Я не могу понять, где я нахожусь. Вроде происходит прямо рядом, но я не вижу самого себя, а их вот вижу. Над нами черное небо, на котором нет ни облачка, ни звезд. Небо будто бы освещено откуда-то снизу, и кажется, что натянуто над землей огромное черное полотно. Вокруг ярко-желтый песок, деревья с красными стволами и невысокий кустарник с большущими белыми цветами.
– Вы что здесь делаете? – это спрашивает откуда-то появившийся гигантских размеров жук. Он стоит, таращит черные, блестящие, словно стеклянные, глаза и шевелит длинными, как кнуты, усами. У него три пары ног, они синие. Собака-чудовище отошла от черепахи, улеглась в песок неподалеку и выжидающе глядит на жука.
– Что вы здесь делаете? Как вы здесь очутились? Кто вы такой?
Чудовище исчезает, я чувствую, кто-то трясет меня за плечо. Открываю глаза и, словно в тумане, вижу женщину. Она опять что-то спрашивает, но я не могу ответить, я смертельно устал. Хочу спать. Спать! Спать! Пусть весь мир провалится в тартарары, пусть сгорит дом, пусть будет потоп, но пусть меня оставят в покое – я хочу спать. А она опять меня трясет, еще и еще раз. Откуда-то появляются муравьи, черные, с большими блестящими брюшками. Они идут колоннами, построившись стройными рядами; их много, бесконечно много, все идут, идут, идут…
Проснулся от мучительной боли в темени и не сразу понял, где нахожусь. Я лежал на диване в маленькой комнатке с голубыми обоями на стенах, с белоснежными занавесками на окне. Был день, светло, откуда-то в комнату проникал запах кофе. Очень хотелось есть. Лежал одетый, укрытый одеялом, и под головой у меня оказалась подушка. Но помню, когда я садился на этот диван, ничего не было. Мой взгляд остановился на портрете, с которого на меня смотрела светловолосая женщина, и сразу все стало ясно: это ведь квартира Сирье.
Это было уже утром, когда я, усталый, зашел к Сирье. Предварительно позвонив, я убедился, что ее, как всегда в это время, нет дома. Затем открыл дверь и вошел. Я присел на диван, задрал на спинку стула ноги и стал смотреть на портрет Сирье. Я не спал очень долго и очень устал, но это бы еще ничего, если бы не сходка… Меня повел туда Реcт, он ведь вор «в авторитете». Сходка собралась в Копли, где есть что-то наподобие «малины». Собрались из-за Рябого. Рябой был где-то на деле, а когда их всех сцапали, его почему-то отпустили. Потом стало известно, что он «сука» и дело уже заранее «заложил».
Реcт меня представил как вора. Всего собралось девять морд. Сперва базарили так, кто про что умел, говорили о бабах, потом, как бы между прочим, перешли к главному вопросу. Всю ночь выступали воры, попались, как назло, все языкастые и грамотные. Да и Рябой тоже чуть ли не дипломат. К тому же он имел право защищаться и пытался доказать всеми возможными правдами и неправдами свою невиновность. Только дело было ясное. Все выступающие заканчивали одним и тем же: на ножи. Уже перед рассветом решили единодушно: зарезать. Осталось выяснить, кому предстоит исполнить приговор, но исполнять никому не пришлось: Рябой зарезался сам со словами: «Я вором был, вором и умру». Он поставил пику острием на сердце и стукнул по рукоятке кулаком. Удар был сильный, он упал и тут же умер. Его завернули в какую-то рогожу и куда-то убрали.
Только уволокли Рябого, как в окно ударили камнем, со звоном разбилось стекло. Через маленький люк в коридоре все вмиг взобрались на чердак, а оттуда – на крышу, перейдя которую мы очутились в соседнем дворе, откуда по одному вышли на другую улицу.
В «хату» ворвалась милиция, но было уже пусто. Однако еще бы чуть-чуть – и хана всем. Но как это им удалось вынюхать сходку?..
Уже рассвело. Я бесцельно бродил по городу, о чем-то думал: о беспощадной жизни, о смерти, о Рябом. Перед глазами все еще стояло побледневшее лицо Рябого, его последние судороги. И жизнь эта… тоже. Как мог Рябой уйти из жизни так покорно… «Я вором был, вором и умру». Какая нелепость! Фанатик! Уверен, что каждый из тех, кто судил Рябого, уже не раз нарушил закон, но только об этом до поры до времени неизвестно. Но это не помешало им во имя этого нелепого закона уничтожить товарища.
На Нарва-Манте эти размышления прервал неожиданный толчок в спину, и я полетел навстречу мчавшемуся на меня грузовику. Водитель не успел затормозить, так это быстро произошло. Я машинально подпрыгнул, чтобы уцепиться за радиатор, и это меня спасло. Получив удар, отлетел в сторону и отделался лишь синяками и ссадинами. Подозреваю, что это не последний «несчаст-ный случай», который со мной может приключиться. Потом я очутился на знакомой улице в доме Сирье.
