— Виталь, я молодец?
— Само собой! Жди, скоро буду.
Хорошо, что Костиков живёт на божеском от меня расстоянии. И такси быстро подкатило, хотя в праздничный день можно бы было ожидать проволочек. В общем, через полчаса я уже звонил ему в дверь.
Её открыл Гарибальди. Здрасьте-пожалуйста! Этот-то откуда? Сам дочухал приехать, или Никита с ним тоже связался? Скорее всего, второе.
— Салют, — буркнул ему. — А ты чё тут?
— То же, что и ты.
— Ну, как знаешь. Я же ничего не говорю. Он здесь сам-то?
— Здесь.
— На самом деле канал открыл?
— Вроде как.
— Блин, не верится чё-то.
— Придётся поверить.
Полуразвалившись на диване, Никита с бутылкой пива и дикой улыбкой до ушей, пребывал в прунах восторга от собственной значимости. Был в одних трусах и какой-то ободранной, застиранной футболке. Меня он встретил уже прозвучавшими в телефонном звонке упрёками в том, что я его вроде как недооценивал. Хотя всё было с точностью до наоборот — я верил в него как в никого другого.
Словно этакий футуристический гроб, солярий располагался в центре зала на обыкновенном обеденном столе. От него к некой конструкции, по виду напоминавшей электрический щит с рычагами и мигающими лампочками тянулись провода. От щита провода уходили к стоявшему на столе в углу комнаты компьютеру. В квартире витал сильный запах целого букета химических веществ. У Никиты вся футболка была чем-то забрызгана.
— Что, архаровцы, — как-то даже презрительно оглядывал он нас, — не думали, не гадали, а Никита взял и сотворил чудо! Он такой, этот Никита. Это с виду он никчемное существо, а внутри-то он ого-го! Повелитель миров!
Я его как мог приободрил, успокоил и вдвоём с Антоном после многочисленных вопросов и уточнений нам удалось вытянуть из повелителя миров сбивчивый рассказ о том, что же здесь произошло.
Дело обстояло примерно так. Никита, получив от меня тетради Иващенко и ознакомившись с ними, впал в настоящее отчаяние. Всё в них было абсолютно неразборчиво, а там где можно что-то разобрать, смысл написанного ускользал и показывал здоровенный кукиш. Три раза он отбрасывал их в ярости и чуть было не разорвал в клочья — таким безбрежным казалось ему непонимание профессорских загадок. Однако после пары дней неудач, он вдруг проснулся посреди ночи с необыкновенным зудом. Зуд требовал от него заглянуть в тетради ещё раз, что он и сделал. Один разобранный и осмысленный абзац, затем другой, третий — той ночью он сумел расшифровать с десяток страниц.
После короткого утреннего сна, зуд его не покидал и требовал дальнейших действий. Он разбирал тетради ещё два дня и сумел вникнуть в ход профессорских рассуждений. Когда весь текст был набран нормальным шрифтом в компьютере, Костиков ещё раз прочитал его от начала до конца и… вот тут-то его и озарило.
Он клялся и божился, что дело вовсе не в тетрадях. Прямых ответов там не было, утверждал он. Единственная их ценность — координаты параллельной Земли в хитро сконструированной системе многослойных вселенных. Вся заслуга по настройке агрегата на трансформацию материи принадлежала исключительно ему. Просто он сумел понять принцип, которым руководствовался советский учёный при поисках решения (надо заметить, тоже у кого-то позаимствованного).
В общем, поняв принцип, Никита отправился в ближайший магазин радиодеталей и на десять с половиной тысяч — «Чтоб вернули, поняли!» — закупил всё, что требовалось для окончательного создания пространственной машины. На финальный монтаж у него ушли всего сутки. Первый эксперимент с пустым агрегатом показал, что приборы фиксируют создание межпространственного канала. Вот прямо так фиксируют: чётко и без дураков.
Требовался эксперимент с живым организмом. Никита отправился в зоомагазин за белой мышью. Он видел в кино, что белая мышь идеально подходит для всех мыслимых и не мыслимых экспериментов. Мышей в зоомагазине не оказалось. Ему пришлось брать морскую свинку.
За полчаса Костиков подготовил её к путешествию в параллельное измерение: натёр специальным раствором (вот его рецепт в тетрадях Иващенко имелся, рецепт несложный) и рассказал ей о научной и исторической значимости события в котором свинке предстояло участвовать. Свинке льстило сравнение с Белкой и Стрелкой, и на эксперимент она согласилась без возражений.
