Сегодня дежурным был капитан Фоменко, Носов терпеть его не мог. Дурак, быдло, хамло, он ни с кем не говорил нормально, кроме начальства — только орал. Носов столкнулся с ним уже на второй день работы, их тогда собрали в Ленинской комнате по какому-то поводу — кажется, на лекцию. Было скучно, и Михаил спросил у сидящего рядом Фоменко: «Вы не скажете, кто это сидит вон там, в майорских погонах? По-моему, он приходил к нам на факультет, на встречу». И увидал вдруг, как сосед побагровел и закричал: «Если интересно — ступай и спроси! Я кто такой — тебе тут все рассказывать?! Наш-шелся еще один…» Носов аж отпрянул — до того неожиданна была реакция. И подумал: «Неужели есть правда в шутке: человек или милиционер?»
Наорать или оскорбить было для капитана самым любезным делом, однако на своем месте он держался прочно благодаря образованию: заочно кончил университет. Не употреблял на службе, хотя дома, по слухам, напивался по-черному.
— А-а, следователюга! — зазевал он, увидав Носова. — Гляди, я тебе сегодня клопа давить не дам, загоняю по вызовам, а то вы, тунеядцы, совсем мышей не ловите!..
Михаил молча прошел мимо, в дежурку, просмотрел лежащие на столе бумаги.
Заглянул Байдин:
— Привет, дорогой! Что, скучаешь? Ты учти: я тебя вечером задействую! — шумнул ему вслед майор. — Поездишь по вызовам, разгрузишь маленько ребят…
Пр-ровалиться тебе! Хоть кол на голове теши, никто не хочет понять: не дело следователя разбираться с пьяницами и домашними дебоширами. Носов поначалу допустил было такую оплошность: съездил в дежурство несколько раз на эти вызова и удостоился на собрании монинской похвалы: «Наши следователи отказываются ездить на вызова — пусть они берут примерсо своего молодого товарища, лейтенанта Носова. Его пошлешь — он съездит, разберется, доложит, все как следует. Молодец, товарищ Носов. Так держать!» Следователи оборачивались в сторону «молодого товарища» — и взгляды у них были или насмешливые, или хмурые. Он недоумевал: чем вызвана неприязнь друзей и соратников? После собрания его позвал к себе Бормотов, усадил против себя. «Ты какого хрена, скажи, ездишь на эти вызова? Других дел на дежурстве нет? Так я подкину, чтобы больше не скучал, не занимался разной ерундой!» — «Так что… разве нельзя?» — растерялся Носов. «Нельзя! Я запрещаю, понял? Суть твоих служебных обязанностей — в расследовании уголовных преступлений, ты — работник юстиции, от тебя берет начало судопроизводство. Мы, следователи, только по ошибке торчим в этой полицейской системе, и она нас пытается подчинить себе, как ты не понимаешь! Сегодня они тебя на вызова попросили поездить, а завтра могут пьяных с улицы послать поднимать! И м ведь только палец сунь… Я боролся с этим, боролся, как сюда пришел; добился вроде перестали к нам вязаться… а ты опять даешь повод, опять мне с начальством по сему случаю в конфликт входить. Что мне, делать больше нечего?» — «Так ведь, Петр Сергеич… он подполковник, начальник мой, замы его — майоры, капитаны… а я — лейтенант всего, фигура подчиненная. Попросят — куда деваться?» — «Не езди! Скажи — Бормотов запретил. А лучше всего — не торчи в дежурке, сиди у себя; вспомнят, захотят послать — откажись: не могу, мол, работы много. Тебя не для того пять лет на дневном отделении учили, чтобы ты шарамыг собирал да мелких хулиганов за воротники таскал. Запомни это! Иначе растеряем все уважение. И без нас есть кому по вызовам ездить».
Отстали на какое-то время — и вот опять. И что ответить? Бывают ведь случаи, когда не откажешься, когда знаешь, что начальство затаит обиду и отыграется на тебе. Бормотову легко говорить — а на практике не так все просто…
Носов услыхал истошный крик: это бесновался Фоменко — орал, матерился в голос.
— Что такое? Выезд, что ли?
— А то нет! Председатель суда Зырянов человека на своем «жигуленке» сшиб!
Машина судьи стояла на обочине, чуть подальше перекрестка. Уже возились гаишники, замеряя расстояния, след торможения. Носов подошел к капитану Мингалееву:
— Привет, Юра. Где остальной народ?
— Зырянова я в наше ГАИ отправил, объяснение писать. А потерпевший — в больнице, его «скорая» моментом умчала. Ты к нему не торопись — он пьяный вдубаря.
— Вон чего…
— Ну конечно! Ханыга… Поперся на красный свет, а судья на скорости шел, чтобы успеть перекресток проскочить: ему как раз был зеленый. Ну и долбанул…
— Сильно?
