— Я раньше приду, — многозначительно пообещал капитан. — Куда раньше, чем ты предполагаешь.
— Ой-ой-ой… Подожди, я только памперсы поменяю, а то эти обмочил со страху. Ничего у тебя не получится, Сидоровский. Я не мелкий воришка и ставки по мелочи не делаю. Мне нечего терять и, следовательно, нечего бояться.
— Вот потому-то ты и опасен. Зря, Врублевский. Ох, зря… Но уговаривать тебя и впрямь бесполезно. Один раз я тебя предупредил: уходи, пока цел. Второго предупреждения не будет. Если ты решишь поживиться за счет этого города, я тебя посажу или уничтожу.
— Ни хрена у тебя не получится, Сидоровский. А насчет работы в моей будущей фирме ты все же подумай. Мне нужны честные до несуразности идеалисты. Я буду тебе хорошо платить, Сидоровский.
— Я посажу тебя раньше, — пообещал капитан и поднялся. — Что ж… До встречи, Владимир Викторович. Но лучше бы — прощай.
— До встречи, Сергей Андреевич. И всяческих успехов вам в вашей нелегкой, но нужной для родины работе, — простился вежливый Врублевский.
Капитан пристально посмотрел на него, словно собираясь что-то добавить, но сдержался и молча вышел.
— Какой могучий дар убеждения, — «восхищенно» прокомментировал Врублевский. — Я почти раскаялся и уже был готов идти работать за государственную милостыню. Дворник Врублевский — это звучит… Принес благодарности, называется… Только настроение испортил, засранец… Зачем я ему это все рассказал? Нужно было просто выкинуть его коленом под зад — и дел-то… «Блюститель порядка», «страж законности», «хранитель морали»… Засранец!
— Что-нибудь случилось, Володя? — заглянул в комнату обеспокоенный Ключинский, — Почему ты такой расстроенный? Какие-нибудь неприятности?
— Нет, все в порядке, — вздохнул Врублевский. — Я его жену вчера от изнасилования спас, а сегодня он мне пришел морали читать, «в истинную веру» обращать… Если еще раз придет, скажите, что меня нет дома. Что после его посещения я раскаялся и ушел в монастырь, что…
Закончить мысль он не успел — в коридоре раздался еще один звонок.
— Во! — победно поднял палец вверх Врублевский. — Я же говорил! Ему мало показалось. Не хочу я его больше видеть. Скажите ему, что я повесился со стыда.
— Но как же? — растерялся старик.
— Как-как… За шею — вот как… Нет, лучше за талию — за шею щекотно…
Ключинский пожал плечами и отправился открывать дверь. Раздраженный Врублевский открыл футляр, достал скрипку и принялся подвинчивать колки.
«Я тебе сейчас "кошачий концерт" устрою, — мстительно пообещал он — И выгонять не придется — сам вылетишь. Мучения Ватсона от скрипичных диссонансов Холмса покажутся тебе этюдом Шопена. Это действует на нервы не хуже твоих нравоучений…»
— Володя, к тебе какая-то девушка, — сообщил Ключинский. — Просит разрешения войти.
— Я повесился… Девушка?! — опомнился Врублевский, — Ко мне? Странно… Ну, пусть заходит… Интересно, кто это?..
— Это я, — «представилась» светловолосая гостья. — Надеюсь, у тебя не успела появиться аллергия на фамилию Сидоровских?
Ошарашенный Врублевский не нашел ничего более умного, чем уточнить:
— А-а… как же муж?
— Муж, муж… Муж объелся груш, — протянула она, откровенно наслаждаясь его растерянностью. — Он ушел. Я в подъезде напротив дожидалась, пока он от тебя выйдет. Я ему рассказала, что было той ночью… Ну, не в красках, конечно, а то он мог сгоряча таких дров наломать, но надо же мне было объяснить, почему я вернулась домой под утро в растерзанном виде да еще в чужой одежде… Просила его не читать тебе морали, да, как вижу, он не удержался… Во всяком случае, вы явно расстались не в восторге друг от друга. Я ему дала номер твоей машины…
— Зачем?
— А как еще я могла узнать, где ты живешь? — пожала она плечами. — А Сережа для тебя все равно был не опасен — я его предварительно «обработала»… Значит, здесь ты и живешь… Уютно… А чьи это картины?
— Григория Владимировича, — машинально ответил Врублевский, — хозяина квартиры… Зачем ты пришла?
Она не ответила, делая вид, что полностью увлечена рассматриванием висящих на стенах полотен. Заложив руки за спину и чуть склонив голову на бок, она долго рассматривала окруженного волками скрипача, затем перевела насмешливый взгляд на все еще держащего в руках скрипку Врублевского.
— С тебя писали? — рассмеялась она. — Не похож… Совсем не похож. Этот, на картине, юный, романтичный, благородный и отважный, а ты… Нет, не похож.
