– Ты что, шутишь? – удивился Дроботун.
– Не шучу, – сказал я. – Он прав. Дом сдавать еще рано.
– Да ты понимаешь, что говоришь? Это ж будет скандал. Уж во все инстанции сообщили, что дом сдается. Подарок комсомольским семьям.
– Он прав, – сказал я, – такой подарок никому не нужен.
– Да, вообще-то, может, и нужен, – вдруг засомневался студент. Должно быть, он пожалел меня.
– Выйди, – строго сказал ему Дроботун, и студент вышел.
Некоторое время Дроботун молча стоял у окна и ковырял ногтем замазку.
– Ну чего ты дуришь? – сказал он. – Ты представляешь, чем дело пахнет? Давай быстро подписывай, а мы тоже подпишем. Студент тоже подпишет.
На какую-то секунду я заколебался, но потом меня понесло.
Я подумал: «Будь что будет, подписывать акт я не стану. В конце концов, хорошая у меня работа или плохая – она единственная. И если эту единственную работу я буду делать не так, как хочу и могу, зачем тогда вся эта волынка?»
– Вот что, – сказал я Дроботуну, – вы идите, а дом я пока сдавать не буду. Встретимся после праздника.
Он посмотрел на меня и понял, что дальше спорить со мной бесполезно.
– Как хочешь, – сказал он, – тебе же хуже.
В контору я пошел не сразу, сначала заглянул в прорабскую. Там сидели все рабочие, они курили, переговаривались, ожидали меня. При моем появлении все замолчали и повернули головы ко мне.
– Ну, чего смотрите? – сказал я, остановившись в дверях. – Идите работать.
– Значит, объект не приняли? – спросил Шилов.
– Не приняли.
– Почему?
– Потому что надо работать как следует. Собери сейчас плотников, пусть обойдут все квартиры и подгонят двери. Не успеют сегодня, будем работать после праздника до тех пор, пока не сделаем из дома игрушку. Дерюшев, ты ту решетку так и не заварил?
– Я заварил, – сказал Дерюшев неуверенно.
– Так вот пойди еще раз перевари. А я потом проверю.
Зазвонил телефон. Я попросил Шилова снять трубку.
– Алло, – сказал Шилов. – Кого? Сейчас посмотрю. Силаев, – шепнул он, прикрыв трубку ладонью.
– Скажи: ушел в контору, сейчас будет там, – сказал я.
Пока я дошел до конторы, Дроботун уже, наверное, успел туда позвонить, там поднялся переполох. Секретарша Люся куда-то звонила, просила отменить какой-то приказ. Возле нее стоял Гусев и спрашивал, как же теперь с очерком, который уже набран.
– Может, мне поговорить с Силаевым, он даст кого-нибудь другого?
– Конечно, – сказал Сидоркин, который все еще здесь крутился в ожидании Богдашкина. – Тебе ведь только фамилию заменить, а все остальное сойдется.
– У хорошего журналиста все, если надо, сойдется, – сказал Гусев, глядя куда-то мимо меня, как будто меня здесь не было вовсе.
– Силаев у себя? – спросил я у Люси.
– У себя. Он ждет вас, – сухо ответила Люся.
Разговор с Силаевым не получился. Как только я вошел, он стал на меня топать ногами и кричать, что я подвел не только его, но и весь коллектив, что теперь нам не дадут ни переходящего знамени, ни премий и вообще райком сделает свои выводы.
Дальше – больше. Он сказал, что теперь ему мой облик совершенно ясен, что должности главного инженера мне не видать как своих ушей и что вообще он выгонит меня как собаку.
Я все это терпел, но, когда он сказал, будто только служебное положение мешает ему набить мне морду, я не выдержал.
Я взял с его стола пластмассовое пресс-папье и раздавил его одной рукой, как пустую яичную скорлупу. Я сказал, что и с ним мог бы сделать то же самое, если бы он посмел меня тронуть. И вышел.
В дверях мне встретился Гусев. Сидоркин сидел у стены и молча курил. Люся стучала на машинке.
– Ну что, – спросил Сидоркин, – поговорили?
– Поговорили, – сказал я. – Нет Богдашкина?
Сидоркин не успел мне ответить: из кабинета Силаева выскочил красный Гусев, он осторожно прикрыл за собой дверь, пожал плечами и вышел в коридор. Мы с Сидоркиным подождали немного и тоже вышли.
Закурили. Зажигая спичку, я почувствовал, что у меня дрожат руки. Должно быть, от волнения. Никогда раньше руки у меня не дрожали.
– Нервный ты стал, – глядя на меня, сказал Сидоркин, – лечиться надо.
– Пошли подлечимся, – сказал я.
Мы пошли напрямую через пустырь. На мне были резиновые сапоги, поэтому я шел впереди, нащупывая дорогу. Половину пути прошли молча. Потом Сидоркин сказал:
– Чего это ты сегодня со сдачей намудрил?