Никита спутал её ремешками, поместил внутрь камеры солярия, произвёл настройку всех механизмов и нажал на рычаг. Минуты три солярий изрядно трясло — «Я был вынужден поддерживать его руками, хорошо, что додумался натянуть перчатки — он пышил жаром! А потом, для следующего раза, решил создать каркас для стабильного его положения на столе, ножки же стола прибил гвоздями к полу». Но затем тряска прекратилась, положенный заряд энергии был выработан — «Автономного генератора вполне хватило, в сущности для этого требуется не так уж и много энергии. Но сияние, друзья мои, какое при этом возникает сияние!» — а когда напряжённый, покрывшийся потом Никита распахнул крышку бывшего солярия, а ныне полноценной межпространственной машины, он увидел, что свинки внутри нет. На дне агрегата валялись лишь опутывавшие её ремешки.
Свинка улетела в Советский Союз!
Впрочем, Костиков был не тем человеком, кто будет безудержно радоваться первому локальному успеху. Ему требовалось новое подтверждение исправного функционирования машины. Старый котяра, живший у него уже лет семь и, видимо, сильно оголодавший за последние дни от тяжкого погружения хозяина в изобретательство, наглым образом укусил в этот момент Никиту за лодыжку. Чем решил свою судьбу: недолго думая, гений спутал визжащего кота ремнями, произвел соответствующую под вес Полпота (так звали бедолагу) настройку оборудования, закинул его в агрегат и нажал на рычаг. Несколько минут благословенного сияния — и Полпот отправился вслед за морской свинкой в страну Советов. «Был вытолкнут», — так выразился Костиков. По его теории, при установке точных межпространственных координат и создании канала путешественника просто-напросто выбрасывало на другую половину. Этакая затягивающая воронка, унитаз с закручивающейся в спираль водой, скоростной лифт.
— Я только об одном прошу советскую власть, — смотрел на нас Никита слезящимися глазами, — чтобы она не отлавливали бродячих котов. Пусть они проявят к Полпоту милосердие, пусть его подберёт какая-нибудь сердобольная пенсионерка. Я пожертвовал им ради эксперимента, а сейчас сердце сжимается от понимания, что я совершил предательство.
— Э-э, брось! — попытался я его утешить. — Он сейчас в лучшем из миров.
— Будем надеяться, — смахивал Костиков с ресниц и бороды пьяные слёзы. — Будем.
Мы с Гарибальди потоптались вокруг агрегата. Чего-то не хватало для полного счастья и всеобъемлющей уверенности в свершении научного прорыва.
— Ну а что, — сказал Антон, — может, ещё какое животное отправим? Надо же и нам убедиться в том, что машина работает.
Точно! Вот это правильно. Я предложение командира горячо поддержал.
— Да ради бога, — отозвался Костиков. — Только где вы сейчас животное отыщете? У меня нет больше. Если только тараканов на кухне отловить, но их неинтересно отправлять в СССР.
— Можно бродячую собаку поймать. У вас их в районе полно. Особенно на пустыре за гаражами. Постоянно вой стоит.
— Ну, если не лень ночью пса ловить, то флаг вам в руки.
— А, поймаем? — взглянул на меня Антон.
Ну разве мог я упустить возможность собственными глазами запечатлеть перемещение живого существа в Советский Союз? Ни мгновение не раздумывая, согласился.
Мы оставили Никиту наедине с собственным триумфом и отправились к гаражам. Но до этого заглянули в круглосуточный магазин, невзрачный павильон, что стоял буквально во дворе костиковского дома — за палкой колбасы. Я благоразумно рассудил, что без приманки собаку нам не поймать. Выйдя наружу, закурили.
— Ты не в курсе, что там у нас за дела в руководстве происходят? — решил я по пути поинтересоваться у Антона беспокоившим меня вопросом.
— В каком смысле дела? — не понял он.
— Ну я же чувствую, что в Комитете какая-то волна пошла. Недовольство, что ли. Только вот чем, не вполне ясно.
— Ты по каким это признакам определил?
— Да есть кой-какие. Например, Брынза мне эсэмэску прислал издевательскую. «Чё, орёл, допрыгался!?» Это же не просто так, правильно?
Какое-то время Гарибальди молчал.
— Вообще-то я не должен тебе об этом говорить, но раз Брынза сам такой придурок, что эсэмэски шлёт, то, так и быть, скажу. Волна действительно пошла и недовольство в Политбюро большое. Недовольство это направлено на нашу Звёздочку. Сегодня мне сообщили, что её деятельность заморожена.
— Заморожена! — я не мог поверить услышанному. — Ни хера себе! Они что это там придумали?! То есть, мы сейчас вне игры?
