– Я не оставлял машину на стоянке.
– Как вы были одеты в тот вечер?
– Я поехал туда прямо с работы, значит, был одет… примерно так же, как сегодня. Рубашка, брюки, кожаные туфли.
– Пиджак, галстук?
– Если на работе я в галстуке, то после работы сразу снимаю.
– А пиджак?
– Не помню.
– Какого цвета пиджак, по-вашему, мог на вас быть? Сколько у вас пиджаков?
– Штук тридцать, наверно.
Она удивленно вздернула брови. Он развел руками, словно говоря: «Каждый проявляет свое тщеславие по-своему». Потом сказал:
– Я не способен ничего выбросить. – Он пытался изобразить, что с юмором относится к такой, скорее женской, черте.
– И какой именно был на вас в тот вечер?
– На работу я обычно надеваю темный пиджак. У меня есть пара клетчатых пиджаков и несколько цвета хаки, еще вельветовый с кожаными заплатами на локтях и твидовый, но, как правило, я ношу черный или синий.
Он не знал, стоит ли спросить ее, почему она задает все эти вопросы, или сказать, что если она будет продолжать в том же духе, он потребует присутствия адвоката. Она может спросить, чем его не устраивают «эти вопросы». Вопросы, которые скорее задают подозреваемому, а не свидетелю. «Но вы не свидетель». Правильно. Я человек, который видел Дэвида Кахане незадолго до его смерти.
– Мы хотели показать вам несколько фотографий. Может быть, узнаете кого-нибудь.
Она достала из папки несколько снимков. Худой лысоватый блондин с кривым после перелома носом и золотой цепью на шее. Грустный чернокожий. Темноволосый усач, возможно иранец, с густыми блестящими волосами, узким лицом и серьезным носом. Гриффин надеялся, что кого-нибудь узнает, но не узнал никого.
– Кажется, лицо знакомое… – указал он на блондина.
– Думаете, видели его в тот вечер?
– В суде я этого не скажу. Я не уверен. Не хотелось бы, чтобы человека арестовали или еще чего, только потому, что я его будто бы где-то раньше видел.
Он надеялся, что его сомнения выглядели натурально, что он рассуждал, как обычный человек. Он выбрал блондина потому, что тот казался слабым. Или потому, что у него было круглое лицо, как у Гриффина? Если когда-нибудь устроят опознание, Гриффин выберет человека, который будет максимально на него похож. А то вдруг полиция найдет очевидца; не хотелось бы, чтобы их показания сильно расходились. Гриффин знал, что полицейские для большей объективности показывают свидетелям фотографии не только подозреваемых, но и похожих на них совершенно непричастных людей, в том числе других полицейских. По крайней мере, опознание устроено именно так. Очевидно, кто-то видел убийство издали и заявил об этом, но его описание было расплывчатым. Нет, не расплывчатым, описание было похоже на Гриффина. И теперь Сьюзен Эйвери пыталась понять, почему или как Гриффин мог убить Дэвида Кахане. Как они будут доказывать, что я виновен в таком бессмысленном убийстве? Возможно ли это?
Она убрала фотографии. Он подумал, не пригласить ли ее куда-нибудь на ужин.
– Это реальные подозреваемые?
– Что вы имеете в виду под «реальными»?
– Мотив и возможность.
– Во многих случаях у убийц бывают странные мотивы.
Это было ограбление, так?
– Если это настоящий мотив, нам надо только Доказать возможность. Даже у вас была возможность.
Что бы сказал невинный человек?
– Пожалуйста, не надо так говорить, – сказал он, – это чрезвычайно неприятно. По-вашему, единственное, что мешает человеку совершить убийство, это отсутствие возможности. Вам, конечно, виднее, но я продолжаю верить, что по природе своей люди добродетельны. – Он хотел показать, что понял ее намек не как обвинение, что было бы абсурдно, а лишь как пример ее взгляда на мир.
– Я думала, Голливуд – это океан, кишащий акулами.
– Во-первых, акулы живут инстинктом, и не стоит думать, что из-за этого они порочны по самой своей природе. Во-вторых, вы правы, в нашем бизнесе попадаются ужасные люди, и не всегда понятно, кому можно верить. Но это не значит, что все люди плохие. В нашем бизнесе полно порядочных, честных людей, которым можно доверять. Что касается меня, я в середине. – Он улыбнулся.
Сьюзен Эйвери выглядела озадаченной.
– Вы это серьезно?
– Конечно. Мне нельзя верить целиком и полностью. Я бы солгал, если бы сказал, что можно. В личной жизни, с друзьями, на меня вполне можно положиться. Но моя работа требует играть по определенным правилам. Только играем мы в реальной жизни, и проигрыш может иногда обернуться очень болезненно.
Он замолчал. «Насколько она хороший полицейский?» – подумал он. Она была в восторге. Он мог бы сказать ей, что если честностью пользоваться как оружием, она перестает быть честностью. Но он не станет ей этого говорить.
– Достаточно, доктор? Может быть, теперь мне следует рассказать вам о своем детстве?
– Давайте. – Она заигрывала с ним.
– Ай-ай-ай, – погрозил он пальцем. – Только не в рабочее время.
– Не думаю, что мой приятель обрадуется.
