Чейз старался держать себя в руках, но ослабел и попятился. Толпа в ужасе отхлынула, кто-то вскрикнул. Люди начали перешептываться. «Матерь Божья!» – одна из женщин перекрестилась. «Господи Иисусе!» – простонала другая и закрыла лицо руками.
Старушка выпустила, наконец, рукав Чейза, хлопнула сержанта по руке и объявила:
– Пресвятая Богородица, это ж Кэвин Поттл, муж Эдиты!
– Да ну, – возразила женщина помоложе.
– Ей-богу.
В толпе стали повторять имя несчастного, шум нарастал.
У Чейза заныло в животе.
– Как? – вымолвил он, наконец, и поглядел на старушку.
– Кэвин Поттл. Года три-четыре как в море ушел. И с концами. Такой тогда шторм был, такой шторм! Почитай половина команды утопла. А сколько теперь утопнет, и сказать страшно. – Старушка убежденно закивала. – Голова-то мертвая у рыбы в брюхе – уж больно примета плохая.
– Примета плохая. – Чейз не верил своим ушам. В наши дни, и вдруг такое суеверие. Он вдруг заметил, что голова пристально смотрит прямо на него.
– Никогда не знаешь, чего ждать. – Старушка встала на цыпочки и жарко прошептала сержанту в ухо: – Злые времена настали.
Воскресенье воскресеньем, но главный врач больницы Порт-де-Гибля все-таки решил вызвать специалиста из Сент-Джонса. Приехал доктор Баша, светило патологоанатомии, темноволосый человечек с кожей цвета корицы и узким, но приятным лицом. Он потребовал, чтобы до его приезда тело Ллойда Фаулера оставили в морге. Баша повторно проделал все анализы, изучил результаты вскрытия и сравнил с результатами вскрытия Эндрю Слейда. Добился, чтобы на следующий день эксгумировали тело Масса Дровера. Кроме того, Баша обследовал Донну Дровер и других пациентов, страдавших этим странным заболеванием. Все они лежали в кислородных масках.
Доктор Питерс, местный патологоанатом, уже вскрывал тела Слейда и Фаулера. Ничего необычного он не нашел. В карте Ллойда Фаулера записали «внезапная остановка сердца». Слейд погиб от внутричерепной гематомы, он ударился головой о камень. У Донны Дровер тоже не нашли никаких признаков инфекции или вирусного заболевания. Лейкоциты в норме. Томография показала, что мозговые ткани не повреждены. Сосуды, отвечающие за процесс дыхания, сокращения сердечной мышцы, давление, глотательный рефлекс, сон и температуру тела, тоже в порядке. Персонал больницы облегченно вздохнул, все сплюнули через левое плечо, надеясь, что больше смертей не будет. Не хватало еще паники в районе. И так уже диспетчеры скорой помощи с ног сбились. Все звонят, всем чудится то химическая, то бактериологическая атака.
Доктор Томпсон узнал, что назначено повторное вскрытие, и попросил разрешения присутствовать. Вместе с главным врачом они первыми выслушали вердикт Баши. Тела Фаулера и Слейда лежали на соседних столах. Патологоанатом взял у них образцы тканей.
– Повреждений в легких нет, – сказал Баша. Он отпилил верхушки черепов. – В коре головного мозга у обоих никаких изменений. – Баша быстро и умело исключал причины смерти. Он что-то отрезал, взвешивал и записывал результаты.
– Слейд погиб от гематомы. – Баша удовлетворенно улыбнулся. – Фаулер умер от остановки сердца. Все просто.
Диагноз, поставленный Питерсом, полностью подтвердился, но спокойнее Томпсону от этого не стало. Он вышел из больницы, сел в свой внедорожник и поехал в Уимерли, чтобы навестить Слейдов. Он ведь собирался сделать это еще вчера, когда Эндрю был жив.
Томпсон провел в больнице почти всю ночь, но вздремнуть все-таки исхитрился: часов в пять утра он, наконец, добрел до ординаторской. Хорошо бы, конечно, побриться и отдохнуть, как следует, но уж очень хочется поговорить с кем-нибудь об этих смертях. Надо понять, что происходит, а для этого нужны дополнительные сведения. Несмотря на утешительное заключение доктора Баши, Томпсон продолжал беспокоиться как всякий, кто живет заботами родного города. Двое из умерших были его пациентами. Ллойд жаловался на трудности с дыханием, Эндрю пришел в больницу с тем же самым. Его осмотрели и спокойно отослали домой.
Томпсон решил принести Слейдам свои соболезнования и заодно выяснить, не было ли в последнее время чего-нибудь необычного в поведении подростка. Если окажется, что в семье еще кто-нибудь плохо дышит, надо срочно доставить его в больницу и поместить под наблюдение.
