Вечером братья совершили конную прогулку по деревенским окрестностям. Вася ехал на спокойной рыжей кобыле, Иван — на холёном сером жеребце. Остановившись в лесопосадке, от которой в обе стороны тянулись запорошенные снегом поля, помолчали. Застывшие в сёдлах, с устремлёнными вперёд взорами, братья напоминали былинных богатырей на пограничье.
— Так и жизнь наша, Вася, — заметил Иван. — Полоса белая, лесополоса, полоса белая, лесополоса. Солнце закатывается. Тронули, пока не стемнело.
— Ага.
— Ничего мне напоследок сказать не хочешь?
— Нет, вроде.
— Ладно, пытать не стану. Только послушай меня. Видишь, как вокруг нас деревья плотно посажены. Сосны копейным частоколом стоят, древко к древку. Ширина лесопосадки — всего шесть метров, а с маху пройти — не пройдёшь. Один, конечно, продерёшься, протиснешься, но с тобой ведь конь; тебе о нём тоже думать надо. Выйдешь в чисто поле один — конец и тебе, и коню. При всём желании ума земле не дашь, так как один управляет плугом, другой его тащит. Так испокон веку поставлено. В тебе — ум, в коне — сила. Ум без силы — ничто, как и сила без ума. В общем, напрямки у тебя вряд ли получится. Тысячу метров, может быть, надо будет вдоль лесополосы двигаться, пока нормальный проход не найдёшь. Понимаешь, о чём я?
— Нет.
— Врёшь. Всё ты понял, насквозь тебя вижу. Смотри теперь. Предупреждён — значит, вооружён. Распустишь сопли — грош тебе цена тогда.
Прошло два дня. Лимон не подвёл. В обед третьего января в деревню приехал представитель его отца; он разыскал Васю и сказал ему, что завтра в шесть часов вечера из города придут рефрижераторы. Иван, присутствовавший при разговоре, уточнил закупочную цену и пошёл оповещать односельчан, но Вася остановил брата:
— Не вмешивайся. Тебе лишь бы мясо сдать, а мне сказка нужна, чудо, если хочешь. Сам знаю «когда», «что» и «как».
Представитель, с недоверием посмотрев на Васю, произнёс:
— Из говядины что ли сказку сделать хочешь? Что-то мне всё это не нравится. Завтра будут задействованы люди, машины, деньги. Ты уверен, что выдашь мне двадцать тонн? Это приблизительно сто голов. Это тебе не шутки шутить, Шарль Перро. Это серьёзное дело. Это госзаказ, парень.
— Да не волнуйтесь Вы так, Александр Семёнович, — сказал Вася. — Я прекрасно понимаю, что такое госзаказ. Может быть, даже лучше понимаю, чем Вам кажется. Я его выполню, чего бы мне это не стоило. Точно и в срок. У меня двадцать парней с руками и мозгами. Двадцать тонн для двадцати парней — не проблема. Завтра к 18-00 ждём рефы.
— Хорошо, — сказал Александр Семёнович. — Знай, что за тебя поручился своей головой сын шефа. У него с отцом был обстоятельный разговор, после которого мне приказали ехать к тебе. Не буду скрывать, что лично я был против сотрудничества с тобой. Ветреная и безответственная сейчас молодёжь, не то, что в наше время. Если сорвёшь предприятие, многим не поздоровится: твоему другу, его отцу, мне и многим другим… И как Андрюха убедил отца — ума не приложу. Кстати, тебе просили передать кое-что. — Александр Семёнович вытащил из внутреннего кармана пиджака красную повязку и вручил её Васе. — Держи, парень. С ума все посходили что ли?! Ничего не понимаю. Может, объяснишь?
Вася поднялся со стула и снял кофту.
На левом рукаве голубой рубашки краснела повязка, ничем не отличающаяся от той, которую передал студенту Александр Семёнович.
— Пожалуйста, скажите Лимону, то есть Андрею, что Молотобойцев не подведёт, — произнёс Вася. — Пусть скажет всем нашим, что на деревню можно положиться. Пускай за город переживают, а за моих не надо… Хотите чайку?
— Нет, спасибо. Мне пора.
— Я Вас провожу, — засуетился Иван. — Не волнуйтесь, всё будет по плану, ведь не только мой брат, но и вся наша деревня заинтересована в том, чтобы сдать вам скотину по такой высокой цене.
В ночь с третьего на четвёртое января Вася спал спокойно. Его не мучили кошмары. И та самая Россия, — о которой Молотобойцев и его друзья с недавнего времени думали и говорили не иначе, как о живой женщине, — стояла у изголовья своего сына и охраняла его сон. Она нисколько не обижалась на то, что молодые ребята представляют её по-разному.
