В этот раз у меня не было шрама, напоминавшего о случившемся, но иногда, глядя на Роджерсона, невозмутимо ведущего машину, или лежа в кровати, пытаясь заснуть, я не могла избавиться от преследовавшего меня образа. И, хоть жизни продолжалась своим чередом, ни один из нас ни разу не упомянул о том вечере, и это не давало мне покоя, я словно жила в ожидании того, что он сделает это снова.
* * *
В последнюю субботу перед Рождеством мама, Боу и я отправились на последнее занятие на курсах фотографии перед каникулами. Мы как раз закончили работать над «серией людей», как называл это Мэттью: на своих фотографиях мы должны были запечатлеть важных для нас людей и через фотографию показать наши с ними отношения. Мама попросила папу попозировать ей возле окна в кабинете, в окружении всех дипломов и наград. Он выглядел смущенно, натянуто улыбался и то убирал руку в карманы, то вынимал их. Впрочем, мама гордилась им и его достижениями, поэтому получившееся фото очень её порадовало. Боу сделала фотографию, на которой они были вместе со Стюартом. Поставив камеру на таймер, они опустили головы, а в момент щелчка затвора резко вскинули их вверх, и так получился кадр, где они выглядели абсолютно сумасшедшими и абсолютно счастливыми: волосы откинуты назад, на лицах безумные улыбки.
На моей фотографии был Роджерсон. Он не хотел сниматься, но с той памятной церемонии награждения был очень нежен и мягок со мной, и я постоянно носила фотоаппарат с собой, чтобы поймать момент. Мне удалось сделать несколько фотографий, но ни одна из них не казалась мне особенной. Но однажды, когда мы направлялись к дому Коринны и Дейва, я отстала на пару шагов и окликнула его. На получившемся снимке Роджерсон не улыбался. Он смотрел прямо в камеру, на лице было написано легкое раздражение, в руке он сжимал ключи от машины. Позади него были видны голые зимние деревья, едва освещенные тусклым солнечным светом. Чуть дальше были видны почтовый ящик и краешек желтого ламборджини Дейва. Роджерсон занимал большую часть фотографии, но холодный пейзаж на заднем фоне идеально ему подходил.
Мэттью, просматривая наши работы, назвал мамину фотографию «обещающей («Вы знаете, что цените в человеке!»)», работу Боу — «поразительно эмоционально». Дойдя до моей, он долго молчал, разглядывая снимок. Затем взглянул на меня.
— Ты знаешь этого человека очень хорошо.
— О, да, — отозвалась я, покраснев. Почему-то, разговаривая с Мэттью, я всякий раз смущалась. Он был ненамного старше и всегда вел себя невероятно дружелюбно: клал руку тебе на плечо, смеялся твоей попытке сострить. Боу говорила, что у него позитивная аура. — Это мой парень.
Мэттью снова опустил взгляд на фото.
— Судя по всему, — сказал он тихо, так, чтобы могла услышать только я, — ты знаешь его чуть лучше, чем ему бы хотелось.
Я тоже посмотрела на снимок, на глаза Роджерсона, вспомнив, какими темными они были. Почти черными от гнева.
— Да, — легким тоном постаралась ответить я. — Наверное.
Когда занятие закончилось, мы с мамой и Боу вышли на улицу. Они собирались отправиться по магазинам на финальный рождественский шопинг, я же ждала Роджерсона. На парковке было слишком холодно, так что я вернулась в холл Центра искусств и встала у окна, чтобы не пропустить машину Роджерсона. Где-то наверху играла ирландская музыка, и были слышны звуки чечетки. Интересно, как готовится к Рождеству Кэсс? Украшает квартиру? Печет печенье? Покупает елку?
— Кейтлин?
Я обернулась и увидела Мэттью, спускавшегося по лестнице в темно-зеленом пальто и сумкой на плече.
— Да, я еще здесь, — улыбнулась я.
— Тебя некому подвезти?
Ирландская музыка стихла, и раздались аплодисменты и смех.
— Нет, — я покачала головой. — Он просто опаздывает.
Мэттью кивнул и хлопнул в ладоши.
— Могу подождать с тобой, если хочешь, — предложил он.
— Ой, нет, не нужно, — быстро отказалась я. Музыка вновь заиграла, и холл наполнился стуком каблуков. — Все в порядке. Спасибо.
— Ладно, — он подошел к двери и взялся за ручку, затем остановился. — Знаешь, Кейтлин, у тебя талант к портретной съемке. Я был очень впечатлен твоей работой.
— Спасибо большое, — смущенно отозвалась я. — Я просто… Знаете, я не пыталась сделать что-то особенное и…
— Это замечательный снимок, — твердо повторил Мэттью. — Он, хм, очень живой. В нем есть что-то говорящее, и ты поймала этот момент. Отлично.
Я понимала, что на это нужно что-то ответить, но вместо остроумного или хотя бы какого-нибудь ответа я просто стояла и краснела.
— Спасибо, — сказала я еще раз, — Правда.
