— В роту пойдешь или показать тебе сперва дорогу в батальон?
Я молчал и по-прежнему шел за ней, не зная, что ответить.
— Что тебе сказала мать, когда ты вернулся и узнал, что я от вас ушла? — вдруг спросила Чанг. — Наверное, что я вернулась на родину в Тайнинь? А ведь было совсем не так! Просто я растерялась и не знала, что делать. У себя в провинции ничего не боялась, а здесь… Это уже позднее я привыкла работать со студентами, преподавателями, врачами, бывать в семьях, похожих на вашу семью. А у вас даже боялась рот раскрыть, где уж тут явку организовывать. Руководство это понимало, поэтому меня перебросили в Чотьек в семью торговца, чтобы привыкала к новым условиям постепенно. Но матери твоей пришлось сказать, что я возвращаюсь в Тайнинь.
Я шагал рядом с ней по пустынной улице, слушал рассказ и машинально отмечал приметы пути. Меня охватило странное чувство, будто мы идем вместе куда-то далекодалеко. В голосе девушки появились смешливые нотки:
— Помнишь тот день, когда я плакала? Это я от злости! В другое время никто не заставит меня хотя бы слезинку уронить. И злилась я вовсе не на эту противную торговку или на тетушку Хай, которая стала ей поддакивать. Обидно стало, что возможна такая несправедливость. Ведь ради людей стараешься, мечтаешь, чтобы все стали свободными, а люди как с тобой поступают? И не какие-нибудь мироеды, а тетушка Хай. Она ведь сама беднячка, знает, почем фунт лиха. На такую и сердиться долго нельзя. Когда будем возвращаться, хорошо бы ее навестить. — Девушка замедлила шаг. — В Чотьеке и Футхо я устраивала явки. Как взялась за работу, сразу почувствовала себя увереннее. А первые дни в вашем доме даже заснуть не могла, все тревожилась, что не выполню задание. Задремлешь, бывало, и приснится, что наши вступают в город. Проснешься — никого нет!
Чанг остановилась и указала рукой на один из домов, возле которого виднелось много бойцов:
— Штаб батальона там, в доме номер восемьдесят четыре. А мне теперь сюда, — она указала на проход между домами, — увидимся еще, наверное?
Она двинулась было прочь, но тотчас остановилась и снова обернулась ко мне.
— Чуть не забыла! Встретишься с семьей — передай всем привет от меня!
Девушка уходила, а я стоял и ошеломленно глядел ей вслед, стараясь разобраться в своих мыслях и чувствах. Как много нового я узнал и понял за сегодняшний вечер, сколько раз терялся и молчал, не находя слов. Мне предстояло еще о многом подумать и многое понять, но одно было ясно: я навеки связан со своими товарищами по оружию, с делом, которому мы вместе служим.
Перевод с вьетнамского И. Быстрова
Как и многие другие его товарищи по перу, Нгуен Кхай — участник войны Сопротивления. Он родился в 1930 году. Следовательно, в войну вступил юношей, что вообще-то было распространенным явлением во Вьетнаме. Молодежь, в том числе и студенческая, в массе своей шла под знамена национально-освободительной борьбы. Французских колонизаторов, потерпевших полный провал в битве при Дьенбьенфу, впоследствии сменили американские агрессоры.
Нгуен Кхай — сын своего народа, ему знакомы автомат и перо художника. В повестях «Надо идти дальше», «Конфликт», в рассказах и очерках, составивших несколько книг, он отразил важнейшие события освободительной войны своего народа, показывая героев фронта и тыла. Все его произведения пронизаны святой верой в правое дело вьетнамских патриотов, которые сражались со специально отмобилизованной армией США.
Война войной, и сколько бы она ни длилась, а все равно поле брани уступит мирному рисовому полю! Солдат, сделав последний выстрел из автомата, вернется в родную деревню, где его ждут, ибо главное назначение человека — мирный, созидательный труд. В своем творчестве Нгуен Кхай в самых различных вариантах разрабатывает излюбленную сюжетную линию: деревенский подросток пошел в сражающийся отряд, а потом снова возвращается в родные места. Таков жизненный круг, обусловленный обстановкой: солдат и пахарь, винтовка и плуг, офицер и председатель крестьянского кооператива. Смена рода деятельности по велению сердца вьетнамского патриота.
Для вдумчивого литератора такие перипетии в судьбах миллионов людей дают богатый материал для создания взволнованных произведений, отражающих стремительную поступь его народа. Как человек, своими глазами видевший результаты опустошительной войны, Нгуен Кхай с особой любовью изображает мирный деревенский труд. В ряду именно таких произведений стоит и рассказ «На уборке арахиса».
