В каком-то романе, по мнению Валерии, очень глубокомысленном, звучала мысль, что к человеку можно одновременно испытывать влечение и дикую ненависть. Про первое Валерия почти не догадывалась, она даже желала ему смерти в какой-то момент.
Конечно, в первую очередь она поделилась своими страхами с мужем. Гена, если честно, как-то с трудом верил, что какой-то маньяк следит за его женой. То есть он ее любил и все такое, но версия с черным джипом и красной приплюснутой спортивной машиной казалась настолько абсурдной, что Валерию, встревоженную и задумчивую, становилось почти жалко.
— Зая, тут что-то другое… ты пыталась заговорить с ним?
— Нет, конечно, нет, еще чего!
Просто то, как он смотрит на нее каждый день! Разве этого мало?
Маринка, уже успевшая смотаться на неделю в Хорватию, была как всегда резка и непредсказуема и посеяла в ее душе новую тревожную мысль: «А что, если им нужен ребенок? Знаешь, сколько сейчас стоят детские почки!» — страшно выпучив глаза, сказала она. Валерия ощутила, как внутри все сжалось, подтянулось, прилипая к ребрам и образовав в груди холодную пустоту: «Господи, какой кошмар!»
В этот вечер Валерия даже плакала. Генка никак не мог прийти на работу позже. Он работал ужасно тяжело, на износ, не брал ни одного больничного, ему нужно было быть в торговом зале ровно в восемь утра, не позже. А плюс еще летучки, совещания, все это происходило в нерабочее время. Но он уже был старшим менеджером, еще немного — и станет супервизором, а это совсем другие деньги, другие условия.
— Мне страшно, понимаешь… мне стало страшно… — всхлипывала Валерия, — я совсем одна дома, я боюсь заходить в лифт, боюсь открывать дверь…
Гена ничего вразумительного посоветовать не мог. Но настоял на покупке домофона. Мама была не против, ей нравилось жить в ногу со временем, и домофон с небольшим сине-белым экранчиком казался ей вполне разумной покупкой. Валерии на пару дней полегчало.
Маринка, к сожалению, не могла подойти к дому подруги так рано, чтобы воочию убедиться в слежке. Ее муж, бизнесмен, любил поспать и в офис приезжал к одиннадцати, так что просыпались у них дома все, включая детей, довольно поздно. Валерия, несмотря на ее горячие расспросы и участившиеся звонки, мыслями по поводу всей этой истории делилась неохотно. Однажды, правда, когда Славка вдруг вышел из машины и пошел к ней уверенным быстрым шагом, неся в вытянутой руке букет из двадцати пяти бордовых роз, огромных просто, Валерию парализовал настоящий животный страх. Разбудив ребенка, беспомощно озираясь по сторонам, она завопила: «Уйди! Не приближайся ко мне!!!» Славка тем не менее подошел, положил цветы на коляску, улыбнулся, пронзительно и тепло заглянув ей в глаза, и, взмахнув полой светлого плаща, не оборачиваясь, зашагал к машине и, мягко вырулив со двора, тут же уехал. Говорят, возить цветы на коляске дурная примета, поэтому розы Валерия положила в продуктовую корзину. Стебли оказались такими длинными, что торчали с обеих сторон. Идя к Маринкиному дому, она ощущала себя законченной идиоткой, на нее оборачивались.
Когда подруга наконец вышла на улицу, Валерия снова расплакалась.
— Что ему нужно от меня?!
Этот вопрос беспокоил Маринку, возможно, даже больше, чем саму Валерию, потому что, если наивная пампушечка все-таки допускала мысль о вспыхнувших чувствах, то ей, без пяти минут журналистке, было совершенно очевидно, что дело тут ни в каких не в чувствах. Жили они в общем-то тоже не шикарно, запасть было не на что. Тайна будоражила и вызывала прилив самых искренних и теплых чувств к несчастной подруге.
— Что это? — спросила она, увидев розы.
— Он принес… положил… и сразу уехал.
— Ты что?! — Маринка ловко вытряхнула из пакетика бумажную салфетку и, вытянув цветы, застыла с ними, глядя на них с ужасом и отвращением.
— Какие красивые… — выдохнула Валерия.
Маринка, отставив руку с перевернутым букетом как можно дальше от себя, пошла к мусорке.
— Что ты делаешь?
— Ты ненормальная! Тащить в коляске… в коляске, блин, где твой ребенок! Как ты можешь вообще что-то принимать из его рук?
— Стой, не выбрасывай!
— А ты знаешь, чем он их обрызгал? А может, он хочет какие-то эксперименты на тебе ставить? Ты что, поставила бы их дома, да? — вытирая пальцы другой влажной салфеткой, спросила она, лукаво подмигнув. Валерия смутилась.
