— А ты как стоишь перед полковником? — ответно улыбаясь, Михалыч шагнул ему навстречу.
Серый пиджак на миг стал грустным и счастливым.
— Мы оба стоим как... дураки.
Они порывисто и совсем не театрально обнялись.
— Здорово, Витек.
— Ну-ну-ну... Здорово, здорово...
Серый пиджак немного отстранился от Михалыча. Он все еще улыбался, но становился все грустнее и озабоченнее.
— Чем обязаны? — Михалыч пристально поглядел на него.
— Да вот, старого товарища приехал спасать от позора и отставки.
— И прям сразу пугать! — усмехнулся Михалыч. — Может, покушаем сначала? Меня узбек мой вчера уже чуть не съел.
— Товарищ Исраилов? Чуть не съел? — Серый пиджак хохотнул. — Да он спас тебя, Витя! Если б ты вчера Высоцкого прихлопнул, сейчас меня кто-нибудь другой встречал бы, а ты, в лучшем случае, швейцаром в гостинице...
— Я работы не боюсь, товарищ полковник.
— Зачем две машины?
— Ну, может быть, ты меня куда-нибудь отправишь, а сам в управление?
— Давай своих в Ты машину, а сам — за руль. Поговорим.
— Все так секретно?
— Все секретно и довольно серьезно.
Михалыч открыл водительскую дверь и наклонился к водителю Серику.
— Давай в Ты машину. Езжайте за мной.
Он уселся за руль и открыл пассажирскую дверцу. Серый пиджак устроился рядом, на переднем сиденье.
— Куда едем? В управление?
— Да на хрен мне управление ваше! Покатаемся.
Некоторое время ехали молча, приблизились
к железным воротам. Солдат-срочник выскочил из будки, отсалютовал, открыл.
— Чего приехал?—нарушил молчание Михалыч.
— Поговорить.
— А по телефону?
— Я Высоцкого веду четыре года... — начал разговор Серый пиджак.
— А-а-а... Опытом делиться?
— Ты чуть не обделался! Во-первых, очень высокое мнение есть — его не трогать.
— Покровители? Тогда понятно.
— Не перебивай, дай сказать. Я действительно приехал тебе помочь, но это не главное.
— А что главное?
— Ивлева Татьяна Петровна.
Михалыч помолчал, оценивая осведомленность Серого, затем широко и открыто улыбнулся:
— Здорово работаете!
Серый пожал плечами:
— Как умеем.
* * *
Татьяна еще спала. Она зажмурилась от солнца, которое вдруг наполнило комнату. Это Володя раздвинул занавески. Не открывая глаз, Татьяна что-то недовольно промычала и натянула покрывало на голову. Володя присел на кровать и принялся щекотать вылезшую из-под одеяла ногу Татьяны. Она попыталась спрятать ноги.
— Я сплю, — капризно протянула она. — Это невозможно...
— Очень даже возможно.
Он потянул покрывало, но Татьяна держала его.
— Ну чего еще?
— Вставай, — настаивал он.
— Я только легла.
— Да ладно тебе. Часов двенадцать спишь.
— Все равно. Еще рано...
— Вставай, Танюша.
Татьяна выглянула из-под покрывала:
— Ты чего оделся?
— Ты тоже давай, пять минут тебе на все про все.
— А поваляться?
— Никаких «поваляться». На базар идем, ковер Севке покупать.
— Я тоже хочу. Я тоже!
— Вот и давай.
— Рано же.
— Уже поздно. Да через час тут пекло будет.
— Извини, я просто не выспалась...
— Придем — поспишь. Тут все днем спят, в самую жару. Сиеста.
Володя вышел из спальни, а Татьяна, блаженно потянувшись, уселась на кровати. Осмотрелась, завернулась в покрывало. В большой комнате на столе лежала тетрадь с несколькими написанными строчками и рожицами. Строчки были зачеркнуты. На кресле осталась гитара. Татьяна зевнула.
— Не получилось? — она кивнула на тетрадь.
— Получится! — уверенно ответил Володя. — Умывайся и вперед.
* * *
Татьяна бывала на рынке в Москве, но то, что она увидела здесь, называлось «восточный базар», и такого ей встречать не доводилось. Сюда съезжались не только из соседних районов, здесь торговали и монголы, и китайцы, и уйгуры, и казахи. Рынок гудел, играл, сверкал.
Высоцкий, Кулагин, Татьяна, Леонидов и Нефедов шли по базару. Они старались держаться вместе, но их толкали, и то и дело они отвлекались на продавцов, которые сидели спокойно, ровно до того момента, пока с ними не поравняются приезжие, — тогда продавцы начинали неистовствовать, предлагая лепешки, арбузы, хурму, орехи. Они выскакивали из-за прилавков, пожимали руки, совали дыни, косички лука.
