— Все в порядке. Мы не имеем ничего против. Он ходил прогуляться.
В конце концов я поверил, что стюард не сердится. Поэтому, набравшись смелости, я задал ему один мучивший меня вопрос:
— Куда он ходил?
В ответ тот неодобрительно сморщил нос. Очевидно, Нортон сделал нечто такое, что служащий находил отвратительным. Фактически, по французским стандартам, мой кот совершил грех.
— Он ходил в хвост к туристам, — с пренебрежением произнес стюард, — поговорить с собакой.
Остаток пути я не сомкнул глаз. Нортон же большую часть своего досуга провел, разглядывая Атлантический океан сквозь иллюминатор. Похоже, он находил его таким же завораживающим, как и залив Файер-Айленд.
Приземлившись в Амстердаме, мы взяли такси, чтобы добраться до чудесного отеля «Амстел». Я уже приготовился либо спрятать Нортона, либо врать без зазрения совести, что он не останется на ночь в номере, так как я оставлю его у одного голландского друга. Однако мне не пришлось изображать рыцаря плаща и кинжала. Женщина, которая регистрировала нас в отеле, тепло улыбнулась коту и попросила меня вытащить его из сумки, после чего с веселым изумлением наблюдала за тем, как Нортон уселся на стойку и устроился там как дома. Менеджер отеля приблизился и дружески погладил его по голове, а вслед за ним это сделала и пара посыльных. Регистраторша спросила, останется ли Нортон на ночь, и, когда я нерешительно кивнул, поинтересовалась, не откажется ли он от блюдечка с рыбой. Я заметил, как уши Нортона, насколько это позволяла их форма, слегка навострились при слове «рыба», и ответил, что это было бы очень мило с их стороны.
В номере я поставил перед Нортоном его первый международный кошачий туалет, дождался, когда принесут рыбу, и позвонил Роману. Немного отдохнув, я был готов к работе.
Нортон согласился провести свою первую ночь в Европе, посапывая на мягкой кровати, пока несколько голландских журналистов угощали меня обедом и вином в шикарном индонезийском ресторане. (Ну хорошо, Роман был единственным, кого угощали обедом и вином, но ведь они позволили мне пойти с ними, не так ли? Это считается!) Следующий день оказался чересчур богат на события, по крайней мере для моего серого компаньона.
До своего прибытия я не имел ни малейшего представления о том, что меня ждет в Амстердаме. В полдень мы выезжали из отеля и отправлялись на закрытый показ последнего фильма Романа ведущим голландским кинопрокатчикам, потом на запись какой-то местной телевикторины, где Полански согласился появиться ради рекламы фильма, а затем на ужин с людьми с телевидения и кинопрокатчиками, после чего ночным рейсом улетали в Париж.
План выглядел заманчиво, за исключением одного момента. Что прикажете делать с Нортоном с полудня до десяти часов вечера?
Поскольку у меня не было выбора, я просто взял его с собой.
Первым на повестке стояло наше официальное представление кинопрокатчикам. Мы находились в большом просмотровом зале, заняв места на подиуме в передней части зала. Приставленный к Роману представитель студии по связям с общественностью выступил с речью, заявив, насколько все собравшиеся взволнованны от предстоящего проката очередного фильма Полански. Он перечислил успешные проекты Романа в Голландии — начиная с «Ножа в воде» до «Китайского квартала» и «Тэсс».
— А теперь, — произнес он, — я с удовольствием представлю вам нескольких специально приглашенных гостей. Справа от меня сидит человек, который не нуждается в представлении. Один из величайших режиссеров нашего времени — Роман Полански.
Зал взорвался аплодисментами.
— Справа от мистера Полански — сценарист его нового фильма, над которым они собираются начать работать в Париже — Питер Гитерс.
Мне вежливо поаплодировали, учитывая, что никто никогда не слышал обо мне и, вероятно, никогда не услышит. Но затем последовало самое лучшее объявление, когда представитель по связям с общественностью сообразил, что здесь присутствует еще кое-кто, нуждающийся в представлении.
— И справа от мистера Гитерса… его кот???
Мне редко доводилось слышать подобное замешательство в чьем-нибудь голосе и испытывать такую гордость за своего кота. Разумеется, Нортон не стал раскланиваться при упоминании его имени, но сел как можно ровнее, услышав громкие аплодисменты.
Остаток дня мы провели на записи телевикторины «Хочешь поспорить?». Это была самая популярная телевизионная программа в Голландии, а также в Германии и Бельгии. Единственное, как можно ее описать, — это гибрид из «Правды или последствия», «Хохм Роуэна и Мартина» и неизменно популярного ревю из Лас-Вегаса «Обнаженные на льду».
Продолжительность «Хочешь поспорить?» — девяносто минут, и ее съемки занимают около трех часов. Из них два с половиной часа Нортон просидел рядом со мной в зале — продюсер был настолько любезен, что выделил ему отдельное место, — в основном пялясь на вспыхивающие знаки, которые, полагаю, в переводе с голландского означали «Аплодисменты».
Оставшиеся полчаса кот провел в раздевалке, куда меня не допустили, принимая ласки от тридцати ослепительных и статных полуобнаженных танцовщиц, участвующих в мини-представлениях шоу.
Обычно Нортон не позволяет незнакомым людям брать его на руки и куда-то уносить, но когда в перерыве ко мне подбежала одна из почти обнаженных женщин и попросила разрешения взять котика за кулисы, он даже не дождался моего согласия. Спрыгнул на пол и последовал за ней, даже не оглянувшись на своего зеленого от зависти отца. По окончании шоу он вернулся, причем в сопровождении трех танцовщиц, которые не могли вынести разлуки с ним, и я в очередной раз пожалел о том, что Нортон не говорит по-английски. Впрочем, судя по выражению его мордочки, даже если бы он и говорил, мне вряд ли бы удалось вытянуть из него детали данного приключения.
После шоу мы отправились на ужин в компании руководителей телевизионной студии и нескольких кинопрокатчиков, которые ранее были представлены Нортону. Нас привели в один из лучших ресторанов в городе. Нортон шествовал вместе со всеми с таким видом, словно привык каждый вечер ужинать вне дома. Уже прошло немало времени с тех пор, как кот в последний раз сходил в свой кошачий туалет, и он никогда раньше не ел вне дома на публике, поэтому я немного нервничал. Но мой парень держался блестяще. Он был звездой вечера.
Началось все с того, что наша официантка едва не упала в обморок, увидев, какой Нортон милый и красивый. Умилившись, как он спокойно сидит у меня на коленях, она настояла на том, чтобы принести ему отдельный стул, и втиснула рядом со мной. Потом принесла коту ужин — маленькую тарелочку с селедкой и картофелем, и Нортон умял это все с большим аппетитом. Его так обхаживали, что я почувствовал себя оскорбленным, когда официантка не предложила коту бокал вина, хотя блюдечко с молоком ему понравилось намного больше.
Предполагалось, что это будет деловой ужин, на котором Роман расскажет о своем фильме, но в основном разговор вертелся вокруг нового и самого маленького почетного гостя. Каждые несколько минут кто-нибудь настойчиво просил меня или Романа, который сидел по другую сторону от Нортона, поменяться с ними местами, чтобы гость мог оказаться поближе к коту. К концу ужина я уже сидел на противоположном конце стола, а Нортон — между главой кинопрокатной индустрии Голландии и женщиной-продюсером «Хочешь поспорить?». Кот старательно изображал Кэри Гранта — вежливо пережевывал рыбу, потягивал молоко, и всем видом демонстрировал признательность ресторану за оказанное ему внимание.
Когда настал час прощания, несколько человек предложили Нортону остановиться в их доме, если я снова окажусь в этом городе, и выразили желание навестить кота во время их будущего приезда в Нью-Йорк. Когда мы поднялись на борт самолета, летевшего в Париж, кот выглядел очень уставшим. Мне даже пришлось разбудить его и поднести к иллюминатору, чтобы он смог впервые увидеть залитую яркими огнями Эйфелеву башню.
Нортон чувствовал себя в Париже как рыба в воде.
Мы остановились в одном из моих самых любимых отелей «Тремоль», который располагался на углу улиц ля Тремоль и дю Боккадор в Восьмом округе. Отель очень хороший, небольшой, с настоящей парижской атмосферой и дружелюбным персоналом, который обожал моего кота.
В прошлом году, когда я работал с Полански над очередным сценарием к новому фильму, мой агент — та самая Эстер, что была попутчицей Нортона во время его первого полета на самолете, — прибыла на пару дней развеяться в Париж. Сам я приехал на три месяца и, к моему сожалению, не смог остановиться в «Тремоле». Студия решила, что это слишком дорого для столь долгого пребывания, поэтому мне пришлось снять квартиру.
Но я настойчиво посоветовал Эстер поселиться именно там. После ужина я пошел проводить ее и по дороге рассказал, как все прекрасно относились к Нортону. Когда я стал описывать некоторые подробности, она воскликнула:
