Наконец Визитатор снова повернулся к нему.
– Это не дознание, милорд. Но может быть, вы…
– Спрашивайте что угодно, я готов отвечать.
– Я был в этом уверен.
Визитатор вдруг улыбнулся. «Он все понимает, – подумал Джослин, а петля давила ему грудь. – Он на моей стороне, и притом он обыкновенного роста».
Визитатор заговорил снова:
– Этот предваряющий разговор, быть может, упростит дело.
«Упростит дело, – подумал Джослин. – Что ж, если он хочет этого, я готов».
– Меня считают сумасшедшим.
И снова наступило молчание, а он заглянул внутрь себя и не стал противиться. Он торжественно кивнул Визитатору.
– Может быть, так оно и есть.
Головы снова сдвинулись. «Нет, – подумал он, – ничего я не упростил, а только усложнил». Он застонал, ощупал свою голову и нашарил что-то в волосах. Это была закрученная стружка, он растянул ее, порвал и отшвырнул прочь. За столом все бормотали, один из писцов кивнул, встал, слегка поклонился и вышел.
Визитатор сказал мягко:
– Мы составили перечень вопросов, которые извлечены из доношений и свидетельств.
– Из доношений? И свидетельств?
– Разве вы не знали? Некоторые получены еще два года назад!
Он мысленно оглянулся на два минувших года.
– Я был занят.
Теперь Визитатор уже не скрывал улыбки.
– Мне кажется, некоторые вопросы не совсем справедливы. скажем вот этот – о свечах.
– О каких свечах?
Визитатору подали грамоту, и он принялся ее рассматривать. В голосе его зазвучало любопытство.
– Писавший это, надо полагать, считает, что Матери Церкви нанесен сокрушительный удар тем, что два года ее чада не возжигали свечей в нефе собора.
– Ансельм!
– Это ваш ризничий, не так ли? Надо полагать, немалую часть своих доходов он извлекает из продажи свечей. Но, разумеется, им руководило не это, а нечто более возвышенное, духовное. Да. Отец Ансельм, ризничий собора Пречистой девы Марии. Обладатель личной печати.
– Ансельм!
(А он удалялся, становился все меньше, исчезал в длинном коридоре…)
– Милорд настоятель. Может быть, дело станет яснее, если вы признаете или отвергнете некоторые общие… обвинения.
– Я же сказал, что готов отвечать.
– Тогда приступим, милорд.
Визитатор стал переворачивать листы. Джослин ждал, прижав руки к груди, и смотрел на вереницу сандалий под столом. Визитатор поднял глаза.
– Признаете ли вы что в этом храме без надобности перестали ткать, как здесь сказано, «великолепный узор хвалы Господу»?
Джослин с готовностью кивнул:
– Это правда. Сущая правда! Истинная правда!
– Объяснитесь же.
– Перед тем как начать строить шпиль, мы постарались отгородить восточную часть храма и совершали богослужения в капелле Пресвятой девы.
– Так обыкновенно и поступают.
– И до времени богослужения не прерывались. Но только вскоре люди почуяли опасность. Когда опоры начали петь, а потом согнулись, никто из причта и из мирян уже не хотел там молиться.
– Значит, потом богослужения в храме не совершались?
Джослин быстро поднял глаза и простер вперед руки.
– Совершались. Если вы вникнете во все сложности, то поймете… Ведь я все время был там. И это как бы заменяло богослужения. Я был там, и они тоже, к вящей славе храма.
– Кто они?
– Строители. Конечно, их становилось все меньше, но некоторые остались до конца.
Визитатор ничего не сказал, но Джослин почувствовал, что его понимают, и продолжал поспешно:
– Я не знаю, чьи имена и печати, кроме одной, стоят на этих грамотах, и жалобы известны мне лишь в самом общем смысле. Знаю только, что я искал людей с неколебимой верой и звал их за собой, но не нашел ни одного.
Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал неудержимое желание объяснить все до конца.
– Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл…
– Да. Пэнголл…
– Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться. Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете, извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно, все это было неизбежно. Как и деньги…
– Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?
– Кажется, моя. Да.
– Вы богаты?
– Нет.
– Как же все это будет оплачено?
– Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам Гвоздь.
И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая громада… Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая, вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна. Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее подняться на шпиль и опередить их.
– Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть. Позвольте мне отнести Его и вбить!
Визитатор пристально смотрел на него из-под густых бровей.
– Вы думаете, если не будет гвоздя, шпиль может…
Джослин поспешно поднял руку и остановил Визитатора. Нахмурясь, он пытался уловить песню, которая дрожала так близко, на грани памяти, но она растаяла, и Ансельм тоже растаял. Джослин поднял глаза на Визитатора, который со странной улыбкой откинулся на спинку стула.
– Милорд настоятель, право, я восхищен вашей верой.
– Моей?
– Вы говорили о женщине. Кто она? Пресвятая дева?
– Нет! Отнюдь! Никоим образом. Это жена его, Пэнголла. Понимаете, с тех пор как я нашел ягоду омелы…
– Когда это было?
Вопрос был острым и твердым, как грань камня. Он видел, что все семеро замерли и смотрят на него пристально, серьезно, словно судят его.
«Вот оно что, – подумал он. – И как это я сразу не понял? Меня судят».
– Не знаю. Забыл. Очень давно.
– Вы сказали, что некие люди были «обращены в камень». Как это понять?
Он обхватил голову руками, закрыл глаза и стал раскачиваться из стороны в сторону.
– Не знаю. Для этого нет слов. Столько сложностей…
Наступило долгое молчание. Наконец он открыл глаза и увидел, что Визитатор снова откинулся назад и дружелюбно улыбается.
– С вашего позволения, милорд настоятель, мы продолжим. Эти люди, которые остались с вами до конца… Вы утверждаете, что они праведники?
– О да!
– Праведники?
– Истинные праведники, уверяю вас!
Но на длинном столе уже переворачивались листы. Визитатор взял один и начал читать бесстрастным голосом:
– «Убийцы, головорезы, разбойники, смутьяны, насильники, явные прелюбодеи, содомиты, безбожники и гораздо худшие злодеи».
– Я… Нет, нет!
Визитатор смотрел на него поверх листа.
– И это праведники?
Джослин стукнул себя кулаком по левой ладони.
– Они отважные!
Визитатор вдруг недовольно засопел. Он бросил лист поверх кучи других.
– Милорд. Как все это понять?
Джослин благодарно ухватился за этот прямой вопрос.
– Сначала все было так просто. Люди способны видеть в этом лишь позор и безумие – они называют это «Джослиновым безумством». Но мне было видение, ясное и непреложное. Все было так просто. А дальше начались сложности. Сначала только зеленый росток, потом цепкие усики, побеги, ветки, и наконец все поглотила суета, и я не знал, что мне делать, хотя готов был принести себя в жертву. А потом он и она…
– Расскажите о видении.
– Оно записано у меня в книжке, эта книжка в сундуке, на самом дне, в левом углу. Если нужно, можете прочитать. Скоро я произнесу проповедь… в соборе, на средокрестии будет новая кафедра, и тогда все…
– Вы хотите сказать, что видение побудило вас строить шпиль, сделало это неотвратимым?
– Да, именно.
– И это видение… или, может быть, следует назвать его откровением?
– Я не учен. Простите.
– И это видение неизбежно повлекло за собой все остальное?
– Именно так, именно.
– Кому вы в этом исповедались?
– Своему духовнику, разумеется.
Бесы, хоть и незримые, были тут, за окнами. Джослин с нетерпением посмотрел на Визитатора.
– Милорд. Пока мы здесь…
Но Визитатор поднял руку. Писец на левом конце стола объяснил:
– Это Ансельм, милорд. Ризничий.
– Тот самый, который так печется о свечах? Это он ваш духовник?
– Он был моим духовником, милорд. И ее. Вы только представьте себе, как это тяжко – знать и не знать!
– Но потом вы сменили духовника? Когда?
– Я… Нет, милорд.
– Стало быть, он и сейчас ваш духовник, если только вы вообще исповедуетесь?
– Да. Пожалуй.
– Милорд настоятель, когда вы в последний раз были у исповеди?
– Не помню.
– Месяц назад? Год? Два?
– Я же говорю, не помню!
Вопросы давили и сковывали его, неправые вопросы, на которые не было ответа.
– И все это время вы чуждались равных вам по духу и жили среди людей, которые, сколько нам известно, погрязли в грехах?