Нефедов отстал первый, потому что снимал на кинокамеру горы риса, яблок и приправ. Он даже попытался создать что-то вроде натюрморта, всучив улыбающемуся узбеку большой гранат, хотя тот торговал рисом. Леонидов приостановился, поджидая Нефедова, и как бы в задумчивости стащил с прилавка персик.
Володя, Сева и Татьяна продолжали двигаться в глубину рынка. Татьяна остановилась около красивых тканей, и к ней тут же подскочил человек с эмалированным тазом. Он начал гарцевать вокруг нее, улыбаясь и приплясывая.
— Детей купать, белье стирать! — Он застучал по внешней стороне тазика, заискивающе заглядывая девушке в глаза.
Таня, фыркнув, отвернулась и отошла к рядам с посудой—ее заинтересовали медные кумганы. Высоцкий тоже подошел к ним и обернул Таню красивым восточным платком. Он надел его как юбку, потому что ноги Татьяны вызывали нездоровое оживление.
— Не дразни гусей.
Татьяна даже не заметила этого. Ее вниманием полностью овладел ослик, стоявший в тени, недалеко от прилавка.
— Ой! Ослик! Можно погладить?
Сидящий рядом с осликом на ящике пожилой узбек только улыбнулся. Подошедший Леонидов сунул Татьяне персик и сказал: «Дай ему». Сам кормить ослика он не решился. Поразмыслив, ослик взял в зубы фрукт. Леонидов оживился:
— Смотри-ка, схрямкал!
Татьяна завизжала от восторга.
— А можно на нем покататься? — обратилась она к хозяину
Дед продолжал блаженно улыбаться.
Она залезла верхом на осла и замахала руками.
—Толик, снимай!—крикнула она Нефедову, увлеченному дынями в соседнем ряду.
Тот оторвался от камеры и, прищурив глаз, деловито заметил:
— Здесь темно. Давай-ка сюда, на солнце.
Но ослик вовсе не собирался выходить из тени. Леонидов стащил с прилавка какую-то зелень и поманил ею ослика.
— Э-э! Платить надэ! — возмутился продавец зелени.
— Потом, отстань, — отмахнулся от него Паша и протянул пучок ослу. — Ну-ка, иди сюда.
Ослик повернулся мордой к зелени и сделал шаг. Леонидов попятился — ослик за ним. Паша захохотал:
— Вот так. Жрать-то хочется!
Татьяна была счастлива: она ехала верхом на ослике, заливаясь смехом от восторга и хлопая в ладоши. Нефедов направил на нее камеру. Высоцкий подошел к дедушке на ящике и протянул ему три рубля.
— Побудьте с нами часок.
Дедушка, продолжая улыбаться, встал, по-узбекски велел мальчишке охранять товар, догнал ослика и повел его под уздцы.
Кулагин шел немного впереди, приговаривая: «Мне не надо, спасибо, не надо».
Нефедов остановился около торговцев ножами. Он выбрал самый большой тесак и делово стал крутить его в руке, играя отблеском стали.
— Помнишь, я рассказывал?
Он начал наносить удары воображаемому больному.
Паша перехватил его руку, шепнул на ухо:
— За карманы держись. Это Восток.
Но Нефедова уже невозможно было остановить — при виде изобилия ножей у него разбежались глаза.
— А есть еще, побольше? — не успокаивался он.
— Есть! — хохотнул Паша. — Только это сабля называется.
На Высоцкого надели халат и тюбетейку. Рядом, как по команде, выросло еще несколько торговцев халатами, и каждый предлагал купить у него.
— Этот бэри, в нем нэ жарко будэт.
— Сколько?
— Дэсять рублэй.
— Десять—за два, — показал пальцами Володя.
Татьяна ехала на ослике, держа в руках купленный только что кумган.
— Зачем ты это купила? Это же все новодел, — разглядывая кумган, авторитетно заявил подошедший Паша. — Они просто кидают все это в навоз недели на две, вот он и зеленеет. — Он потер стенку кумгана пальцами. — Вот—вся зелень на руках остается.
Высоцкий, в халате и тюбетейке, задержался около продавца музыкальных инструментов. Татьяна спешилась и вместе с ослом тоже отправилась разглядывать барабаны и струнные.
— Один палка, два струна, — прокомментировал Паша.
Продавец играл на чем-то, похожем на скрипку, не национальную мелодию, а «Старинную французскую песенку» Чайковского. Его слушали и приценивались иностранцы, сгрудившиеся неподалеку.
Татьяна попробовала ударить в большой барабан. Звук получился неожиданно гулким. Ослик покосился на Таню, захрипел и, задрав морду, издал пронзительный крик, напоминающий хохот. От неожиданности Татьяна подпрыгнула, взвизгнула, обняла и чуть не расцеловала осла.
