Ни на кровать, ни на полотенца не было и намека. Напротив, имелся большой кожаный диван и даже письменный стол, а еще в углу у окна стояло очень удобное на вид кожаное кресло с подлокотниками, а рядом с ним — книжный шкаф и торшер. Наверное, Фемке любила сидеть у окна и читать, не обращая внимания на потенциальных клиентов там, на улице; видимо, чтобы привлечь ее внимание, мужчинам приходилось спускаться вниз по ступенькам и стучать в дверь или в окно. Интересно, что она делала, услышав стук? Недовольно поднимала голову, раздраженная тем, что ее отрывают от книги?
На стенах висели картины — в основном пейзажи, один из них с пасущейся коровой, — на полу лежал восточный ковер, судя по всему, очень дорогой, под стать самой Фемке. Да что там — встреча с Фемке стала для Джека первым знакомством с могуществом больших денег и со слепой наглостью и заносчивостью, каковые влечет за собой обладание ими.
— Что это вас так долго задержало? — поинтересовалась Фемке у Алисы.
— Давай пойдем, а? — спросил Джек у мамы и потянулся к ней, но мама отстранилась.
— Я знаю, что вы с ним на связи, — сказала мама проститутке.
— С ним на связи, — повторила Фемке, повела бедрами и облизала губы. Ее жесты сочились самодовольством, в своей самоуверенности она выглядела как женщина, отлично выспавшаяся и сладостно потягивающаяся в кровати утром. Одежда, казалось, радуется, принимая ее в себя, словно горячая ванна. В какой бы позе она ни пребывала, ее тело выглядело этакой издевкой; даже во сне она была похожа на кошку, которая только и ждет, что ее погладят.
Кто это сказал Джеку, что Фемке предпочитала девственников? Она охотилась за юношами. Полиция требовала у Фемке, чтобы та проверяла у них возраст по удостоверению личности. Джек никогда не забывал ее, точнее, он не забыл, какой страх испытал в ее присутствии.
Девственники, объяснила Алиса Джеку, это неопытные молодые люди — им еще ни одна женщина не давала совета. В тот день в комнате у Фемке на Бергстраат Джек впервые ощутил, что ему нужен совет на предмет женщин, но он был так напуган, что не посмел его попросить.
— Если вы на связи с ним, может, соблаговолите передать ему весточку? — продолжила Алиса.
— Вы что думаете, я такая добрая и мягкосердечная, да? — спросила Фемке.
— Давай пойдем отсюда, — опять попросил Джек, но мама снова отказалась брать его за руку. Джек выглянул в окно, увидел, как мимо проезжает машина. Потенциальных клиентов не видать.
Алиса тем временем что-то говорила, кажется, она была чем-то раздосадована.
— Отец должен хотя бы знать, как выглядит его сын!
— Уильям отлично знает, как выглядит его сын, — ответила Фемке таким тоном, словно имела в виду: "Уильям достаточно на него насмотрелся, больше ему не требуется". Когда узнаешь про своего отца такое, в тебе обычно что-то меняется. Во всяком случае, жизнь Джека эта фраза изменила навсегда. С того самого дня он стал воображать, как папа незаметно подкрадывается поближе, чтобы украдкой на него поглядеть.
Интересно, Уильям видел, как под Джеком ломается лед и он падает в Кастельгравен? Интересно, стал бы Партитурщик спасать Джека, если бы не подоспел самый маленький солдат? Интересно, приходил Уильям в стокгольмский "Гранд-отель" смотреть, как Джек завтракает? Интересно, папа видел, как Джек уписывает за обе щеки завтрак в "Бристоле" в Осло, видел его, словно подвешенного в воздухе, в кабине лифта над Американским баром в отеле "Торни" в Хельсинки?
И сейчас тоже, в Амстердаме, по субботам, когда Джек сидел у окна или стоял в дверях в "Красном драконе" на Зеедейк, просто разглядывая прохожих на запруженной улице, всех этих бесконечных мужчин, бродящих туда-сюда по кварталу красных фонарей, — в такие вот субботы, интересно, папа не проходил мимо него в толпе? Если Уильям, по словам Фемке, отлично знал, как он, Джек, выглядит, то сколько раз Джеку уже доводилось видеть папу, хотя он сам об этом и не подозревал?
Но позвольте, разве мог Джек не узнать Уильяма Бернса? Конечно, тот не стал бы снимать посреди улицы рубашку и показывать Джеку свои татуировки, тут бы мальчик его точно узнал, но все же — разве мог сын не узнать своего отца, у них же столько общего? Взять хотя бы ресницы, кое-какие женщины говорили об этом Джеку прямо в лицо.
С того самого дня у Фемке Джек стал повсюду искать Уильяма Бернса. В некотором смысле он начал искать его именно с той минуты — но какие же слабые были у него основания думать, что этим стоит заниматься! Ведь про отца он услышал от женщины, которую считал проституткой, которая, вне всякого сомнения, отличалась жестокостью и которой ничего не стоило ему солгать.