* * *
– С добрым утром! Как поспали?
Передо мной стояла она, закутанная в халат, в мягких комнатных туфлях на босу ногу.
– Здравствуйте, – сказал я, – извините меня… Вы меня, конечно, не знаете…
Она отодвинула стул от стоящего посредине комнаты стола и, скрестив ноги, села. Так всегда сидела моя мама, когда вязала или шила.
– Нет, почему же, я вас знаю, – сказала она. – Мы ведь с вами, кажется, вазу вместе разбили. У меня даже осколки от нее сохранились. Они будто бы приносят счастье? – В ее голосе послышалась ирония, но продолжала она безо всякой иронии, и в ее голосе почудились теперь уже нотки страха. – Только как вы ко мне попали – я действительно не понимаю… Но вы, между прочим, проспали у меня ночь, ведь уже утро.
* * *
«Значит, я проспал целые сутки», – подумал я и молчал. И она молчала. Я не знал, как быть. Сказать разве, что я в этой квартире не в первый раз? У нее очень хорошие глаза, ласковые, человечные. Мне так хотелось, чтобы вот такая женщина была моим другом.
– Хотите, я вам расскажу всю правду? – спросил я наконец, не сознавая еще сам, что именно расскажу.
– Хочу, – сказала она коротко.
Я рассказал ей все. Я спешил, торопился, боясь, что она мне помешает, но она слушала очень внимательно. Меня прорвало, я вывернул перед нею всю душу и говорил, говорил, говорил. Никогда, никому я еще не говорил столько правды. Страшной правды… А то, что она действительно страшная, я понял отчетливо лишь теперь, рассказывая ей. Мне хотелось очиститься, как на исповеди. Когда я, наконец, замолчал, она спросила, как меня зовут.
– Меня зовут… – чуть не назвал кличку. – Ахто, – ответил я, и это звучало как-то странно, так давно меня не называли по имени.
– И у вас никого нет? – спросила она тихим голосом. – Ни родственников, ни… – она не закончила вопроса, лишь вопросительно смотрела на меня.
– Нет, никого нет, – ответил я Сирье, как и она, тихо.
– Хотите есть? – спросила Сирье. – Пойдемте, будем пить кофе.
Мы пошли в маленькую кухню, Сирье разлила кофе, и мы молча принялись за еду. Было очень уютно, так хорошо мне уже давно, давно не было. На короткое время я забыл и сходку, и Рябого, и всю свою собачью жизнь. Когда я собрался уходить, она сказала:
– Если вам негде будет спать – приходите. Я ничем больше не могу вам помочь.
Глаза у нее были опять грустные.
* * *
Явился я к Сирье пьяный. И она меня не выгнала. Ей-богу, не понимаю… Она не выгнала меня, а уложила спать на тот же знакомый мне диван. Даже помогла раздеться. Из нее бы получилась идеальная жена. Ночью я проснулся, и жизнь представилась мне настолько в розовом свете, что я выбрался из своей постели и хотел пойти в комнату, где спит Сирье. Но истинное положение вещей мне разъяснила дверь – она была заперта. Утром Сирье мне ничего не сказала, но в ее глазах я прочитал что-то наподобие снисходительного сочувствия. Я чувствовал себя виноватым перед ней, обещал в таком виде больше не являться. Она сказала лишь коротко:
– Хорошо.
И больше об этом речи не было. Позавтракав, мы разошлись, она ушла на работу (Сирье работает в каком-то институте), а я… тоже ушел «на работу». Когда вышли на улицу, она спросила, чем я открываю ее квартиру. Я замялся. Тогда она подала мне ключ и сказала, впервые обращаясь на «ты».
– Бери, пусть он будет у тебя, у меня есть другой.
Я запомнил эти слова на всю жизнь.
* * *
Сегодня утром пораньше попутал меня бес. Он попутал меня, как раз когда я проходил по улице Сальме, что идет вдоль парка, где в это время дня было совершенно пустынно. В одном доме на втором этаже я заметил открытую балконную дверь. Соблазнительно близко от балкона была водосточная труба, по которой я карабкаюсь так же ловко, как другие ходят по лестницам. Я снял плащ, шляпу, прибавил к ним портфель с моим арсеналом и, убедившись, что никого поблизости нет, запрятал все в кустах. Затем поднялся на балкон и заглянул в квартиру, где нашел одно почтенное семейство, с аппетитом уплетающее блины и кофе. Понаблюдав его немного и вспомнив, что и мне пора завтракать, ушел оттуда. Только своего имущества в кустах не обнаружил…
Итак, пока я из чисто спортивных побуждении посетил это семейство, какая-то подлая личность меня обворовала. Поздравляю! Этот негодяй приобрел бельгийский пистолет марки «Депозе», чудесную коллекцию отмычек, топких перчаток и превосходные гримы, да еще кое-какую полезную литературу – всем этим мне теперь придется обзаводиться снова. И что за отвратительное явление – воровство!
