— Я подумаю.
Стефани действительно не переставая думала — но прежде всего о том, что, собственно, она могла бы надеть. Если она влезет в свои всегдашние кроссовки, вряд ли Карла это порадует.
В свободную минуту она расспросила самых элегантных медсестер, и они посоветовали ей несколько магазинов.
Ее сослуживицы почти все были мартиниканки, поэтому Стефани, выйдя из больницы, спустилась в метро и поехала на север Парижа, на Барбес, в африканский район столицы, где в витринах теснилось множество туфель — попроще и поизысканнее, — и все не слишком дорогие.
Несколько раз ей хотелось развернуться и уйти: очевидно было, что многие из здешних магазинов рассчитаны только на проституток, — такие в них царили откровенные, агрессивно-броские формы, материалы и расцветки.
Как ей и советовали, она зашла в «Grand chic parisien» — неоновые лампы, нагромождение обувных коробок, продавленные, с вытершейся обивкой банкетки, залатанный линолеум выглядели непрезентабельно: магазин явно недотягивал до своего гордого названия.
Она все же настроилась, что не уйдет отсюда без покупки; правда, необходимость примерять туфли на каблуках пугала ее так же, как если бы пришлось, к примеру, отправиться на стажировку на дальние пастбища департамента Ланды. Однако с помощью продавщицы ей удалось подобрать каблуки такой высоты, чтобы ее не качало, и она решила купить две пары.
— Как вам эти?
Стефани прошлась в очередной паре.
— Эти не понравятся мужу.
— Не любит лакированную обувь?
— Нет, он слепой. Звук не подходит… они стучат так, будто школьница спешит к первому причастию… мне нужен более сексуальный звук.
Заинтригованная продавщица принесла несколько пар туфель более изысканной формы.
— Отлично, — похвалила Стефани, ошеломленная тем, что обнаружилась связь между видом туфель и звуком их каблуков. — Теперь мне нужно только подобрать цвет.
— С цветом будет проще, вы же его выбираете только для себя.
Эта идея подбодрила Стефани, подходящая модель уже была выбрана, и она купила две пары: черные и красные. Конечно, покупка лодочек карминного цвета ее немного смущала: Стефани сомневалась, что решится их носить, но в тот день благодаря Карлу она позволила себе запретное удовольствие, словно девочка, которая мечтает тайком от матери прогуляться в ее вечернем платье.
В четверг она сложила свои обновки в старую спортивную сумку и отправилась в больницу.
В десять минут одиннадцатого — момент, когда, она была уверена, ни один врач не зайдет в палату, — Стефани объявила на ухо Карлу:
— Я принесла.
Она прикрыла дверь, поставила у входа свои сандалеты-размахайки, чтобы можно было быстро в них запрыгнуть, если кто-то войдет, и надела черные лодочки.
— Займемся процедурами.
И она принялась за дело, порхая вокруг его кровати. Острые каблучки энергично постукивали по полу, замирали, когда она останавливалась, а потом легко скользили дальше.
Карл улыбался во весь рот.
— Какое счастье, — прошептал он.
Вдруг Стефани захотелось попробовать красную пару:
— Подождите-ка, я принесла еще одни. Они не так уж отличаются, но все-таки…
Она надела (на этот раз — для себя самой) другую пару, алые лайковые лодочки, и продолжала работать — радостная, немного возбужденная.
Неожиданно Карл спросил:
— У этих ремешки тоньше?
— Да нет.
— Они больше открывают ногу? Вырез глубже?
— Тоже нет.
— Может, они из змеиной кожи?
— Нет.
— Тогда какого цвета? Случайно, не красные?
Стефани, опешив, подтвердила, что он прав. Глазные нервы Карла пострадали в аварии, да и на глазах у него толстая повязка. Как же он догадался?
Ей стало не по себе, она пошла к двери, сняла лодочки и опять надела свои обычные рабочие сандалии, а туфли спрятала в сумку.
— Спасибо, — прошептал Карл, — вы меня побаловали.
— Но как вы угадали?
— Конечно, я не мог видеть, чем отличаются туфли, но в вас я почувствовал что-то такое… вы сами в них очень переменились: двигались по-другому, покачивали бедрами… Держу пари, что именно эти туфли вы надеваете, когда хотите произвести впечатление на Ральфа. Я прав?
— Ну…
— И голос мне ваш ужасно нравится, такой насыщенный, певучий, ровный. Странно, такие звучные голоса обычно у чернокожих женщин! А вы ведь не чернокожая?
— Нет. Но у меня много общего с нашими медсестрами-мартиниканками.
— Да, это я тоже слышу. Широкий крепкий таз, упругая кожа чуть полноватой богини… Я не ошибся?