— Со скоростью шел, я же говорю! Перелом-то точно уж есть.
— Так… свидетели?
— Двое. Я объяснения взял коротенько, но они то же самое толкуют: «жигуль» шел на зеленый, а тот тип сунулся прямо ему под колеса.
— Ну и что за необходимость была тогда следователя вызывать? Берите и отваливайте материал сами — тут ведь чистый отказной.
— А семьдесят третий пункт?
Это… это да… «Водитель обязан предвидеть последствия действий или бездействия, приведших к нарушению настоящих Правил». Сам по себе пункт житейски и юридически ничтожен: человек не может все предвидеть, иначе он уже не человек, а сверхсущество. По этой логике, зыряновский «жигуленок» должен был тащиться в предвидении того, что ему наперерез выскочит пьяный хмырь, со скоростью детского велосипеда. Но ведь зеленый сигнал для того и горит, чтобы на него ехали быстро! Тем не менее — коли этот пункт существует — он правовая категория, на него ссылаются суды… Неужели и вправду придется возбуждать?..
С протоколом осмотра они справились довольно быстро; корпели уже над чертежом, когда завыла «сирена» и милицейский «москвич» притормозил у обочины. Из него вышли начальник отдела Монин, Байдин, начальник ГАИ майор Тарареев и сразу направились к «жигуленку». Остановились перед ним, стали рассматривать чуть заметную вмятину на капоте.
— Налетели вороны, — сказал Носову Мингалеев. — Я же тебе говорил…
— Ладно, работай давай. У них свои дела, у нас свои.
Не тут-то было: начальство моментом приперлось к ним и начало въедливые расспросы о причинах и обстоятельствах наезда. Отвечал капитан, Михаил больше помалкивал; вдруг Монин спросил:
— Вы-то как, Михаил Егорович, оцениваете ситуацию? Набирается на уголовное дело или нет?
Следователь развел руками:
— Если бы все зависело от меня — я вынес бы постановление об отказе в возбуждении. Потерпевший был пьян, полез на красный свет наперерез машине — у Анатолия Геннадьевича не было возможности ни затормозить, ни сманеврировать.
— На алкоголь его проверяли?
— Возил в вытрезвитель, сказали — все чисто, — ответил Мингалеев.
— Кто сказал? Фельдшер? — взорвался подполковник. — Вы мне кончайте тут!.. Немедленно везите его в клинику, к врачу. Еще влипнешь с этой вытрезвительской справкой: сами, скажут, написали да печать шлепнули!.. А дело, товарищ Носов, все-таки придется возбудить. Во избежание нездоровых разговоров: мол, председателя суда выгораживают — свой человек, то, се…
— Ну и что — председатель? У нас перед законом все равны.
— Равны-то равны… А только будь на месте Зырянова другой гражданин — мы с майором Тарареевым сейчас по домам телевизоры смотрели бы, а не здесь околачивались. Нет, со следствием будет спокойнее. И нам, и ему. Так что возбуждайте. С Бормотовым на этот счет я уже толковал.
Они уехали; Мингалеев толкнул Носова в бок:
— Это называется — цапанули судью… У нас на него еще материал есть — почитаешь потом. Вот соберем все до кучи, да еще прокуратура сверху упадет — глядишь, и свалится мужичок.
— Тебе-то что за радость от этого? — буркнул Михаил. — Да и врешь ты, не свалится он от таких пустяков. Ну, возбудим дело, ну и что дальше? Все равно ведь прекращать придется.
— Если оно есть — значит, человек под подозрением, под следствием. Это, брат, что-то да значит… Но лично у меня к нему своя претензия.
Поставив «москвич» под окнами ГАИ, капитан сказал Носову:
— Подожди меня. Я сейчас.
Вернувшись, протянул бумагу:
— Читай.
Так… Рапорт инспектора дорожного надзора… «Докладываю… патрулируя… в 21–40 заметил ам „жигули“, номер… следующую на повышенной скорости. На сигнал… не реагировал… продолжил преследование… была задержана… Водитель Зырянов А. Г., с ним также такой-то… такой-то… пояснили, что взяли машину у ресторана „Отдых“ и „шефа“ не обидели… О чем и докладываю…»
— Да-а… — засопел Носов. — Признаться, не ожидал. Но ведь криминала-то здесь нет, верно? Кому какое дело, чем он занимается на собственной машине, кого возит?
— Нет, не та-ак… Ему нельзя…
Михаил и сам не был уверен, что прав.
— Ладно, давай мне эту бумагу. Может, сгодится.
В тесном помещении ГАИ, занимающем двухкомнатную квартирку в цоколе пятиэтажки, сидели дорожный инспектор лейтенант Гавриков и председатель суда Зырянов. Анатолий Геннадьевич был бледен, глядел в окно, мял кисти рук. Носов поздоровался.