Он кивнул, улыбнувшись, и достал из карманов перчатки.
— Хороших тебе каникул.
— И вам, — отозвалась я, боковым зрением увидев, как машина Роджерсона въезжает на парковку. Мэттью взял меня за руку, и мои пальцы буквально утонули в его шерстяных перчатках. Он с улыбкой потряс мою руку, как мы с Кэсс делали в детстве, изображая рукопожатие взрослых.
— Счастливого Рождества, — сказал он. В этом было что-то очень милое — в его улыбке, в его пальто, даже в его смешных перчатках. Я чувствовала себя так безопасно с ним, хоть почти и не знала его, и мне совершенно не хотелось выходить из Центра искусств навстречу огням светофоров и холодному воздуху.
— Ладно, — он отпустил мою руку. — Еще раз с Рождеством, увидимся!
— Вообще-то, я тоже уже иду, мой друг приехал, — сказала я, и Мэттью придержал для меня дверь.
— Увидимся, Кейтлин, — махнул он на прощанье, когда я направлялась к машине.
— До свидания, — отозвалась я.
Роджерсон открыл мне дверь, все еще глядя вслед Мэттью.
— Кто это? — поинтересовался он, пока я застегивала ремень безопасности.
— Наш учитель, он ведет курсы, — ответила я. — А где ты был?
Роджерсон только покачал головой, объезжая парковку.
— Дейв пообещал дело на миллион баксов, но так и не появился. Я ждал его час.
— М-да, — протянула я, — ты, должно быть, был очень зол на него.
Он не произнес ни слова, посмотрев в окно с моей стороны поверх моей головы. Проследив за его взглядом, я увидела Мэттью, идущего по улице с сумкой на плече и убравшего руки в карманы пальто. Я уже хотела сменить тему разговора, но, посмотрев на Роджерсона, почувствовала какое-то напряжение. Он наблюдал за Мэттью, пока тот не скрылся за углом, а я почему-то думала о фотографии, что была в сумке на моих коленях: о выражении его лица, о черных голых деревьях позади него, о светло-сером, почти белом, небе.
Роджерсон молчал всю дорогу домой, а когда мы миновали наш почтовый ящик, как обычно, проехав чуть выше по улице, он просто отстегнул свой ремень, все так же молча глядя прямо перед собой. Я сцепила пальцы. Он просто в плохом расположении духа, это не моя вина. Дейв заставил его ждать, и он вышел из себя. К тому же, он не мог видеть, как Мэттью пожимал мне руку… или мог? Сейчас я просто выйду из машины, а завтра все будет хорошо. Ну конечно же. Разве может быть иначе?..
— Так, — внезапно услышала я голос Роджерсона, когда уже хотела открыть дверь, — что у тебя с тем парнем, Кейтлин?
— Ничего, — собственный голос вдруг показался мне странным, каким-то слабым и тонким.
— Я видел вас. — Его слова были отрывистыми, голос напряженным. — Не ври мне.
— Я не вру, — протестующе воскликнула я. — Я просто пожелала ему счастливого Рождества, и он пожал мне руку.
— Я сказал, не ври мне! — крикнул Роджерсон, и все пространство в машине словно задрожало от этих слов.
— Я не… — шепотом начала я, — Роджерсон, пожалуйста! Это ничего не значило, — я дотронулась до его руки. Он казался застывшим, словно статуя, его взгляд был направлен прямо перед собой, но, стоило моим пальцам коснуться его рукава, как его ладонь сжалась в кулак, а в следующее мгновение я сильно ударилась щекой о дверную ручку, ободрав кожу. Я с трудом могла открыть рот, но все же попыталась все объяснить еще раз.
— Роджерсон…
— Заткнись, Кейтлин.
— Но…
Он хлестнул меня по другой щеке, и мое лицо словно рассыпалось на тысячу осколков. Я прижала ладони к щекам, пытаясь не дать голове расколоться от пульсирующей боли внутри и снаружи.
— Это не моя вина, Кейтлин, — низким голосом проговорил Роджерсон. — Ты сама знаешь, что сделала.
Не в силах выдержать еще одного удара, я не сказала ни слова. Закрыв глаза, я снова сосредоточилась на списке вопросов из теста по истории. Главным секретом Роджерсона были только его глубокие знания обо всем на свете. Какой прибор используют моряки для измерения времени? Хронометр. В каком городе Италии была приготовлена первая пицца? В Неаполе. Я прислонилась горящей щекой к прохладному оконному стеклу и посмотрела на крыльцо нашего дома. На ступеньках стоял толстый пластиковый Санта, фонарики освещали подъездную дорожку, а на крыше гаража мы установили несколько фигурок оленей. В окне кабинета я увидела отца, сидевшего в кресле с газетой. Я закрыла глаза и мысленно попросила его выйти зачем-нибудь на улицу, увидеть машину, подойти и спасти меня от Роджерсона и от себя. Но он не услышал. Папа сложил газету и включил телевизор, как делал всегда, ожидая нашего с Кэсс возвращения.