Врублевский насупился и спрятал скрипку обратно в футляр.
— Ну не дуйся, не дуйся, — попросила она. — Просто я никак не ожидала обнаружить в тебе романтические наклонности. Современные психологи считают романтизм болезнью. Кажется, называют это «комплексом Вертера». Если романтик до четырнадцати лет — это норма, а вот если после… После, по их утверждению, должен быть секс, секс и только секс… И мне это нравится. Какой из тебя скрипач, варвар?..
— Родители хотели, чтобы я музыкантом стал, — сказал Врублевский. — Я тогда не очень-то мог сопротивляться, поскольку был лишен «права голоса». А потом, когда пришла пора выбирать самому, выбрал военное дело… А скрипка… Просто это единственное, что у меня осталось. И из имущества, и из воспоминаний. Больше ни о чем вспоминать не хочу. А она разговаривает, как живая. Нет, правда… То смеется, то плачет, то зовет куда-то. Тот, кто придумал скрипку, был гением… Хочешь послушать?
— Нет, — решительно отвергла она, — не хочу. Я не хочу видеть тебя играющим на скрипке. Правильных, гордых, честных и романтических я уже видела. А вот таких, как ты… Ты же хищник. Сильный, не останавливающийся ни перед чем в достижении своей цели, безразличный к чужому мнению и страданиям, беспощадный к врагам, — она приблизилась к Врублевскому вплотную, и он заметил, как расширились ее зрачки, а глаза затуманились желанием. — Самец, пират, варвар…
Она попыталась обнять его, но он перехватил ее руки и, глядя в глаза, отрицательно покачал головой:
— Нет.
В ее глазах что-то яростно полыхнуло.
— В чем дело? Ты боишься моего мужа?
— Вот уж кого-кого, а мужей я не боюсь, — ответил он. — Я не его, я тебя боюсь. Ты же ненормальная: У тебя с головой не все в порядке, ты в экстазе можешь перекусить мне сонную артерию и тебе ничего не будет. Пару лет в сумасшедшем доме — и грызи, на здоровье, новых мужиков. С чего ты взяла, что я дикарь и варвар? Придумала какую-то странную игру и хочешь, чтобы мм играли в нее вместе? Нет уж, увольте, такие игры мне не по душе. Играй в одиночестве, сама с собой.
— Боишься, — с улыбкой протянула она, — ты боишься его…
— Я никого не боюсь. Просто… Он мне враг по обстоятельствам, а не по сути. Он нормальный, честный офицер. Я сам был офицером, и если бы моя жена, в то время пока я…
— Ты говоришь о нравственности? Ты?! — изумилась она. — Да тебе было бы наплевать, даже если бы он был твоим лучшим другом. Ты же самый что ни на есть настоящий варвар! Тебя же просто переполняет желание насиловать, грабить, убивать, искать приключения… Неужели ты никогда не хотел выпустить наружу самого себя? Освободиться от оков данного родителями воспитания, почувствовать себя тем, кто ты есть на самом деле?
Он чуть отстранился, чтобы иметь возможность видеть ее всю. Сегодня на девушке был просторный джинсовый сарафан, застегнутый от горла до пят медными чеканными пуговицами — дерни за отворот, и он покорно распахнется, обнажая манящее тело, ничем больше не стесненное. А больше на ней ничего и не было — это не могла скрыть даже грубая джинсовая ткань.
«Я ее сейчас придушу, — подумал Врублевский. — Лицо невинного ангелочка, а глаза кошачьи, ненасытные… Бедняга Сидоровский, знал бы он, что на самом деле представляет из себя его жена… Или знает? Впрочем, мне это неинтересно. К тому же, этот засранец грозился меня посадить… А ведь, положа руку на сердце, она мне нравится… Неужели я и вправду так похож на дикаря? Тарзан Врублевский. Хм-м…»
— Ты его боишься, — повторила она, присаживаясь на краешек стола и опираясь ладонями о столешницу таким образом, что платье готово было расстегнуться само по себе. — О трусливых варварах я еще не слышала. Ты будешь первым… Ты не дикарь, ты — мелкий воришка, мечтающий украсть свой кусочек сыра тихо и незаметно, как мышка, ты…
Он шагнул к ней и, обхватив ее голову руками, заглянул в глаза. Она закусила губу, отвечая ему взглядом вызывающим, дерзким и вместе с тем просящим, ожидающим…. Одной рукой он скользнул по ее шее, добрался до затылка, пропуская пряди густых волос сквозь пальцы, проводя по всей их длине… И одним резким движением намотал их на кулак, запрокидывая ее голову назад, второй рукой рванул отворот платья, распахивая его по всей длине. И…
— Ты только не подумай ничего такого, — сказала она, стоя перед зеркалом и не стесняясь своей наготы, расчесывая спутавшиеся волосы. — Вообще-то, я не такая…