Как и многие другие рассказы Нгуен Кхая, он отмечен простотой и величием повседневного крестьянского труда. Писатель-воин не забывает вмонтировать в повествование типично военные приметы: здесь фигурируют и белые занавески из парашютного шелка в хижине из бамбука, и колыбель ребенка, сплетенная из парашютных строп…
Вьетнамский народ во всем мире прославился как народ-воин, не дрогнувший перед ордами Пентагона, отстоявший свою свободу и независимость. Нгуен Кхай с вполне понятной симпатией показывает мирные будни своего народа — ярко и художественно достоверно.
Н. Хохлов
Плантации арахиса тянутся от поселка до самых джунглей, до гор, которыми славится провинция Хонгкум. Бескрайнее, спокойное и зеленое море арахиса и полевого шафрана, и только кое-где виднеются желто-коричневые полосы — это корзины для сбора орехов, вложенные одна в другую. И тут же стоят молотилки и веялки с ножным приводом.
Больше всего народу толпится возле грохочущих машин. Со всех сторон люди тащат на носилках охапки вырванных растений, сваливают их в кучи около молотилок, подбирают рассыпавшиеся по земле орехи. Сидящие за машиной рабочие крутят ногами педали, приводя в движение барабаны молотилок, хватают арахисовые кусты, встряхивают и суют в барабан. Шипы отделяют орехи от корневища, и они, покружившись в барабане, скатываются на землю, где растет горка арахиса.
От влажного запаха только что вырванных из земли стеблей воздух после прошедшего ночью ливня словно бы напоен густым благоуханием арахиса.
Рубахи на людях, мокрые от пота, плотно облегают тела, резче подчеркивая напряжение мускулов.
На одной машине трудится сразу шесть человек, а на второй — всего двое: Хуан из первой бригады и Дао из четвертой. Их в шутку уже кличут «женихом и невестой», хотя двух таких разных людей трудно подыскать. Хуан молодой, статный, красивый парень, которому еще нет и двадцати пяти. Светло-карие глаза его скрыты черными густыми ресницами, и над ними вразлет черные брови. Он уже побывал в армии, мальчишкой ушел на войну, теперь — член Союза молодежи. Толстуха Дао выделяется среди других женщин. Достаточно раз увидеть Дао, и внешность ее запомнится навсегда: в узких щелочках хитро поблескивают глазки; живой, острый взгляд, выдающиеся скулы, неровные зубы и озорная улыбка, как у человека, привыкшего шутить и смеяться. Неправильные черты ее грубоватого лица, скрытого сейчас плотно повязанным клетчатым платком, производят впечатление надменности. Рядом со стройным высоким Хуаном Дао выглядит некрасивой коротышкой. Хоть у нее и крепкие ноги, она едва поспевает за юношей, который вовсю крутит педали своими длинными мускулистыми ногами. Но Дао, как ей ни трудно, старается ни в чем не уступать напарнику.
— Ты, кажется, порядком притомилась, — сказал Хуан, глядя на женщину, которая не успевала кидать стебли в барабан молотилки.
В ответ Дао метнула на него сердитый взгляд.
— Если устал, то сам и отдыхай!..
Хуан рассмеялся, обнажив два ряда белоснежных зубов.
— Смотри, как знаешь! Я ведь тебя не неволю, — произнес он весело и еще энергичнее стал крутить педали. Барабан стремительно завертелся, и орехи, освободившись от корней, так и выскакивали, скатываясь по краям кучи.
Хотя Дао и впрямь устала, в глазах ее светился вызов.
Настало время перерыва, и Хуан отошел в сторонку. Но Дао из упрямства все совала стебли в барабан, продолжая крутить педали.
— Ну, что, молодежь, отстаете?! Перерыва еще не успели объявить, они уже обрадовались! Ишь разлеглись…
Проходивший мимо бригадир Лам, поглядев на Дар, которая стояла около молотилки гордо подбоченясь, подмигнул и с ехидцей сказал:
— Э-э, да я вижу, ты у нас вовсе не старая. У тебя все еще впереди!..
Это была обычная шутка, которую в бригаде привыкли отпускать в адрес Дао и от которой она всегда расстраивалась, будто слышала ее впервые.
— Каждому овощу свой сезон! — сердито отпарировала Дао.
Но Лам лукаво взглянул на Хуана и процедил:
— А ведь еще многие могут тобой увлечься, так что ты не унывай…
Хуан пригладил волосы и ласково поглядел на воинственную Дао. От этого взгляда на скулах женщины выступил яркий румянец и вызывающая улыбка сошла с губ. Она громко вздохнула и, приподняв куст арахиса, стала отрывать орехи один за другим.
