— У вас в литейном цехе гораздо больше азиатов и карибов, чем в других цехах, — сказала Робин, когда они вернулись в тихий и сравнительно уютный кабинет Уилкокса.
— Работа в литейном грязная и тяжелая.
— Это я заметила.
— Азиаты и кое-кто из карибов готовы ее выполнять. А местные уже не хотят. Но я не жалуюсь. Они отличные работники, особенно азиаты. Том Ригби говорит, что когда они работают на совесть, это сродни поэзии. Но обращаться с ними нужно бережно. Они всегда держатся вместе. Уйдет один — уволятся и остальные.
— Ваша система представляется мне расистской, — заявила Робин.
— Ерунда! — разозлился Уилкокс. Вернее, он сказал «еранда», ибо именно в этом слове его раммиджский акцент был особенно заметен. — Единственная расовая проблема, которая у нас есть, это взаимоотношения между индийцами и пакистанцами, а точнее, между индусами и сикхами.
— Но ведь вы заставляете цветных выполнять самую неприятную работу, самую грязную и трудную.
— Кто-то и ее должен делать. Тут работает закон спроса и предложения. Если мы сегодня дадим объявление о вакансиях в литейном, я могу дать голову на отсечение, что завтра же утром мы увидим у ворот две сотни черных и желтых лиц и, возможно, одно белое.
— А если предложить работу, требующую квалификации?
— У нас есть цветные и на этих местах. Есть и мастера.
— А цветные директора? — спросила Робин.
Уилкокс нащупал в кармане сигареты, закурил и выпустил из ноздрей дым, как разъяренный дракон.
— Не требуйте от меня решения проблем всего нашего общества, — ответил он.
— А кто же тогда должен их решать, — удивилась Робин, — если не люди, облеченные властью, такие как вы?
— Кто вам сказал, будто я облечен властью?
— Я думала, что это само собой разумеется, — сказала Робин и обвела рукой кабинет.
— Да, у меня огромный офис, секретарша, служебная машина. Я могу принимать людей на работу и, хотя это чуть сложнее, увольнять их. Я самый крупный винтик в этой машине. Но есть винтик и поважнее — «Мидланд Амальгамейтедс». Они в любой момент могут от меня отделаться.
— А как насчет так называемого прощального подарка? — холодно спросила Робин.
— Жалованье за год, если повезет — за два. Его не хватит надолго, а после того, как тебя вытурили, нелегко собраться и найти другую работу. Я знаю многих исполнительных директоров, с которыми такое приключилось. Как правило, они не виноваты в том, что дела у фирмы шли плохо, но отдуваться приходилось именно им. У вас могут быть наполеоновские планы, касающиеся того, как победить в конкурентной борьбе, но для их осуществления вы должны полагаться на других людей, от главных инженеров до рядовых рабочих.
— Может быть, люди станут работать лучше, если каждый будет заинтересован в результате, — предположила Робин.
— Каким это образом?
— Ну, если они будут получать процент от дохода.
— А в случае убытков?
Робин обдумала этот неожиданный вопрос и ответила, пожав плечами:
— Капитализм несовершенен, не так ли? Это лотерея. Кто-то выигрывает, кто-то терпит поражение.
— Вся жизнь несовершенна, — ответил Уилкокс и посмотрел на часы. — Пожалуй, нам пора перекусить.
Завтрак оказался таким же оскорбительным для человеческих чувств, как и все остальное. К крайнему удивлению Робин, руководящий состав не пользовался никакими привилегиями.
— Раньше в «Принглс» была отдельная директорская столовая со своим поваром, — рассказывал Уилкокс, ведя Робин в административный корпус по неприглядным коридорам, а затем через двор, где свежий снег успел запорошить расчищенную дорожку. — Я иногда там обедал, когда работал в «Льюис и Арбакл». Кормили очень славно. А для среднего звена был отдельный ресторанчик. Их смыло первой волной сокращений. Сейчас есть только буфет.
— Что ж, это вполне демократично, — одобрила Робин.
— Ничего подобного, — возразил Уилкокс. — Старший состав теперь ходит в местный паб, а рабочие предпочитают приносить еду с собой. — Он ввел ее в мрачный, плохо освещенный буфет. Столики с пластиковыми столешницами и литые пластиковые стулья. Окна запотели, в воздухе чувствовался запах, напомнивший Робин о тошнотворных школьных обедах. Как она и ожидала, пища здесь предлагалась тяжелая — мясная запеканка или жареная рыба, чипсы, отварная капуста, консервированный горошек, пудинг с заварным кремом. Но все на удивление дешево: полный обед всего за пятьдесят пенсов. Робин поинтересовалась, почему в буфет ходит так мало рабочих.