Конечно, поставила бы! Вдруг открылась дверца в другую жизнь, о существовании которой Валерия и не догадывалась, а дверца, как в сказке, оказалась слишком маленькой, зато можно было увидеть, как она поставила цветы в гостиной, и свекровь была удивлена больше всех. А Лера бы ответила: «Да так… знакомый один…» И что в этом предосудительного, в конце концов, кто сказал, что женщинам не дарят цветы? Нормальный муж должен только гордиться такой женой, ведь, по большому счету, эти цветы дарят и ему тоже…
Обняв подругу, Маринка, одной рукой придерживая коляску, мягко повела ее прочь со двора.
— Какая же ты наивная девочка… а мы сейчас пойдем в милицию…
Вяло переругиваясь, они таки дошли до страшноватенького двухэтажного здания, где сновали курящие типы в кожаных куртках и спортивных брюках, и желание заходить вдруг отпало само собой, к тому же там, наверное, очереди, а детей скоро нужно кормить.
— Лера, учти, не сегодня, так завтра ты должна накатать заяву!
И в этот же вечер, когда Гена пришел с работы чуть раньше обычного, Валерия в полной мере осознала, как была не права, чуть было не приняв цветы, как это низко с ее стороны сожалеть о том паршивом букете, выброшенном в мусорник… Она кляла себя за собственную тупость, что букет не полетел прямо в морду гнусного Вячеслава Вячеславовича…
Вечером Валерия попросила мужа поговорить с отцом. У него связи, а ей плохо, как-то ведь можно разрулить эту ситуацию.
Свекор был уставшим и не в духе. На Валерию он посмотрел вдруг совсем не как родной человек, а как мужчина значительно старше смотрит на наглую девку. Без капли уважения, с каким-то почти брезгливым лицом он уточнил: «То есть вы не были знакомы до сих пор?» Гена тогда тоже странно блеснул глазом и усмехнулся, черный от щетины, похожий на горца, с таким видом, будто думал: «Ну, курица дурная, что вытворяет, а!» Валерия похолодела. Вмиг она вдруг стала совершенно чужой в этой квартире.
Господи… как страшно, как это страшно, когда, не дай бог, бес попутает! Все теплое, годами нажитое, рушится вмиг, даже если никто не догадается об этом… все будет уже не то!
Она уже жалела, что вообще заговорила об этом. Может, поездил бы и успокоился. Ведь, по большому счету, он привлекательный мужик и денег много, такое бывает только в сентиментальных романах, такое счастье с неба, страсть на ровном месте… а она жесткий прагматик и реалист, чтобы вестись на такие бредни.
В выходные Слава редко когда приезжал, может, лишь в самом начале. Это тоже наводило на мысли о другой семье, о нелогичности его поступков. Но на следующий день после неприятной беседы со свекром черная машина была там. Ярко светило солнце, стояло прохладное октябрьское утро. Выйдя на балкон в спальне вытряхнуть плед, Валерия увидела курящего свекра в майке и спортивных штанах, вышедшего сюда из соседней комнаты.
— Он, кстати, снова приехал.
Она совершенно не призывала свекра ни к каким действиям. Акцент на этой теме где-то в глубине души просто тешил ее самолюбие.
Свекор был не в духе и немногословен. Накинув курточку от спортивного костюма, прямо в шлепках и носках он отправился вниз на беседу. Услышав, как хлопнула входная дверь, Валерия метнулась на балкон, и, когда он, большой, пузатый, светя лысиной, на кривых ножках, решительным шагом направился к знакомому до дрожи в ногах черному джипу, ее сердце, глухо ухнув, будто провалилось в пятки. Ноги почти не держали. Метнувшись в спальню, она, не снимая халата, юркнула к мужу под одеяло и закусила нижнюю губу. Дела принимали какой-то неправильный оборот. Свекор в разборках был громогласен и противен до одури, как все большие начальники. Муж отсыпался после трудовой недели, будить его совсем не хотелось, но так нужно было с кем-то поговорить!
Первый в ее семейной жизни скандал разразился минут через двадцать. Вячеслав Вячеславович, оказывается, был никаким не директором, а шофером, и ждал у дома своего шефа, который снимал квартиру на первом этаже, ну и, помимо этого, он сказал свекру массу более грубых вещей.
Свекор ворвался в спальню без стука, замер на миг в дверном проеме, глядя, как она, подскочив на кровати, аккуратно выползает из-под одеяла, следя, чтобы не распахнулся халат. Потом он начал орать. Антошка, дремавший после кормления, конечно, заворочался и застонал. Валерия хотела подойти к ребенку, но свекор, съезжая на визгливые бабьи нотки, приказал: «Смотри мне в глаза, когда с тобой разговаривают!» Она так и просидела на краю кровати, держась за ворот халата, под визг и извивания сына, пока старый хрен медленно и громко, поплевываясь, рассказывал ей, что она в этом доме никто, в Киеве никто, и что для семьи она никто, и что он не потерпит, и чтобы она знала, что он не потерпит… И потом уже, почти выйдя из комнаты, когда Валерия метнулась наконец к ребенку, он засунул в дверной проем свою покрасневшую прямоугольную морду и сказал, сально прищурившись и погрозив пальцем: «И ребенка ты тоже не увидишь».