Навстречу доктору по потроширскому шоссе пронесся армейский джип. Секунда, и машина скрылась. Томпсон посмотрел в зеркало заднего вида. Куда это военные так спешат? Может, позвонить на мобильный сержанту Чейзу, дескать, нарушают? А толку-то? Дай бог, чтобы ребенка по дороге не сбили.
Потрошир раскинулся на пустынном побережье. Деревья здесь почти не росли, на голых неогороженных участках стояли маленькие домики, за ними прятались покосившиеся сараи. Кое-где виднелись поленницы, у многих во дворах ржавели останки древних автомобилей. Казалось, городок вымер. Однако впечатление было обманчивым. Томпсон всякий раз ужасался местной нищете, но не переставал восхищаться волей потроширцев к жизни. Большинство здешних обитателей были его пациентами. Доктор знал, что они давно питаются одними полуфабрикатами и мясом убитых животных.
Томпсон сбавил скорость и повернул к Уимерли. Пейзаж сразу изменился. По сторонам дороги потянулись ели, клены и кусты волчьей ягоды. Домики здесь были ухоженные, сарайчики аккуратные. Местные называли их складами, потому что когда-то хранили в них рыболовные снасти и прочее снаряжение.
Томпсон мысленно сравнил два городка. «Небо и земля», как любила говорить его матушка. Впрочем, после того как закрыли рыбный завод, Уимерли тоже пришел в упадок. Правительство из каких-то высших соображений отказало людям в праве зарабатывать на жизнь так, как это делали их предки, в праве жить так, как они жили до сих пор. Одни потянулись на материк, другие озлобились, третьи смирились. Изредка еще можно было встретить рыбаков, сохранивших традиции и боевой дух жителей Ньюфаундленда, настоящих островитян. Но у большинства жизнь была сломана, в городке поселилась беда.
К Слейдам вела дорога, посыпанная гравием, вся в рытвинах и колдобинах. У заднего крыльца стояли две машины, старые, но еще на ходу. На траве ржавел снегоход, чуть дальше, у подножья каменистого холма кто-то бросил вездеходик. Вечерний воздух был наполнен отчаяньем, словно Уимерли потихоньку начал превращаться в Потрошир.
Томпсон пристроил внедорожник на обочине и вылез из машины. Он оглянулся на поселок, на бухту слева, на ряды домиков в долине между двумя грядами высоких холмов. Отсюда был виден даже дом Критча, он стоял на холме на другом конце городка. Томпсон вспомнил, какая была буря вчера ночью, когда он навещал больную дочь Блеквуда. Сегодня на небе ни облачка. Наверное, девочке стало лучше. Иначе бы позвонили. На востоке из-за верхушек деревьев выглядывала колокольня старой церкви. Многие бы удавились за такой вид, а достался он тупицам Слейдам.
Томпсон тут же выругал себя за столь пренебрежительное отношение к людям и заковылял по деревянным ступеням крыльца. Вдруг у самой двери он чуть не упал – что-то громко хрустнуло, нога провалилась в дыру, и доктор растянул лодыжку. «Твою мать!» – Он запрыгал на одной ноге, возмущенно глядя на прогнившую половицу. Ух ты как больно! Небось и отек потом будет. «Мать, мать, мать!» – Томпсон прыгал, пока не устал, привалился к стене и волевым усилием попытался унять боль. Вроде, получается. Ага, сейчас пройдет. Он покрепче зажмурился. Сейчас. Сейчас-сейчас. Слава богу. Прошло. Томпсон вспотел. Он вытер лицо носовым платком и несколько секунд собирался с силами. Но едва поднял руку, чтобы постучать, как дверь, распахнутая чьим-то пинком, угодила ему прямехонько по лбу. Отчаянно ругаясь, он снова отпрыгнул и схватился за голову обеими руками, из глаз посыпались искры. «Да что ж такое, Господи!»
В дверях захихикал ребенок. Томпсон почувствовал, как в нем темной волной поднимается ярость, кровь приливает к щекам. Лоб болел отчаянно. Томпсон открыл глаза. У порога стояла Бонни Слейд, девчонка лет шести, толстобрюхая и без порток. Она вдумчиво исследовала недра своего грязного носа и таращилась на Томпсона. Наконец Бонни явила миру долгожданное сокровище. Доктор отвернулся, он знал, что будет дальше. Девчонка снова хихикнула и убежала обратно в дом, нечленораздельно бормоча.
Джозеф ни на минуту не сомкнул глаз. Всю ночь он дежурил у постели Тари, ничего не ел, почти не двигался, только глотал таблетки. В каких количествах, припомнить не мог. Во всяком случае, достаточно, чтобы успокоиться и прийти в себя. Душа и тело оцепенели. Хорошо. Джозеф пил ативан и еще что-то от сонливости. Таблетки спасут мир! Они – венец прогресса, памятник безграничным возможностям разума. Человечество изобрело малюсенькие белые кружочки, чтобы снимать стресс, который само же и вызывает. Гениально! Главное – на век Джозефа этих пилюль хватит.
