– Это же вы Арутюнян?.. – спросил Бесчетнов только для того, чтобы завязать разговор.
– Ну да… – немного растерянно ответил тот, глядя на Бесчетнова круглыми черными глазами.
– Вы ведь неправду сказали? – спросил Бесчетнов. – вы же сразу в милицию позвонили, так?
Арутюнян молчал.
– Зачем вам это? – спросил он.
– Врать нехорошо… – сказал Бесчетнов.
– Ему и так дадут десять лет… – сказал Арутюнян.
– А не про него разговор… – сказал Бесчетнов. – А про тех уродов, которые пиво пили, вместо того, чтобы по вашему вызову приехать.
Оба молчали. Бесчетнов сверлил Арутюняна глазами, ожидая, скажет ли тот еще что-нибудь.
– Ну я-то позвонил? – сказал с тяжелым вздохом Арутюнян. – Моя какая вина? То, что я не дал себя убить? Тогда бы он на моей машине покатался – я это понимаю. Ну хотите – могу за это извиниться…
– Да вы-то ни при чем… – досадливо ответил Бесчетнов. – Вопрос в том, почему вы на суде соврали?
– Вашим друзьям уже все равно. А мне там жить… – просто ответил Арутюнян. – По этой дороге мимо этих ментов мне ездить по многу раз в день. И как прикажете мне поступать?
Бесчетнов помолчал.
– Как я могу приказывать?.. – печально сказал он, повернулся и пошел прочь.
В коридоре его нагнал редакционный фотограф Трофимов.
– Ну что, Юра, как настроение? – мрачно спросил обычно веселый Трофимов.
– А у тебя? – усмехнулся Бесчетнов. – У тебя какое настроение после всего этого?
– Хреновое… – веско сказал Трофимов. – Было большое желание удавить этого урода…
– Та же фигня… – кивнул Бесчетнов. – Та же фигня…
– И отца? – спокойно спросил парень.
– И отца! – ответила Лиана.
– Даша нервно сглотнула слюну. Голова ее горела. Она все ждала, что кто-нибудь – или Лиана, или вот этот приведенный Лианой парень, Сашка Синицын, скажут «Ага, купилась?!» и начнут весело хохотать. Ну или как-то еще – но не может быть, чтобы вот так просто они договоривались об убийстве ее родителей?!
– А чего тебе отец-то? – вдруг спросил Дашу Синицын.
– Замотал своими придирками! – зло ответила Даша. Накануне она снова не пришла домой ночевать – Лиана уговорила Дашу остаться у нее, сказала, пусть родители привыкают. Даша осталась, храбрилась, и не спала потом всю ночь. Дома, как и ожидалось, был скандал. Когда Даша рассказала об этом Лиане, та спросила без особых эмоций – что же, тогда и отца? Даша, хотя волосы зашевелились под шапкой, сказала: «да, и отца». Даша все не могла собраться с духом и сказать, что все это – чушь, что все это ей не надо. Она надеялась, что все развалится само собой, но все удивительным образом складывалось одно к одному. Вот тот же Синицын: кто же ждал, думала Даша, что он согласится так легко? «Тоже мне, киллер… – думала она. – он что, каждый вечер кого-нибудь режет?».
– За отца надо доплатить… – сказал Синицын.
– Само собой… – сказала Даша.
– У тебя деньги-то есть? – спросил Синицын.
– Вот с родителями разберешься, так и будут… – ответила она. – У них на книжке есть пятнадцать тысяч, их и отдам.
– Лады! – широко улыбнулся Синицын.
– И с нас еще подарочек… – заулыбалась Лиана.
Дашу передернуло – убийство родителей они решили завершить праздником дефлорации. Лиана обещала найти для этого сауну. Даше хотелось то ли уснуть, то ли наоборот проснуться. Она не знала – наяву это все или во сне? Она ли это? Какие бы они ни были, мама с папой, но это мама с папой… – говорил кто-то в ее голове. Но потом начинала говорить Лиана, и тот, в голове, переставал быть слышен. Словно понимая это, чувствуя, Лиана говорила не останавливаясь, целыми днями. У Даши звенело в голове от этого голоса, но она все не могла собраться с силами, чтобы заставить Лиану замолчать.
– Да я помню… – расплылся в улыбке Синицын. – Такое как забудешь…
Он уставился на Дашу так, что краска бросилась ей в лицо. Она поняла, что он очень на нее рассчитывает. Даша вдруг поняла, что запуталась, страшно запуталась.
– Пошли, подруга! – сказала ей Лиана, хватая Дашу за локоть. – Скоро избавим тебя от родоков, будешь свободна! Заживем! Ты, я, квартира, парни – вот это будет жизнь!
