Нищий заговорщицки приложил палец к губам, поднял с земли последнюю монетку и заскулил: "Уважаемые горожане, подайте на стаканчик вина!"
Все громко расхохотались, а один сказал: "Ишь чего захотел! Вода из колодца - вот твое вино. Смотри - пей, да не пьяней!"
И опять все покатились со смеху, а нищий пальцем поманил чужаков и прошептал: "А уж вам-то наверняка придется раскошелиться".
Это прозвучало как угроза, но его единственный глаз - друзья только теперь разглядели, что правый глаз у нищего был все-таки стеклянный, - подмигнул им вполне дружелюбно; кивком головы нищий пригласил их следовать за ним.
Они пересекли просторную квадратную площадь, на гладком темном покрытии которой через равные промежутки четко выделялись шесть кругов, выложенных белым мрамором. На восточной стороне площади стояло здание ратуши, обрамленное высокими флагштоками, на которых не висело никаких флагов; над порталом сверкали золотом три буквы - ПЕС - в искусно выполненной розетке из голубого мрамора. Вслед за нищим Крабат и Якуб Кушк спустились в погребок при ратуше. В нос ударило смесью винных и пивных паров с отвратительным чадом, который всегда поднимается там, где готовится сразу множество блюд. Зал был полон, но не до отказа, так что они легко могли бы найти свободный столик; тем не менее нищий с ходу направился в глубь помещения, откуда каменная витая лестница вела во второй погребок - "для отцов города". "Тут и вино получше, и народу поменьше, и можно потолковать без помех", - пояснил он.
Этот погребок был вдвое меньше первого, однако устроен так, что можно было и отгородить клиента от остальных гостей, если он хотел побыть в одиночестве, но ничего не стоило и сдвинуть к стенам легкие перегородки, и тогда все отцы города и их супруги могли просторно расположиться за большим общим столом и пировать в свое удовольствие.
В этот час дня зал был пуст, лишь в одной нише сидел человек, потягивая вино прямо из кувшина.
"Это советник городской управы, ведающий жильем; а пьет он от скуки, - сказал нищий. - Всех и дел у него, что раз в месяц подсчитать число бездомных и число пустых квартир".
Якуб Кушк возразил, что для этого приходится, наверно, немало побегать по городу, ведь как-никак...
Но нищий только рассмеялся: "Как-никак числа эти никого не интересуют, поэтому господин советник не утруждает себя подсчетами, а просто в нужный день приглашает нищего к себе в кабинет и считает, сколько монеток набралось в его шляпе, а потом выдает это за число свободных квартир. А число бездомных устанавливается таким же манером на следующий день".
В зал вплыла кельнерша с могучими формами и подала им меню; на семи страничках не значилось ни одного блюда. Нищий полистал меню с таким видом, словно внимательно его изучал, и наконец заказал для всех "парадный обед бургомистра": мозельское к рыбному блюду, красное бургундское к жаркому и на десерт бутылку старого арманьяка. "Обед этот, правда, дороговат, но обошелся бы им куда дороже, если сообщить кому следует - ну хотя бы вот этому советнику, пирующему в одиночестве, - что глаза у них зрячие", - заметил нищий, когда кельнерша удалилась. Якуб Кушк не имел ничего против вкусного обеда, а тем паче против хорошего вина, но его разозлило, что этот тип пытается их шантажировать. Не рой другому яму, заявил он, ведь и ему, мельнику, не заказано встать, подойти к советнику и просветить его насчет нищего,
Нищий опять весело расхохотался, предложил мельнику встать, подвел к столу советника и знаком показал - говори, мол.
Мельник Кушк сказал: "У вашего нищего один глаз зрячий".
"Милый ты мой, - заплетающимся языком пробормотал в ответ советник, - неужто ты так нализался, что забыл: все нищие слепы, иначе и быть не может. - Потом он вдруг ухмыльнулся во весь рот, словно его осенило. - Ага, догадался: ты советник по делам Золотого Пса и хочешь взять меня на пушку. Знаешь что, милый ты мой, я могу пить сколько влезет и валяться под столом, но вера моя непоколебима. Нищий есть нищий, и все нищие слепы, иначе и быть не может. - Он сделал большой глоток из своего кувшина, громко рыгнул и засмеялся злым смехом. - Меня не подловишь, милый ты мой, не на такого напал! Ибо, даже лежа под столом, я твердо знаю, что Золотой Пес - венец творенья, а все нищие слепы".
Когда они вернулись к столику, Крабат сжал в кулаке рукоять своей палки и спросил: "Сделать его зрячим?"
"Даже если бы это было в твоей власти, - ответил нищий, - для него ничего бы не изменилось. Он бы и собственным глазам поверил не больше, чем словам твоего друга. Так что оставьте его в покое, ешьте и пейте, а потом я сведу вас в одно веселенькое местечко".