– Я не мудрил, – ответил я. – Просто не хочу халтурить. Хочу быть честным.
– Честность, – хмыкнул сзади Сидоркин. – Кому нужна твоя честность?
– Она нужна мне, – сказал я.
Мы купили бутылку водки, зашли в столовую. Рабочий день еще не кончился, в столовой почти никого не было. Маруся вытирала столы. Она заметила, что карман у Сидоркина оттопырен, и покачала укоризненно головой. Мы сели за свой столик в углу, Сидоркин разлил водку в стаканы. Выпили.
– Дуб ты, – сказал Сидоркин, закусывая винегретом. – Сейчас бы главным инженером был.
– Обойдусь.
– Обойдешься, – сказал Сидоркин. – Так вот и будешь всю жизнь старшим прорабом, если еще не понизят.
– Ты думаешь, все счастье в том, какое место занимаешь? – спросил я.
– А ты думаешь в чем?
– Не знаю, – сказал я. – Может, и в этом. А может, и нет. По крайней мере, я знаю, что живу, как хочу. Не ловчу, не подлаживаюсь под кого-то, не дрожу за свое место.
– Не дрожишь, – сказал Сидоркин. – Потому и летаешь с места на место. Теперь тебя здесь съедят. Куда денешься?
– В Сибирь поеду, – сказал я. – Ребята зовут. Вместе в институте учились.
– А ребята тебе квартиру приготовили?
– Не в квартире дело, – возразил я.
– Кто знает, может, и в квартире. Сколько можно человеку мыкаться без своего угла, без семьи, без… А, что говорить! – Сидоркин махнул рукой. – Давай выпьем.
Таким серьезным я его никогда еще не видел. Мы выпили. Сидоркин поставил бутылку под стол. Сделал он это вовремя – в столовую вошли знакомые нам дружинники. Остановившись у дверей, они быстро сориентировались в обстановке и направились к нашему столику. Высокий дружинник отогнул скатерть и заглянул под стол.
– Поднимите, пожалуйста, ноги, – попросил он Сидоркина.
– Пожалуйста, – сказал Сидоркин и поднял ноги.
Под столом ничего не было. Дружинники переглянулись и пожали плечами.
– Ладно, пошли, – сказал высокий, и они направились к выходу.
Но Сидоркин остановил их.
– Ребята, показать? – спросил Сидоркин. Он был опять в своем репертуаре.
Дружинники снова переглянулись, и маленький первым не выдержал.
– Покажите, – попросил он.
– Только прежний уговор – никому ни слова, – на всякий случай условился Сидоркин.
– Никому, – хмуро буркнул высокий дружинник.
– Ну что с вами делать, – вздохнул Сидоркин, – глядите. – Он поднял правую штанину – под ней на тыльной стороне ступни стояла пустая бутылка.
В прорабской сидели трое: Шилов, Дерюшев и Писатель.
– Шилов, – спросил я, – плотники работают?
– Работают, – сказал Шилов, – да что толку? Все равно не успеют, полчаса осталось до конца.
– Хорошо, – сказал я, – сколько успеют, столько сделают. Дерюшев, заварил решетку?
– Нет.
– То есть как?
– Да так, – Дерюшев флегматично пожал жирными плечами. – Баллон с кислородом надо поднять на четвертый этаж, а кран отключили.
– И вы, такие здоровые лбы, не можете поднять один баллон? – спросил я совершенно спокойно, но чувствуя, что скоро сорвусь.
– Как же поднимешь, – сказал Дерюшев, – когда в нем больше центнера весу?
– А ты знаешь, как египтяне, когда строили пирамиду Хеопса, поднимали на высоту в сто сорок семь метров глыбы по две с половиной тонны?
– Без крана? – недоверчиво спросил Писатель.
– Без крана.
– Без крана навряд, – покачал головой Шилов.
Конечно, можно было на них орать и топать ногами, но этим их не проймешь.
– А ну-ка пошли, – сказал я и первым вышел из прорабской.
Баллоны лежали возле подъезда в грязи. Я поднял с земли щепку, поставил баллон на попа и очистил его немного. Потом взвалил его на плечо. Шилов, Писатель и Дерюшев выступили в роли зрителей. Пройдя первые десять ступенек, я понял, что слишком много взял на себя. Лет пять назад я мог пройти с таким баллоном втрое больше, теперь это было мне не под силу. Меня качало. На площадке между вторым и третьим этажом я споткнулся и чуть не упал. Но вовремя прислонил баллон к батарее отопления. Подбежал Шилов.
– Евгений Иваныч, давай подмогнем.
– Ничего, – сказал я, – обойдусь.
Неужели я так ослаб, что ничего уж не могу сделать? Я пошел дальше. У меня еще хватило сил осторожно положить баллон на пол.
– Ну что, – сказал я, – поняли, как строилась пирамида Хеопса?
– Вам бы, Евгений Иваныч, заместо крана работать, – почтительно пошутил Писатель.
