Во время экзаменов неожиданно умер Иван Егорыч‚ директор школы. Пришел с очередной проработки‚ с очередного привычно-надоедливого напоминания о великих задачах‚ усталый‚ голодный‚ прокуренный. Разогрел еду себе и больной жене‚ наелся‚ наглотался – к сердцу подступило‚ помыл посуду‚ прибрал в комнате‚ накричал на легкомысленную‚ неизвестно с кем шлявшуюся дочку‚ лег с газетой на диван‚ часто-часто задышал и умер. Хоронили его торжественно‚ говорили речи‚ плакали‚ гроб под музыку обносили вокруг школы‚ – "Зачем они играют на похоронах? Только мучают живых..." – процессия из учеников и учителей растянулась на километр до Ваганьковского кладбища‚ впереди на красных подушечках несли медали "За оборону Москвы" и "За доблестный труд в Великой Отечественной войне"‚ а директора соседних школ пристально вглядывались в этот торжественно-формальный ритуал.
На выпускном вечере ребята пили‚ курили в открытую‚ ночью пошли по Арбату‚ по бульварам‚ на Красную площадь‚ пели на всю улицу: "Под городом Горьким‚ где ясные зорьки..." И Ольга Матвеевна‚ немка‚ ходила вместе со всеми и тоже пела‚ бойко стучала каблучками‚ задорно потряхивала кудряшками перманента. Под утро они проводили ее домой‚ весь класс поцеловался с ней у подъезда‚ а Колька Борисенко два раза‚ и из окна дома им улыбался муж Ольги Матвеевны‚ герой войны. Через час они вернулись‚ прокричали под окнами: "Сказочку! Ска-зоч-ку!.." – и Ольга Матвеевна выглянула смущенная‚ с растрепанными волосами‚ в наспех запахнутом тесном‚ обольстительном халатике‚ за ее спиной из глубины комнаты недовольно бурчал муж‚ – и ребята тихонько удалились‚ сразу догадавшись‚ что на этом их отношения закончились и целоваться с ней больше не придется. Они разошлись по домам‚ разошлись по институтам‚ и после школы с ее маленькими‚ привычными классами было особенно неуютно в огромной аудитории‚ где Костя Хоботков писал сочинение. "Пишите поменьше‚ – посоветовал преподаватель. – Главное‚ чтобы ошибок не было".
Так Костя попал в мир техники. Он вставал затемно‚ ехал через весь город с пересадками‚ приходил в холодные слесарные мастерские и отчаянно бил молотком по зубилу‚ обтесывая кубик. Молоток проскакивал мимо‚ ударял по руке‚ и вокруг зубила вся кисть была в крови‚ в каемочке от сбитой кожи. Подходил мастер‚ играючи показывал как нужно‚ металл отскакивал ровными слоями‚ и от всего этого становилось совсем погано. А потом – не успели оглянуться – покатило с горки: черчение‚ сопромат‚ детали машин‚ военные лагеря‚ заводские практики‚ и одна из них‚ самая памятная – пятьдесят третьего года. В то лето нежданно‚ вдруг‚ расстреляли Лаврентия Павловича Берию – ближайшего друга и соратника великого вождя и учителя‚ и практикантов послали по цехам разъяснять это событие. Костя пришел к литейному цеху‚ где на затоптанном‚ плешивом газончике кучками лежали рабочие‚ и прочитал вслух сообщение в газете‚ которое они‚ очевидно‚ сами уже читали или слышали по радио. "Вопросы есть?" – спросил‚ холодея. "А чего ж‚ раньше не знали‚ кто он такой?" – заорал чумазый малый в проеденной потом майке и требовательно уставился на Костю‚ будто именно он‚ Костя‚ обязан был знать об этом раньше и принять необходимые меры. "Не знали‚ – кратко ответил Костя‚ боясь вступать в длительные обсуждения. – Еще вопросы есть?" Больше вопросов не было. Рабочие ели хлеб‚ колбасу‚ пили молоко из бутылок‚ – в литейке его выдавали бесплатно‚ за вредность‚ – и в их темных руках оно выглядело ослепительно белым. "Всё ясно"‚ – бодро крикнул всё тот же малый‚ и беседа закончилась‚ хотя никому тогда не было ясно‚ и докладчику Косте в том числе‚ и тем‚ кто послал его проводить беседу‚ тоже.
Но теперь у Кости уже был опыт‚ и осенью его выбрали агитатором. Ему досталась старая‚ дощатая развалюха с множеством веранд‚ пристроечек и сарайчиков‚ примкнутых к основному строению‚ будто дом распирало от тесноты. По вечерам‚ когда жильцы были в сборе‚ Костя не ходил агитировать – стеснялся. Он приходил днем‚ после лекций‚ и вел беседы со старой‚ расплывшейся еврейкой в широченном фланелевом халате с цветочками‚ с уныло-обвисшим бантиком на груди. Она готовила обед‚ устало шаркала шлепанцами из кухни в комнату‚ из комнаты на кухню‚ а Костя ходил за ней следом‚ мешался в тесных проходах и на ходу рассказывал про разрушения военных лет‚ восстановление хозяйства‚ про успехи по сравнению с тысяча девятьсот тринадцатым годом и про ежегодное‚ первого марта‚ снижение цен. "Конечно‚ – машинально поддакивала усатая еврейка‚ занимаясь делами‚ думая о своем‚ уставая на глазах. – Конечно‚ конечно... А вы как думали?" А потом останавливалась‚ терла лоб‚ мучительно вспоминала: "Лук – положила... Морковь – положила... Петрушку... Петрушку клала или нет?" – "Клали‚ клали"‚ – подсказывал Костя и опять принимался за свое: про разрушения‚ про восстановление, успехи по сравнению.
Перед самыми выборами ему подкинули вдобавок к развалюхе здоровенный этаж заводского общежития‚ где в каждой комнате жило по три-четыре семьи. Сколько кроватей‚ столько семей. Каждый женился‚ приводил жену‚ отделялся от соседей занавеской‚ ел‚ пил‚ спал‚ принимал гостей‚ рожал детей. Костя пришел туда в первый раз‚ поглядел на это дело и больше уже не ходил‚ не агитировал.
К этому времени он уже завел себе новых приятелей‚ а со школьными друзьями встречался редко‚ в метро или на улице‚ с любопытством выспрашивал подробности. Витька Борисенко‚ сын дворничихи‚ к всеобщему изумлению кончил школу с золотой медалью. Даже учителя не могли понять‚ как это произошло‚ а он‚ оказывается‚ преодолевал одну из очередных преград. Это имело для него принципиальное значение‚ потому что всё‚ что он ни делал‚ имело для него принципиальное значение. Поступил не куда-нибудь – в институт восточных языков‚ изучает не что-нибудь – китайский язык. Оставлен в аспирантуре‚ подает надежды. Витька не вырос совсем: хмурый‚ упрямый‚ хулиганская челочка наискосок и неожиданные очки в тонкой‚ золотой оправе. Для него китайский язык‚ что футбол‚ где можно доказать свое преимущество с большим счетом. А вечером приходит домой осунувшийся‚ с прилипшими ко лбу редкими волосами‚ и от усталости слова не может вымолвить.
Колька Борисенко‚ Витькин брат‚ с трудом дотянул до выпускных экзаменов. В последние школьные дни прибавилось у него хлопот: продавал завтраки‚ занимал у дружков по рублику‚ чтобы могла его близкая знакомая незаконным путем сделать запрещенный аборт. Витька тоже продавал завтраки‚ предназначенные для укрепления подросткового организма‚ в последний раз выручал брата. Только сдал экзамены – забрали Кольку в армию‚ в офицерское училище. И эпилепсия не помогла‚ не обнаружили у него эпилепсии при ближайшем рассмотрении. Служит теперь в Средней Азии‚ раз в год приезжает домой‚ молодцеватый‚ дочерна загорелый‚ будто лаком покрытый‚ старший лейтенант. Коротенькая гимнастерка под тугим поясом‚ щегольские‚ в гармошку‚ сапоги‚ модный‚ не по уставу‚ маленький козырек фуражки. Ходит по окрестным дворам‚ ищет старых дружков‚ с которыми когда-то в подворотне торчал‚ кирпичами кидался – "На кого Бог пошлет". А дружки остепенились‚ дружки – кто где‚ у дружков жены-дети. Один Колька холостой‚ гроза женщин. "Недолго билась та старушка в гусарских опытных руках..."
Рыжий Вячик‚ зубрила несчастный‚ получил свою золотую медаль. Хотел Вячик поступать в университет‚ но мама отговорила. Боялась мама‚ что в университете будут дотошно приглядываться к анкетам. Сыну "врага народа" нужен институт попроще. Мама к тому времени всего уже боялась‚ – нервная и раздражительная до истерики‚ до тупых болей в затылке‚ – потому что вплотную подошел тот момент‚ когда на практике надо было проверить‚ отвечает ли ее сын за ее мужа. Мечтал рыжий Вячик стать великим физиком‚ мама настояла – пошел в строители.
Рэм Сорокин‚ студень‚ желе‚ отвратный тип‚ обогнал ростом почти всех и бегал в тренировочный зал "Спартака". Тощий‚ узкоплечий‚ кисти рук висели почти до коленок‚ а сами коленки толще ног. Пророчили ему тренеры великую будущность‚ ходил он гордый‚ свысока презрительный‚ на переменах подпрыгивал‚ доставал до плафонов‚ резко рубил рукой‚ будто гасил мяч‚ и повсюду таскал чемодан‚ а в нем пара тетрадей и спартаковская форма. Сдал кое-как экзамены‚ получил аттестат иуехал на сборы. Сколько лет с той поры прошло‚ а он всё на сборах. Тренируется и играет‚ играет и тренируется. Приняли его между делом в институт физкультуры‚ втянули за уши спортивную знаменитость. Как не принять? У него удар – все блоки прошибает. Раздался в плечах‚ ноги – пружины‚ одевается с иголочки: встретишь – не узнаешь. Всё грозится Рэм Сорокин взяться за учебу‚ перейти на второй курс‚ да некогда. Тренировки да игры‚ игры да тренировки... Студент первого курса‚ спортсмен-любитель.