Они ели и пили, но Крабат, не утерпев, спросил, что такое Золотой Пес. Оказалось, никакого Золотого Пса на самом деле нет, но люди твердо верят, что он существует и перегрызет глотку всякому, кто осмелится усомниться в трех основных принципах ПЕС из преамбулы к городскому уставу.
"Понятно, - заметил Крабат, - пес сожрет отступника, отступник сожрет пса, а что останется?"
Нищий рассмеялся: "Останется порядок!"
Они ели и пили, и нищий спросил о цели и причине их появления в городе; вообще-то он не любопытен и без того слишком много видит и знает, но, весьма вероятно, сможет сослужить им службу.
Крабат ответил, что службу им служат труба и кларнет, - он поднес к губам свою палку и надул щеки, кларнет заиграл, - куда им идти, они чуют нюхом, а откуда идут, не знают, ибо глаза у них спереди, а не сзади,
"Но сейчас, - подхватил Якуб Кушк, - мы пожаловали прямиком из Италии, а именно из города Пизы. Там на всех углах и перекрестках как раз возвестили, что герцог обещает мешок золота художнику, который сумеет верно написать его портрет. Мы отправились к герцогу, и Крабат сказал: "Мой друг берется написать твой портрет". Герцог ответил: "Если он напишет меня таким, каким я отражаюсь в зеркале, я велю отрубить вам обоим голову. Если приукрасит, велю вздернуть обоих на виселице; но если напишет меня таким, каким я сам себя вижу, получите мешок золота и должность придворного живописца. - Потом подвел нас к окну и показал семь рядов могил. - Там лежат живописцы, которые, к сожалению, не справились с заданием", - сказал он и засмеялся.
Герцог был безобразен до ужаса: левого глаза нет, на спине горб, как у верблюда, тело великана, а ноги карлика, да еще и косолапые. Мы посовещались, после чего я сказал: "Вели наполнить мешок золотом, господин герцог". И принялся за работу. Через неделю картина была готова: опустившись на колено, герцог натягивал лук и целился в турка - левый глаз прищурен, плечо выдвинуто вперед, так что горба не видно. Ничего не добавил, ничего не убавил, он был такой, как есть, но его уродства видно не было.
Герцог долго разглядывал картину, потом удовлетворенно пробурчал: "Ты изобразил меня таким, каков я есть на самом деле. И за это получишь обещанное золото. Но прежде вы оба должны построить рядом с собором колокольню, высокую, тонкую и устремленную ввысь, как благородный дух, живущий в моей плоти".
Так он сказал, а потом велел принести два паланкина, в первый поставил картину, которую я написал, во второй он уселся сам и приказал слугам нести оба паланкина через все герцогство. Всем жителям надлежало высказать свое мнение о картине; кто ее хвалил, платил серебряную монету за то, что удостоился чести лицезреть столь великое произведение искусства; кто не хвалил, лишался всего имущества за то, что осмеливался видеть своего повелителя не таким, каким он сам себя видел.
Целый год разъезжал герцог по своим владениям, обирая подданных. Когда он вернулся в город Пизу, башня, высокая и тонкая, как его душа, была готова: она стояла рядом с собором, сильно накренившись набок, и из всех ее сводчатых окон торчали ослиные головы. Герцог взвыл от бешенства, как ваш Золотой Пес, и грохнулся оземь замертво".
"А вы?" - спросил нищий.
"А мы перелезли через Альпы, что оказалось весьма затруднительно. При случае мы просверлим в них дыру, тогда будет легко ездить в Пизу, чтобы поглядеть на косую башню. Вот только ослов не всегда застанешь на месте".
Нищий нашел этот рассказ очень забавным и заметил как бы между прочим, что тоже хотел бы иметь свой портрет.
"У тебя паланкина нет", - отрезал Крабат и спросил, где тут нужное место, здешнее вино, мол, действует на почки, как июльское солнце на глетчеры.
Нищий указал ему дорогу, а Якубу Кушку сказал: "Твой приятель строит из себя весельчака, да только вид у него такой, будто его последние волосы сдуло ветром и теперь они растут на чужих головах, а он их ищет. От этого и впрямь кровь может скиснуть в жилах. Уж коли ты лысый, то и тверди себе, что самое милое дело, когда башка как коленка, - глядишь, ты и счастлив".
Якуб Кушк подумал: может, мы и вправду ищем то, что ветром унесло. Страна Счастья! Он вздохнул. К примеру, не далее как вчера вечером я ведь был вполне счастлив, когда сидел на старом мельничном жернове у речки, поджидая Крабата и наигрывая от нечего делать на трубе. И вдруг почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Обернувшись, я увидел автомобиль, подъехавший, видимо, уже давно, и молодую женщину рядом; она ободряюще улыбнулась мне и взглядом попросила сыграть что-нибудь еще. Я заиграл, а она подошла ближе и уселась против меня на старой тачке для мешков с мукой. Тачка была слишком низкая, и женщина это понимала.
