива, геометрична, но так охранникам удобнее…
— Конечно, конечно, — перебил Фюрер. — Но триста строений? Сколько заключенных возможно там разместить? Если навскидку, то, кажется, не очень-то много?
— Но, мой Фюрер, — ответил герр Бишофф, широко разведя руками, — строения далеко не маленькие. В каждом помещается от шестисот до семисот человек.
Гитлер посмотрел на потолок и, подсчитывая, закрыл один глаз.
— То есть это означает…
— Двести тысяч, — подсказал Петер из-за стола, снова не подумав, импульсивно, но только на сей раз Фюрер посмотрел на него не с яростью, а с удовольствием.
Снова повернувшись к офицерам, Гитлер показал, что весьма изумлен.
— Неужели правда? — спросил он.
— Да, мой Фюрер, — подтвердил Гиммлер. — Примерно.
— Поразительно. Ральф, как вам кажется, вы в состоянии держать под контролем двести тысяч заключенных?
Оберштурмбанфюрер без колебаний кивнул.
— Я с гордостью выполню эту задачу, — заявил он.
— Что же, господа, прекрасно. — Фюрер одобрительно закивал. — Теперь — что насчет охраны?
— Я предлагаю разделить лагерь на девять секций, — сказал герр Бишофф. — Вот, вы можете видеть на чертежах. Это, к примеру, женские бараки. А это мужские. Каждый барак будет огражден колючей проволокой…
— Под электрическим напряжением, — вставил Гиммлер.
— Да, мой рейхсфюрер, разумеется. Колючей проволокой под электрическим напряжением. Ни один заключенный не сможет сбежать из своей секции. Впрочем, на самый невероятный случай весь лагерь по периметру дополнительно обнесут электрифицированной колючей проволокой. Попытка бежать будет равносильна самоубийству. И еще, разумеется, во многих местах возведут сторожевые вышки для охранников, всегда готовых стрелять. От них не уйти никакому беглецу.