Даша пыталась улыбнуться – да, вот это будет жизнь – но лицо словно одеревенело. Она подумала – как же потом жить одной? – но побоялась сказать вслух: Лиана засмеет. Даша подумала – а вдруг поймают? – но и это побоялась сказать вслух: Лиана засмеет. Потом она подумала, что, может, Лиана с Синицыным вот так разыгрывают ее, проверяют, и вот прямо сейчас Лиана скажет ей «Совсем ты дюзнулась, подруга! Мы и не думали твоих родителей убивать». Даша шла с Лианой и все ждала этих слов. Но так и не дождалась…
На 29 декабря назначено было оглашение приговора Тимуру Кулику. Петрушкин приехал в этот день в суд. Он знал, что должен там быть.
Петрушкин, пройдя через металлоискатель, вошел в зал. Зал суда был полон. На Петрушкина оглядывались – все знали, что это у него погибли сын, невестка, внуки. Все смотрели на него с любопытством – как он? Петрушкин старался смотреть поверх голов – сочувствие уже давно не давало утешения, от него становилось только больнее.
Он вдруг разглядел, что Тимур уже в клетке, и пошел к нему. Подойдя в упор, он уставился на Тимура. Тот уже привык, что его разглядывают, и не поднимал головы. Лишь почувствовав на себе тяжелый взгляд, он, наконец, покосился на Петрушкина.
– Ты знаешь, кто я? – спросил Петрушкин.
Тимур молчал, зло глядя на старика.
– Я – отец убитого тобой Алексея Петрушкина. А маленькие мальчики – мои внуки… А женщина – моя невестка. Это была лучшая семья в мире…
Тимур молчал.
– О чем ты думал, когда нажимал спусковой крючок, целясь в ребенка?! – спросил Петрушкин. Ему хотелось, чтобы Тимур ответил хоть что-нибудь. И он ответил.
– А кто тебе сказал, что я там был? – спросил Тимур.
Петрушкин побледнел, дернулся, будто его ударили, и отошел. Тимур усмехнулся и снова опустил голову.
Петрушкин сел в зале рядом с Бесчетновым. Оба молчали.
– Скажите, Юра, зачем весь этот балаган? – вдруг спросил Петрушкин. Бесчетнов недоуменно уставился на него.
– Зачем балаган, Юра, если нет правосудия? – повторил Петрушкин. Правосудие, это когда правильно судят. – Если судить правильно, то здесь должен сидеть Федотов, должны сидеть те милиционеры, которые не поехали на вызов Арутюняна, должны сидеть Крошкин с Дрыновым. А они сидят по домам. Нам кинули жертву – утритесь. Даже не жертву – утешительный приз. С таким судом и Кулик ничего не понял, и никто другой ничего не понял. Суд должен быть уроком, а это разве урок?
Бесчетнов не нашел, что ответить. К счастью, вошел судья. Процесс начался. Судья предоставил подсудимому последнее слово. Бесчетнов ждал, что хоть прощения Кулик попросит у тех, кому доставил страдания. Но Кулик от последнего слова отказался. Суд удалился для вынесения приговора. Спустя час судья вышел и зачитал приговор. Кулик получил десять лет.
Петрушкин и Бесчетнов вышли на улицу. Был морозец. На столбах уже висели разноцветные гирлянды – город готовился к новому году.
– Вы знаете, Юра… – медленно заговорил Петрушкин. – Я решил организовать соревнования по карате на призы Алексея, Данила и Акима Петрушкиных. Придете?
– Конечно! – ответил Бесчетнов.
– Так они будут жить… – медленно сказал Петрушкин. – Так они будут долго жить. Может, дольше нас с женой – как и положено.
Новый год в семье Шпагиных прошел в скандалах. Даша ушла на 31-е к Лиане и появилась только 2 января. Родители еще и переругались между собой. Даша приходила домой только переодеться, стараясь попадать тогда, когда родителей нет дома. Она уже устала от этой жизни, от родителей, от Лианы, от самой себя. Ей хотелось, чтобы все в конце концов уж как-нибудь закончилось – пусть даже и смертью.
Но при всем этом Даша откладывала и откладывала день казни. Лиана в конце концов потеряла терпение и назначила его на 25 января. Даша сама не знала, как ей пережить этот день. Лиана между тем вела себя так, будто готовился праздник – таскала Дашу с собой по магазинам выбирать белье и чулки, предлагала пойти в солярий.
– У нас же с тобой торжественный день… – говорила Лиана. – Праздник дефлорации! Надо быть на высоте. Возьмем фотоаппарат – надо сфотать в последний раз наши целочки!
Даша совершенно теряла голову. Она не спала по ночам и сонная ходила целыми днями. От всего этого ей казалось, что все – невсерьез, все – сон.
Накануне дня казни она ночевала дома. Родители решили, что Даша идет на мировую. Мать сготовила ей яблочный пирог, потом погнала дочь в ванну и долго там ее мыла разными шампунями и гелями, как маленькую. Даша плакала, а мать думала, что это шампунь набился дочери в глаза.
Утром все ушли из квартиры – родители на работу, а Даша – на учебу. Но, сделав круг по кварталу, Даша вернулась домой. Через полчаса в дверь постучали. Она открыла дверь – на пороге стоял наводивший страх на всю ее прежнюю школу размером своих кулаков Сашка Синицын и двое каких-то пацанов.