— Она лжет, Джек, — тут же опровергла слова Фемке Алиса.
— Это ты лжешь, лжешь сама себе, — ответила та. — Ты говоришь себе, что Уильям все еще тебя любит, так вот это ложь. Более того, ты думаешь, что он любил тебя тогда, в Эдинбурге, но это же просто смешно!
— Я точно знаю, когда-то он меня любил, — сказала Алиса.
— Если Уильям когда-то тебя любил, разве смог бы он вынести эту картину — ты в роли проститутки? — сказала Фемке. — Если он тебя любил, он бы умер в тот самый миг, как только увидел бы тебя в витрине. Разве не так? Еще бы, конечно! Только тут одно условие — если он тебя любил, если ты ему небезразлична.
— Разумеется, я ему небезразлична! — вскричала Алиса.
Вообразите — вам четыре года и ваша мама орет на какую-то незнакомку, а та — на вашу маму. Подумайте — смогли бы вы расслышать, понять, о чем они на самом деле спорят? Вот представьте — вы изо всех сил пытаетесь понять, что было сказано (крикнуто) в последней реплике, но это же сложно, и поэтому вы просто не успеваете услышать следующую, а тем временем и та, что идет за ней, влетает вам в левое ухо и вылетает в правое. Разве не так четырехлетний ребенок слышит, точнее, не слышит, о чем спорят взрослые?
— Только представь себе, вот ты Уильям, и ты видишь тебя в витрине, слышишь, как ты поешь этот твой гимн или молитву, ты знаешь, о чем я, — говорила Фемке. — Как там это, "Приди ко мне, дыхание Господне", так, что ли? — Фемке знала и мелодию и тут же напела ее. — Это шотландский гимн, верно?
— Англиканский, если точнее, — поправила Алиса. — Это он тебя научил?
— Он научил ему всех шлюх из Аудекерк. Он играл на органе, а они пели. Я уверена, он и тебе его играл, а ты пела.
— Мне незачем доказывать, что Уильям любил меня — тебе-то мне уж точно ни к чему это доказывать, — сказала Алиса.
— Мне? Да при чем здесь я? — удивилась Фемке. — Себе — вот кому ты должна это доказать! Ведь Уильям не сможет это так снести, правда же, если вдруг ты выйдешь на панель и снимешь клиента, а потом еще одного и еще парочку, а? Не сможет, конечно, — но при одном условии, что ты ему небезразлична.
— Не надо при Джеке, — сказала Алиса.
— Ну так найди Джеку няню, — посоветовала Фемке. — У тебя же есть подружки в квартале красных фонарей, разве нет?
— Спасибо, что приняла нас, — сказала Алиса и только тогда взяла Джека за руку.
Они прошли вниз по Бергстраат и вошли в квартал красных фонарей, попав на площадь Аудекерксплейн. Стоял ранний вечер, только начало темнеть. Орган Аудекерк безмолвствовал, но во всех витринах и дверях стояли женщины, словно знали, что к ним идут Алиса и Джек. Там была одна из пожилых, по имени Аня, она то дружила с Джеком и мамой, то нет. Наверное, в тот вечер она решила с ними поссориться, потому что как раз напевала мелодию "Приди ко мне, дыхание Господне". Была в этом какая-то жестокость.
Там ведь и мелодии толком нет, это просто молитва, только ее поют, а не читают, слова тут важнее музыки. Это была очень простая вещь, и Джек считал, что она прекрасна, как все простые вещи; а еще это была любимая мелодия мамы.
Затем они прошли мимо Маргрит, из молодых, она всегда обращалась к нему "Джеки", но на этот раз ничего не сказала. Затем они увидели Аннелис, Гадкую Нанду, Катю, Злючку Анук, Миссис Мис и Рыжую Роос; все, как одна, напевали "Приди ко мне, дыхание Господне", Алиса не обращала на них внимания. Слова знала одна только Старуха Иоланда.
— Приди ко мне, дыхание Господне, — пела она.
— Ты ведь не сделаешь этого? — спросил Джек маму и затем солгал: — Мне наплевать, увижу я его когда-нибудь — или нет.
— Это я хочу его увидеть, Джек, — кажется, сказала в ответ Алиса. А может быть, она сказала и так: — Это он хочет тебя увидеть, Джеки.
Алиса пересказала идею Фемке Тату-Петеру, одноногий стал ее отговаривать. На правом бицепсе у Петера жил Дятел Вуди, и Джеку казалось, что даже дятел не хочет, чтобы мама пела гимн из витрины, где стоят проститутки.
Много лет спустя Джек спросил маму, а что стало с фотографией, где он, Джек, снялся рядом с Петеровым Дятлом Вуди.
— Фотография не вышла, — только и сказала в ответ мама.
Покинув Дятла Вуди, Джек и мама пошли в "Красный дракон", там Робби де Вит скрутил Алисе пару самокруток, она убрала их в сумочку. Наверное, это Робби снимал их с Тату-Тео. Джек потом решил про себя: "Наверное, эта фотография тоже не вышла".