— Потому что им придется переодеваться, — объяснил Уилкокс, — а это слишком муторно. Они предпочитают перекусить тем, что захватили из дома, при этом сидя на полу и даже не вымыв руки. Напрасно вы так за них переживаете, — продолжал он. — Это весьма неотесанная публика. По-моему, им нравится грязь. В ноябре мы сделали капитальный ремонт туалетов в цехах. За две недели их изгадили в пух и прах. Просто отвратительно, во что их превратили.
— Может быть, это форма мести? — предположила Робин.
— Мести? — изумился Уилкокс. — Но кому? Мне за то, что я сделал им новые туалеты?
— Месть всей системе.
— Какой системе?
— Заводской. Она вполне может породить сильное негодование.
— Никто не заставляет их здесь работать, — напомнил Уилкокс, накалывая на вилку кусок мясной запеканки.
— Я хотела сказать, что это может идти из подсознания.
— Откуда? Кто это сказал? — поинтересовался Уилкокс, удивленно подняв брови.
— Фрейд, — объяснила Робин. — Зигмунд Фрейд, создатель теории психоанализа.
— Я знаю, кто такой Фрейд, — огрызнулся Уилкокс. — Я совсем не идиот, хоть и работаю на заводе.
— Я этого и не говорила, — вспыхнула Робин. — И все-таки, вы читали Фрейда?
— У меня нет времени на чтение, — ответил Уилкокс. — Но я отлично знаю, о чем он там пишет. Что все замешано на сексе, не так ли?
— Это сильно упрощенное толкование, — возразила Робин, пытаясь извлечь пережаренную рыбу из-под ярко-рыжей маслянистой корочки.
— Но по сути верное?
— Ну, нельзя сказать, чтобы совсем ошибочное, — признала Робин. — В ранних работах Фрейд утверждал, что либидо есть основная движущая сила человеческого поведения. Но позднее он пришел к выводу, что более важным является инстинкт смерти.
— Инстинкт смерти? Что это такое? — Уилкокс застыл, не донеся до рта кусочек мяса.
— Трудно объяснить. Если вкратце, его мысль заключается в том, что все мы подсознательно стремимся к смерти, к небытию, потому что бытие приносит много страдания.
— Я частенько чувствую это в пять утра, — сказал Уилкокс. — Но когда просыпаюсь — проходит.
Вскоре после того, как они вернулись в кабинет Уилкокса, в дверях нарисовался Брайан Эверторп. Его лицо сияло, а пиджак туже, чем обычно, обтягивал солидный животик.
— Привет, Вик. Мы ждали вас в пабе. Но вы, без сомнения, предавались милому тет-а-тет в каком-нибудь более пристойном месте. Небось, в «Королевской голове»? — он скосил на Робин хитрые глаза и рыгнул, прикрыв рот ладонью.
— Мы завтракали в буфете, — сдержанно произнес Уилкокс.
Уилкокс сделал шаг назад, изобразив безмерное удивление.
— Вик, как ты мог отвести ее в эту дыру?!
— Какая же это дыра? — сказал Уилкокс. — Там чисто и дешево.
— Вам понравилась еда? — спросил Эверторп у Робин. — Ей далеко до изысканной кухни, не правда ли?
— Полагаю, это неотъемлемая часть завода, — ответила Робин, усаживаясь в кресло.
— Очень дипломатично. В следующий раз… Надеюсь, будет и следующий раз? Так вот, в следующий раз попросите Вика отвести вас в «Королевскую голову». Если, конечно, он согласится.
— Ты пришел по делу? — раздраженно перебил Уилкокс.
— Да, у меня тут возникла мыслишка. По-моему, нам нужен свой календарь. Знаешь, его можно дарить заказчикам в конце года. Отличная реклама. Он будет висеть у них на стенке триста шестьдесят пять дней в году.
— Какой календарь? — не понял Уилкокс.
— Ну, самый обычный. Пташки с грудками. — Он подмигнул Робин. — В хорошем вкусе, без пошлятины. Как у Пирелли. Некоторые их коллекционируют.
— У тебя как с головой? — поинтересовался Уилкокс.
— Я знаю, что ты сейчас скажешь, — откликнулся Эверторп и поднял вверх пухлые розовые ручки, словно призывая к спокойствию. — «На это у нас нет средств». Но я и не собирался нанимать лондонских фотомоделей. Это можно провернуть очень дешево. Ты же знаешь, что у Ширли есть дочь, которая работает моделью.
— Хочет ею стать, если быть точным.
— Трейси вполне подойдет, Вик. Ты должен посмотреть ее альбом.
— Я уже видел. Она похожа на двойную порцию розового бланманже. И возбуждает примерно с такой же силой. Это Ширли тебя подговорила?