— Но как вы это узнали?
— По вашей походке в лодочках и по голосу тоже. У очень худых женщин редко красивый голос. Похоже, нужно внушительное тело, чтобы голос звучал насыщенно… И широкий таз, чтобы голос был густым, сочным… Говорят же о голосе, что он — полнозвучный. И если голос такой, то и сама женщина — не худышка. Какое счастье!
— Вы сами-то верите в то, что говорите?
— Еще как! Для голоса нужны пышное тело и резонанс. Если тела нет и резонировать негде, голос суховат. Как и сама женщина. Согласны?
— Судя по вашим подругам, которые здесь были на днях, вас интересуют только худые дамы.
— Стечение обстоятельств: я фотограф и часто работаю с моделями, делаю снимки для модных журналов. Но я так люблю женщин, что мне в худых нравится худоба, а в полных — полнота.
В пятницу конец смены застал Стефани врасплох. Как она проживет эти три дня без Карла?
Раз уж так вышло, надо посвятить это время ему; и она несколько часов провела в косметическом салоне, сходила в парикмахерскую, не без труда записалась к маникюрше, а потом, дома, открыла шкаф, чтобы устроить строгий досмотр своей одежде.
«Что бы ему понравилось? Что бы ему не понравилось? Разложу-ка я все на две кучки».
Она пообещала себе не лукавить — в результате полки опустели, и в субботу несколько мешков одежды отправились на сборный пункт Красного Креста.
В воскресенье она еще раз отправилась на Барбес, чтобы пополнить свой гардероб и подумать над тем, что Карл рассказал ей о полных женщинах. Если они ему нравятся, то и она тоже должна понравиться. Стефани сидела на террасе кафе и разглядывала прохожих.
Какой контраст между Барбесом и китайским кварталом! Здесь все было не похоже на ее район! Там — улицы азиатские, а здесь — африканские, в них отличалось абсолютно все: зеленовато-желтые ароматы китайского квартала, запахи корней и трав сменялись здесь багряными, пряными, резкими запахами Барбеса, духом жареной баранины, шипящих в масле колбасок-мергез; и толкотня на тротуарах Барбеса контрастировала с пустынными проспектами Чайна-тауна, но главное — женщины… Женщины отличались и ростом, и походкой, и одеждой, а прежде всего — своим представлением о женственности. Женщина с Барбеса подчеркивала свои формы эластичной лайкрой или придавала им больше пышности, облачаясь в роскошную африканскую тунику-«бубу» — яркую и просторную, а женщина из Чайна-тауна хоронила себя под бесформенной курткой, маскировала грудь прямым безыскусным кроем — на мужской лад, застегивалась на все пуговицы, а ее бедра и ляжки были задрапированы прямыми брюками.
Величественные африканки в широких платьях или обтягивающих лосинах плыли вразвалочку под страстными мужскими взглядами. Ни на секунду они не сомневались в своей привлекательности. Им и в голову не приходило принять за насмешку, если им свистели или подмигивали. Они держались раскованно, залихватски, даже нагло, настолько уверенные в своем непреодолимом очаровании, что и в самом деле одерживали победу. Стефани, так же как и все мужчины вокруг, решила, что они выглядят роскошно.
А ведь окажись здесь сейчас ее мать, она взирала бы на все это с тоской, словно ее затащили на парад бронетехники, в дом инвалидов или на балет китов. Стефани поняла, что ее недовольство собственным телом навязано матерью, которая слишком далеко зашла в самолюбовании и объявила себя каноном красоты. Мало того, когда Стефани наконец разъехалась с Леа, ее угораздило переселиться в китайский квартал, в среду милых, но миниатюрных моделей, что только усугубило ее комплексы.
Тут мимо прошла рыжеволосая женщина, худенькая, анемичная, точь-в-точь похожая на Леа. Стефани прыснула: вот картинка, стрекоза в царстве крольчих. Здесь, среди этих великанш, миниатюрность выглядела худосочностью и женщина с плоским животом казалась костлявой.
Так Стефани заключила, что привлекательность — понятие относительное, и вернулась домой умиротворенная, что-то напевая себе под нос. Проходя по авеню Шуази, от супермаркета «Тань» к заведению «Утка по-пекински», она вдруг почувствовала, что и ее рост, и весь облик — то, что надо, она выглядит просто ослепительно.
Дома в высоком зеркале она обнаружила новую женщину. В отражении не так уж много изменилось: только одежда, прическа и поза, но внутренний свет и уверенность в себе сделали ее другой — красивой пышной девицей с роскошной грудью. Она поблагодарила Карла и с нетерпением ждала следующего дня.