Ему хотелось спросить, зачем он здесь. Его действительно позвали из-за этих снимков? У нее что-то есть против него?
– Он тоже полицейский?
– Он подрядчик.
– Давно вместе?
– Год. У вас есть кто-нибудь?
– Несколько.
Ему не хотелось продолжать этот разговор. Она его разочаровала. Она не видела его насквозь. Он не был подозреваемым, его не собираются арестовывать. Может быть, и в самом деле был свидетель, но Эйвери поспешила назначать встречу и, по мнению Гриффина, потратила время впустую.
Вы встречаетесь с актрисами?
А это с какой стати?
– Лейтенант, детектив, мисс Эйвери… Сьюзен… – Настало время поставить ее на место. – Я с радостью помогу вам найти убийцу Дэвида Кахане. Мне жаль, что он погиб, но я едва его знал. Поэтому я могу себе позволить увлечься процессом поиска убийцы. Кто знает, что я смогу из этого извлечь, – может быть, удастся использовать в каком-нибудь фильме. Вы знаете, мне впервые довелось так глубоко окунуться в работу полиции. Такой личный опыт полезен. Но сегодня у меня нет времени обсуждать… – надо было как-то смягчить тон, – …мою печальную личную жизнь.
– Когда у вас будет время?
– Я вам позвоню.
Они пожали друг другу руки. Она предложила проводить его до выхода, но он отказался. Он не станет ей звонить. Если она действительно думает, что он убил Дэвида Кахане, он не хотел давать ей шанса поймать его в ловушку. Его беспокоило, что он мог себя выдать. А если они окажутся в постели и он начнет разговаривать во сне? Постель? Интересно, может ли она с ним переспать, чтобы получить признание?
Когда он вернулся из полицейского участка, в кабинете его ждали Оукли и Сивелла. Он опоздал на пятнадцать минут. Сивелла распекал по телефону какого-то своего клиента, певца. Сивелле не нравилась песня, которую тот хотел включить в свой новый альбом.
– Поговорим об этом позже, – сказал он, увидев Гриффина, и повесил трубку. – Гриффин, чем я провинился в своей прошлой жизни, что заслужил работать с певцами? Кем я был? Монстром? Потрясающий талант и полное отсутствие вкуса.
– Снова говоришь о себе? – сказал Том Оукли.
– Англичане самые противные люди на свете, – сказал Сивелла. – Даже на уровне простой человеческой беседы они самые противные.
Гриффин не стал делать вид, что хочет продолжать в подобном духе.
– Поработали над сюжетом?
Сивелла откинулся на спинку кресла:
– Когда мы расскажем тебе сюжет, ты готов принять решение в течение восемнадцати часов?
Гриффин понял, что, если он не подпишет договор, они пойдут на другую студию.
– Почему не двадцать четыре часа?
– Потому что у тебя будет время до пяти часов завтрашнего дня, а я не хочу терять весь день. У меня назначены встречи на двух других студиях. Мы думаем, идея хороша, мы думаем, ее можно реализовать, если не здесь, то где-то еще, а ты просил нас никуда пока не обращаться. Так что мы хотим услышать ответ в течение восемнадцати часов.
– А если мне потребуется три дня, чтобы сказать «да»?
– Тогда – прости-прощай.
– А если на других студиях вам дадут от ворот поворот? А я по-прежнему буду заинтересован? Тогда я скажу нашему коммерческому отделу, чтобы вы умерили аппетит.
– Ты только что слышал, как я орал на человека, который в прошлом году заработал пять миллионов, а я получаю двадцать процентов. Кстати, это не самый крупный из моих клиентов.
– Да, но ты никогда еще не продюсировал фильма. Поэтому, сколько ты заработал, не имеет значения. Ты хочешь снять этот фильм, и ты хочешь денег.
– Я продюсировал три фильма.
– Ты собрал саундтреки к трем фильмам и заслужил гордое звание исполнительного продюсера. Я что, против? Я вам сказал, что идея мне понравилась, когда вы изложили ее в «Поло-Лаунж», и пока я мнения не изменил. Хорошо, я дам ответ до одиннадцати завтра.
Гриффин знал, что согласится. Он хотел передать проект Ларри Леви. Сивелла и Оукли – который хранил молчание и, возможно, был расстроен, а то и зол на продюсера за то, что тот ставил под угрозу контракт, который был ему нужен, не из-за самого фильма, а из-за денег, – не могли вытянуть «Habeas Corpus», но идея была хороша. Кто-нибудь обязательно за нее ухватится. Камера смертников, красивая женщина борется за свою жизнь, районный прокурор со сверхзадачей, дебаты по поводу смертной казни, и все это на фоне загадочного убийства. Такой проект должен привлечь кинозвезд. Бесспорно, идея принадлежит Сивелле и Оукли, но они не справятся с проектом. Нужен кто-то, кто уже имеет опыт работы с трудным материалом. Если убедить Ларри Леви, что «Habeas Corpus» встанет в один ряд с «Жаром тела»,[33] «Зазубренным лезвием» и «Роковым влечением»,[34] он захочет его курировать, но спасует перед Сивеллой, который с ним никогда не сработается. Сивелла будет указывать Леви, как должен развиваться сюжет, и никогда не выжмет первоклассного сюжета из Оукли, который выглядит слишком утомленным для этой работы.
