Трое парней — Всеволод, Сергей и Саша, шли через свой двор к подъезду общежития. У одного из них, у Саши, был день рождения, и они тащили закупки для вечеринки: бутылки спиртного, колбасу, сыр, консервы. А там, в комнатах, знакомые девчонки готовили горячее. Ребята обогнали длинноногую девушку в короткой юбочке, и Всеволод поздоровался с ней на ходу. Когда они прошли вперёд, Сергей спросил:
— Ты знаком с этой симпатяшкой?
— Так, визуально, — ответил Сева. — Она продавщица из канцтоваров.
— Чудесно! Продавщицы — девчонки разбитные. Давай позовём её в компанию?
— Неудобно, Сергей. Я даже не знаю, как её зовут.
Но Сергей уже замедлял шаг.
— Ерунда! Мы же не просто колем первую встречную! Ты с ней знаком, нас представишь — всё интеллигентно. А дальше я беру на себя.
Они остановились, подождали, пока уже девушка нагнала их. Она, к удивлению Севы, согласилась сразу. Весело и просто пошла вместе с ними. Когда же все изрядно выпили, новая знакомая Олечка стала рассказывать о своей неудавшейся личной жизни, расплакалась. Сергей и Сева, между которыми она сидела, слушали и утешали. Она оказалась замужем, дочь трёх лет. Но муж тиран и ревнивец, скандалы, ссоры, бывает и бьёт. Содержит их с дочерью, правда, хорошо, она могла бы и не работать вовсе, только ей самой нравится бывать на людях, дома сидеть скучно. Она-то замуж вышла совсем девчонкой, едва шестнадцать исполнилось. Доучивалась в десятом классе уже беременная. Так что и жизни не видела, и погулять хочется, и повеселиться. А её Славка вечно мрачный! Она знает, что он до неё был влюблён в какую-то свою одноклассницу, жутко влюблён! А потом она ему подвернулась, забеременела… А теперь он на ней злость срывает!
Сева сочувствовал девушке, но потом ушёл с ребятами на кухню курить и забыл о ней. Когда вспомнил, Олечки уже не было. Заметил, что нет и Сергея, и так, мимоходом, подумал: «Может, ушли вместе?..»
Через несколько дней воспоминания о новой знакомой вообще вылетели из головы. Утром он собирался на работу, растираясь полотенцем, вернулся из ванной в комнату. Сосед Саша, пришедший поздно ночью, спал. Приоткрыл один глаз, потянулся.
— Что, Севка, пора?
— Не знаю, как тебе, а мне пора.
Саша вдруг сел на кровати.
— Слушай, вчера эту девчонку, что мы ко мне на день рождения приглашали, муж порезал, едва не до смерти! Может даже и умрёт!
Сева растерялся.
— Да ты что? Откуда?..
— А мне ночью вахтерша рассказала. Выругала, что пришёл поздно, а потом рассказала. Она ведь, Лёлечка эта, в соседнем подъезде с мужем и дочкой живёт, на первом этаже. Тётя Варя говорит: «Гулёна знатная!» Может оно и так, муж её, вроде, тоже не одну застал. Тот шустрый оказался, в окно выпрыгнул, а девчонке досталось.
Сева даже одеваться перестал, так не по себе стало. Вспомнил светлые кудряшки, кокетливую озорную улыбочку, ладную фигурку… «Ей ведь лет двадцать всего! Как Сашка сказал: может и умрет…»
— Слушай, а давай навестим её, — с энтузиазмом предложил Саша. — Ну, не навестим, к ней-то не пустят, а узнаем, как состояние. Жалко ведь девчонку!
— Да, жалко, — сказал Сева. — А где она лежит, ты знаешь?
— Так в неотложной хирургии, наверное. С такими травмами туда возят.
К концу рабочего дня они созвонились, встретились у троллейбуса и подъехали пару остановок к больничному корпусу, называемому «Неотложной хирургией». У входа в отделение реанимации толпились люди. Молодой черноусый доктор в зелёных шапочке и халате, отвечал на вопросы родственников. Ребята послушали немного и им стало не по себе. Почти обо всех доктор говорил жуткие вещи: раздавленная грудная клетка, перелом основания черепа, отёк мозга… Одному мужчине он кивнул:
— Отойдите в сторону, подождите. Минут через пятнадцать всё с вашим братом решится, я выйду скажу. Но должен сразу предупредить — надежд почти нет…
Наконец, набравшись смелости, Саша спросил о состоянии больной Ларионовой — он, оказывается, знал её фамилию. Кроме них никто о ней не спрашивал. К удивлению, доктор бодро ответил:
— С ней всё в порядке. Жизненно-важные органы не задеты. Была потеря крови, шок, но все нормализуется. Завтра переведём её в общее отделение.
Ребята обрадовались и растерялись немного.
— Можно, значит, её там навестить? — брякнул Саша.
— Навестить вряд ли, — усмехнулся усатый врач. — А передачу принести, записку написать — это пожалуйста.
На другой день они так и сделали. Передали через санитарку больной Ольге Ларионовой кефир, пару баночек сметаны, вафли и весёлую записку, в которой напоминали, кто они такие и желали ей выздоровления.
Следующие два дня Всеволод постоянно думал об этой девушке. Представлял её искромсанную, в крови… Что же за зверь этот человек, её муж? Такая милая, всегда улыбчивая, кудряшки надо лбом, в глазах озорные огоньки — совсем юная! И тут же вспоминал, как она плакала, рассказывая о муже-деспоте… С кем она была? Какая разница! Может, искала сочувствия, понимания. А даже если и любви — кто осудит её, живущую с таким типом, которому убить мать своего ребёнка ничего не стоит!
На третий день он сказал Саше:
— Надо ещё хотя бы раз сходить к Оле в больницу. А то как-то неловко получается: раз появились, и всё.
Дело шло к вечеру, Саша собирался на свидание. Он сразу же заторопился, засуетился.
— Нет, я не могу, дел всяких уйма! