Снова овация.
– Спасибо. И еще. Мы имеем большую честь видеть среди нас Наташу Андерсен.
Топ-модель встает под звуки оды «К радости». Овации усиливаются. Аплодируя вместе со всеми, Лукреция Немро наклоняется к Исидору Катценбергу.
– По-моему, она ледяная. Я никогда не понимала, почему мужчин так привлекают эти высокие скандинавские блондинки.
– Может быть, потому, что они вызывают желание состязаться? Как раз потому, что они кажутся нечувствительными, хочется заставить их взволноваться. Вспомните Хичкока, он любил только холодных блондинок, так как утверждал, что, когда те делают что-то, слегка выходящее за рамки обычного, это сразу же кажется необыкновенным.
Наташа Андерсен склоняется к микрофону:
– Добрый вечер. Самюэлю понравилось бы здесь, среди вас, на этом празднике. Незадолго до смерти, когда мы разговаривали в машине, он сказал мне: «Думаю, мы переживаем переходный период, все становится возможным, нет больше технических границ в расширении человеческого разума, единственное, что замедляет это расширение, – наши страхи, архаизмы, наши блокировки и предубеждения».
Аплодисменты.
– Я любила Самюэля Феншэ. Это был светлый ум. Вот все, что я могу сказать.
Она садится, и праздник продолжается. Слуги приносят большие подносы с холодными и горячими блюдами. Свет гаснет. Бетховена сменяет Гендель. Он лучше способствует пищеварению.
Исидор и Лукреция незаметно подкрадываются к Наташе Андерсен.
– Мы расследуем смерть Феншэ.
– Вы из полиции? – спрашивает топ-модель, не удостоив их даже взглядом.
– Нет, мы журналисты.
Наташа Андерсен смотрит на них с пренебрежением.
– Мы думаем, это убийство, – произносит Исидор.
Она растягивает рот в разочарованной улыбке.
– Я видела, как он умирает в моих объятиях. В комнате больше никого не было, – говорит она, отворачиваясь, чтобы посмотреть, нет ли кого, беседа с кем была бы ей приятнее.
– Наши чувства порой нас обманывают, – настаивает Лукреция. – Судебный эксперт, делавший ему вскрытие, был убит, когда собирался добавить к расследованию новый факт.
Наташа Андерсен сдерживается и очень медленно произносит:
– Предупреждаю, если вы расскажете что бы то ни было, бросающее тень на меня или на моего бывшего друга, я пошлю к вам своих адвокатов.
Металлически-голубые глаза топ-модели с вызовом смотрят в изумрудные глаза журналистки. Обе молодые женщины напряженно, без улыбки, изучают друг друга.
– Мы здесь, чтобы помочь вам, – мягко говорит Исидор.
– Знаю я вас, вас и вашу породу. Вы здесь, чтобы попытаться воспользоваться моим именем и написать скандальную статью, – отрезает Наташа Андерсен.
Тут появляется Миша, дабы представить вновь прибывших бывшей подруге Феншэ. Лукреция и Исидор отходят.
– Она вам не нравится? Это нормально. Красивых девушек всегда ненавидят, – забавляется Исидор.
Лукреция пожимает плечами.
– Знаете, чего бы мне в эту секунду хотелось больше всего?
«…Такой же имплантат в мозгу, как у Каннингема».
Феншэ взглянул на своего больного.
– Сожалею, но это очень дорогая операция. В больнице мне и так каждый день сокращают кредиты. По-моему, чиновники предпочитают отдавать деньги в тюрьмы, поскольку это успокаивает «мещанина-налогоплательщика-избирателя». О сумасшедших же предпочитают забыть.
Глаз Мартена блестел. Недавняя гимнастика для глаз дала свои плоды.
«А если я найду средства обогатить эту больницу?»
Врач наклонился к больному и прошептал ему на ухо:
– В любом случае у меня нет сноровки. Трепанация – штука тонкая. Малейшая ошибка может повлечь серьезные последствия.
«Я готов рискнуть. Вы согласны произвести это вмешательство, если я сумею превратить вашу больницу в процветающее предприятие?»
Когда Самюэль Феншэ давал согласие, он все еще сомневался.
Лицо Мартена не могло выразить убежденность, но он написал так быстро, как мог:
«Вспомните, Самюэль, вы сказали мне, что хотите углубить реформы. Я готов помочь вам».
– Вы не отдаете себе отчета, насколько здесь трудно сдвинуть что-либо с места.
«А вам не кажется, что трудно бывает потому, что мы ничего не делаем. Доверьтесь мне».
Феншэ кивнул.
Жан-Луи Мартен надеялся быть на высоте своего вызова.
Он рассмотрел проблему со всех сторон. Сперва разыскал примеры в истории.
У древних греков была церемония, в течение которой недееспособных людей бросали в море во имя искупления грехов сообщества. В Средние века к деревенским дурачкам относились терпимо, но осуждали и сжигали как колдунов тех, кого считали одержимыми.
В 1793 году, когда Французская революция раздула смуту на парижских улицах и во всех сферах общественной жизни гулял ветер перемен, доктор Филипп Пенэль, молодой врач, друг Кондорсе, стал директором больницы Бисетр, самого большого дома для умалишенных во Франции. Он увидел, в каком положении были сумасшедшие того времени. Они были заключены в темные камеры, где не было ни одного свободного квадратного метра, сидели связанные и избитые – с сумасшедшими обращались как с животными. Чтобы угомонить их, им пускали кровь, погружали в ледяные ванны, заставляли глотать слабительное. После того как разрушили Бастилию, Филипп Пенэль предложил открыть новые психиатрические больницы. Во имя свободы опыт был предпринят.
Жан-Луи Мартен рассказал историю Филиппа Пенэля Самюэлю Феншэ и предложил ему продолжить дело этого реформатора.
– А что случилось потом?
«Большинство освобожденных Пенэлем потребовали, чтобы их снова поместили в больницу».
– Значит, эксперимент провалился.
«Филипп Пенэль недалеко зашел. Сумасшедшим все равно, где быть, снаружи или внутри, это ничего не меняет, важно то, что они делают. Пенэль отстаивал мнение, что сумасшедшие – нормальные люди. Нет, они не нормальные, они другие. Значит, их надо не приравнять к нормальным, а убедить в их специфичности. Я уверен, что недостатки больных можно превратить в преимущества. Да, они опасны, да, некоторые предрасположены к самоубийству, они нетерпимы, раздражительны, они разрушители, но как раз эту отрицательную энергию и надо направить в нужное русло, чтобы она превратилась в положительную. Неисчерпаемую энергию безумия».
Исидор залпом выпивает свой стакан.
– И что бы доставило вам удовольствие?
– Сигарета!
Лукреция Немро встает, направляется к одному из гостей и возвращается с ментоловой сигаретой «ультралайт». Она с наслаждением затягивается.
– Лукреция, вы курите?
– Все эти эпикурейцы в конце концов убедили меня в справедливости лозунга: «Сагре diem». Как вы это переводили? «Пользуйся каждым моментом, словно он последний». Кроме того, что-нибудь ужасное с нами может произойти в любой момент. Если в эту секунду в меня ударит молния, я скажу себе: «Какая жалость, что я так больше и не покурила».
Она медленно вдыхает и держит дым в легких как можно дольше, прежде чем выпустить его через ноздри.
– Давно вы бросили?
– Три месяца назад. Ровно три месяца. Но это ничего не значит. Я выбрала очень напряженную профессию, при которой так или иначе буду вынуждена падать снова и снова, так же, как здесь, в храме распущенности.
Исидор вытаскивает свой карманный компьютер и что-то записывает. Лукреция нечаянно выпускает немного дыма ему в лицо, и он кашляет.
– Растения изменили наше общество. Табак, а также утренний кофе, который нас будит, шоколад, от которого некоторые люди полностью впадают в зависимость; чай, виноград и забродивший хмель, позволяющие нам достигнуть опьянения; затем конопля, марихуана, производные макового сока, из которых получают наркотики. Растения берут свой реванш. Восьмая потребность…
Лукреция закрывает глаза и отключается, чтобы испытать полное удовольствие от каждой дозы никотина. Дым касается ее нёба, проходит через горло, оставляет тонкую пленку раздражающей пыли на чистой слизистой оболочке, затем спускается в трахею. Наконец он попадает в альвеолы ее легких. Там все еще содержится смола трехмесячной давности, которая с восторгом встречает неожиданно явившийся токсичный пар. Никотин быстро поступает в кровь и поднимается к мозгу.
– Ради этой секунды стоило отказываться от курения. Ах, если бы вы знали, как мне дорога каждая затяжка, думаю, я докурю эту сигарету до фильтра. Ничего мне не говорите. И не отрывайте меня, дайте посмаковать момент.
Исидор пожимает плечами.
А что, собственно, я могу ей сказать. Что, кури она постоянно, это разрушит систему регуляции сна, настроения и вес? Что отныне она будет рабыней никотина и смолы, рискуя потерять нормальный сон и стать сварливой? Что она полностью засорит свои легочные альвеолы, вены и клетки? В любом случае курильщики никого не слушают, они считают, что удовольствие дает им полное право.