— Главное, что вы любите меня, — думала Россия. — Остальное не так важно. Я подстроюсь под ваше восприятие, мальчишки. Пожалуй, это единственное, что я могу для вас сделать… Видишь меня матерью, Васятка, — буду тебе матерью… Представляешь меня злой тёщей, от которой тебе житья нет, Лёня? Хорошо. Тёщей тебе стану, смирюсь с твоими справедливыми нападками… А для тебя, Вовка, я, конечно младшая сестрёнка, которой ты сопливый нос вытираешь, с которой играешь, которую от всех защищаешь. Что ж — буду для тебя несмышленой и капризной малышкой, братишка… А ты, Лёша? Самая красивая я для тебя. Мои недостатки от себя самого и от всех скрываешь, ни с кем даже в мыслях мне не изменяешь. Постараюсь соответствовать статусу настоящей жены, муж мой… Поздно спохватился, папка Артём. Дочурка, на которую ты не обращал никакого внимания, стала взрослой девушкой. Ты — налево, и я — налево. Вся в тебя пошла. Теперь давай, вытаскивай меня из дурной компании, ведь у твоей России — ветер в голове, одни мальчишки и побрякушки на уме. К воспитанию готова. Лучше поздно, чем никогда. Торопись… А вот кем я прихожусь тебе, Яша, — до сих пор определить не могу. Даже меня запутал, плутишка. То я тебе, значит, мать, то тёща, то жена, то сестрёнка, то бабушка, а то и вообще — седьмая вода на киселе…»
Утро для Васи Молотобойцева началось затемно. Иван сорвал с брата одеяло, терпеливо подождал, пока младший брат расклеит глаза, и сказал:
— Завтрак на столе, лежебока. Кто рано встаёт, тому Бог даёт.
Добрую минуту студент хлопал глазами, силясь понять, где он находится и почему его подняли так рано.
— Одно слово — город. Всё не как у людей. Днём спят, ночью шарятся… Природный уклад нарушаете, поэтому ничего не успеваете. Вечером у вас бессонница, а утро почему-то в обед начинается, — сказал Иван.
— Сова — я, — буркнул Вася. — Особенности организма знать надо, биологические ритмы. Совы и жаворонки. Наука.
— Соня ты, а не сова, — улыбнулся Иван. — Хочешь, всю вашу науку одним ведром колодезной воды под хвост пущу? Мигом жаворонком станешь.
Угроза подействовала эффективно. Вася вскочил с постели и начал лихорадочно одеваться. Иван с ехидством наблюдал за братом, который никак не мог попасть ногой в штанину.
— Кому суетишься? — спросил Иван. — Мысли у тебя рваные. Думай о том, что в данный момент делаешь. Суета — помеха для дела. Всему тебя учить надо, студент.
Умывшись и позавтракав, Вася взял музыкальные инструменты, которые ему принёс Вовка Остапенко, и вышел во двор.
— Как жить-то хорошо, — с восторгом произнёс студент. — Петухи, песню запевай!
И тут произошло маленькое чудо, о котором Вася будет вспоминать всю жизнь. Началась перекличка деревенских часовых. Выпучив глазные мячики, вытянув горло, первым заголосил пёстрый забияка брата Ивана. Сдвинув алую пилотку-гребень набок, подхватил знакомый мотив чёрный соседский петух. Потом вступили задиристые горлопаны деда Кузьмы.
— Пятый — на месте, шестой — не дремлет, седьмой — в карауле, восьмой — на посту, девятый, десятый, одиннадцатый, — считал Вася. — Благодарю за службу, ребятушки. Двенадцатый — молотком! Топчи кур на пару с унынием, хлопцы. Снова соседский. Молодец. Завтра на плаху, под хозяйский топор пойдёшь, а сегодня — пой, дери глотку, буди деревню, а я от тебя не отстану. Надо весело делать добро. Чтобы и мне, и всем было весело. Под музыку и с размахом надо, а не через силу, как большинство.
Вася снял фуфайку, зашвырнул в огород шапку, перекинул через плечо барабан, приладил к горну насадку, чтобы к духовому инструменту на морозе не прилипали губы, и полез на крышу.
— Стой! Куда попёр!? — крикнул снизу вышедший на крыльцо Иван. — А-а-а-а, давай, пропади всё пропадом!.. С Богом, брат.
А потом произошло событие, о котором уже никогда не забудет деревня. В тишине морозного утра, раздирая завесу ночи, выплеснулись на зарю призывные звуки пионерского горна. Разбрызгав ноты на четыре стороны света, выкрасив округу в радужные цвета, духовой инструмент замолчал, уступая место товарищу из ударной когорты. Прошло три секунды, и разговелся после длительного поста в пыльной школьной каморке Его Величество — барабан. Разогрев затяжной дробью закоченевшие на холоде руки, студент обернулся назад и отдал приказ невидимым полкам:
— Развернуть знамёна! Первая колонна вперёд — марш! Сомкнуть ряды, держать строй, чётче шаг, рядовые переходного периода! Трусам — позор, павшим — слава, победителям — почёт!.. Эх, Левандовский, видел бы ты это.
— Бравый барабанщик, бравый барабанщик, бравый барабанщик по-ги-бал! Бравый барабанщик, бравый барабанщик, бравый барабанщик по-ги-бал! Бал-погибал, бал-погибал, бравый барабанщик по-ги-бал! — выбивал ударный инструмент, салютуя зорьке, уведомляя деревню о начале массового забоя крупного рогатого скота.
