Джо Эллис был настоящим садистом. Когда мы с Линдси занимались плаванием, он вечно щипался под водой. Из-за него мы даже отказывались от приглашений на водные праздники. У него была дворняжка, которую он всюду таскал за собой, как она ни упиралась своими короткими лапами. Собачонка не могла бегать с ним наравне, но Эллису было наплевать. Он ее нещадно лупцевал, а то и раскручивал за хвост. B один прекрасный день собака исчезла, а следом за ней и кошка, над которой Эллис, не таясь, измывался еще почище. После этого во всей округе начали пропадать домашние животные.
Каково же было мое удивление, когда я вслед за мистером Гарви заглянула к нему в люк и увидела там все это зверье, пропавшее за год с лишним. Садист Эллис уехал поступать в военное училище, и соседи облегченно вздохнули. По утрам они отпускали собак и кошек со двора, а вечером спокойно ждали возвращения своих любимцев. Все стало на свои места, иных доказательств его вины не требовалось. Никто и представить не мог, что главные зверства творятся под крышей зеленого дома. Сваленные в люк трупы кошек и собак засыпались негашеной известью, чтобы от них поскорее остались одни кости. Пересчитывая скелеты, домовладелец забывал про письмо в конверте, про обручальное кольцо и флакончик духов, но самое главное — он из последних сил противился неутолимому желанию: сидя на жестком стуле, в темноте, под самой крышей, глазеть на школьное здание и представлять тело каждой девочки, чей голос выкрикивал приветствия футбольной команде. С этим могло сравниться только наблюдение за остановкой школьного автобуса, до которой и вовсе было рукой подать. А однажды он долго следил за Линдси, единственной девочкой, которая в наступающих сумерках бегала кросс вместе с мальчишками-футболистами.
У меня долго не укладывалось в голове, что он каждый раз пытался себя сдерживать. Лишая жизни бессловесных тварей, он удерживал себя от убийства детей.
Близился август. Лен решил установить границы разумного — как для собственной пользы, так и для пользы моего отца. Отец постоянно звонил в участок и досаждал полицейским советами. Это не способствовало розыскам и только настраивало всех против него.
Последней каплей стал звонок в начале июля. Джек Сэлмон подробно описал диспетчеру, как его собака во время утренней прогулки остановилась у дома мистера Гарви и подняла вой. Сэлмон тянул за поводок, говорилось в рапорте, но собака упиралась и выла. В участке их тут же окрестили «мистер Лосось и баскервильский пес».
Лен остановился перед нашим крыльцом, докуривая сигарету. Было еще рано, но в воздухе со вчерашнего дня висела сырость. Всю неделю прогноз сулил дожди и грозы, которые в наших местах не редкость, однако влага не падала сверху, а только обволакивала спину липкой испариной. Это было последнее посещение дома моих родителей, когда Лен чувствовал себя свободно.
Из дома донеслось бормотание — женский голос, он загасил сигарету о полоску цемента у живой изгороди и взялся за тяжелую медную колотушку. Не успел он ее отпустить, как дверь распахнулась.
— Я чувствую — дымом тянет, — сказала Линдси.
— Не расслышал: что ты там говорила?
— Курить — здоровью вредить.
— Папа дома?
Линдси посторонилась, приглашая его войти.
— Пап! — крикнула моя сестра в глубь дома. — K тебе Лен!
— Ты была в отъезде? — спросил Лен.
— Только что вернулась.
Моя сестра вышла к нему в спортивной футболке Сэмюела и чужих тренировочных штанах. Ей уже влетело от мамы за то, что она не привезла обратно ни одной своей вещи.
— Родители, наверно, соскучились.
— Кто их знает, — сказала Линдси. — Может, они только рады были меня спровадить.
Лен в душе согласился. Он и сам видел, что в последнее время моя мама стала спокойнее. Линдси сообщила:
— Бакли построил у себя под кроватью город и назначил вас начальником полицейского управления.
— Серьезное повышение в должности!
Они услышали папины шаги по верхнему коридору, а потом умоляющий голос Бакли. Линдси по опыту знала, что отец ни в чем не может ему отказать. Мои папа с братом спустились по лестнице, сияя улыбками.
— Приветствую, Лен. — Отец пожал ему руку.
— Доброе утро, Джек, — сказал Лен. — Как поживаешь, Бакли?
Держа Бакли за руку, папа поставил его перед Леном, и тот учтиво склонил голову:
— Ходят слухи, мне доверено возглавить полицейское управление?
— Так точно, сэр.
— Не знаю, заслужил ли я такую честь.
— Кто же заслужил, если не вы, — добродушно вставил мой отец.
Он всегда радовался приходу Лена Фэнермена. Каждая встреча придавала ему уверенности, что между ними существует понимание, что у него есть поддержка, что он не одинок.
— Ребятки, мне надо потолковать с вашим папой.
Линдси утащила Бакли на кухню, посулив накормить его завтраком, а сама в это время вспоминала напиток под названием «медуза», которым угощал ее Сэмюел: на дне «пьяная вишня», потом сахарный песок и джин. Они взяли соломинки и хотели всосать через них вишни, минуя сахар и алкоголь. От этого только разболелась голова, а губы перепачкались красным.
— Может, позовем Абигайль? Хотите кофе?
— Джек, — остановил его Лен, — новостей у меня нет. Скорее, наоборот. Давайте присядем.
Я видела, как папа с Леном направились в гостиную. Гости теперь сюда не заглядывали. Опустившись на краешек стула, Лен ждал, чтобы мой папа сел напротив.
— Выслушайте меня, Джек, — начал он. — Речь пойдет о Джордже Гарви.
Отец просиял:
— Ну вот! А вы говорите, нет новостей!
— Не совсем так. Я должен вам кое-что сказать от имени нашего отдела и от себя лично.
— Слушаю.
— Мы просим вас больше не звонить в участок по поводу Джорджа Гарви.
— Но ведь…
— Повторяю, это и моя личная просьба. У нас нет доказательств, которые хотя бы косвенно указывали на его причастность к убийству. Собачий вой и свадебный шатер к делу не приобщить.
— Я знаю, это он, — сказал мой отец.
— Допустим, у него есть определенные странности, но это не значит, что он убийца.
— Да откуда такая уверенность?
Лен Фэнермен еще что-то говорил, а моему отцу грезился голос Руаны Сингх, повторяющий все те же слова, и дом мистера Гарви, и выброс осязаемых токов, и ледяной взгляд этого соседа. Непроницаемый мистер Гарви оставался единственным человеком в мире, который мог меня убить. По мере того как Лен приводил доводы против, мой отец все более убеждался в своей правоте.
— Итак, вы снимаете с него все подозрения, — подытожил он.
Линдси стояла в дверях, навострив уши, — в точности как тогда, когда Лен и офицер в форме принесли пакет с моей вязаной шапкой. У Линдси была точно такая же. В тот день она потихоньку сунула свою шапку в ящик со старыми куклами и задвинула его в дальний угол стенного шкафа. Она не могла допустить, чтобы мама снова услышала звон бубенчиков.
Перед ней был наш отец, чье сердце, мы знали, удерживало нас всех вместе. Удерживало истово и надежно; дверцы открывались и закрывались, словно клапаны волшебной флейты; так оттачивалось искусство отцовской любви, которая окутывала нас чудесным звуком, теплой мелодией. Линдси сдвинулась с порога и сделала шаг вперед.
— Линдси, здрасьте-пожалуйста, — обернулся к ней Лен.
— Детектив Фэнермен…
— Я тут говорил твоему папе…
— Что вы сдаетесь.
— ЕСЛИ бы нашелся хоть какой-нибудь повод для подозрений…
— Дело закрыто? — спросила Линдси.
Можно было подумать, ее устами говорит жена нашего отца, а не просто старшая и более ответственная из детей.
— Не сомневайся: мы проверили все зацепки.
Папа и Линдси услышали (а я увидела), как по лестнице спускается моя мама. Бакли вылетел из кухни и с разбегу ткнулся в ноги отцу.
— Лен, — обратилась моя мать к детективу, поплотнее запахивая махровый халат, — Джек предложил вам кофе?
Отец смотрел на свою жену и Лена Фэнермена.
— Полиция дает откат. — Линдси бережно взяла Бакли за плечи и прижала к себе.
— Откат? — переспросил Бакли. Он всегда пробовал новые слова на вкус, как леденцы.
— Не поняла.
— Детектив Фэнермен пришел сказать, что папа их уже задолбал.
— Нет, Линдси, — попытался возразить Лен, — я такого не говорил.
— Какая разница, — ответила Линдси.
Моей сестре захотелось немедленно перенестись назад, в лесной лагерь, в тот мир, который вращался вокруг них с Сэмюелом, причем не без участия Арти, в последнюю минуту предложившего использовать убойную силу сосульки, что и обеспечило их команде победу в конкурсе.
— Пойдем, папа, — сказала она.
Мало-помалу мой отец все расставил по местам. Ответы не имели никакого отношения ни к Джорджу Гарви, ни ко мне. Их подсказали глаза моей матери.
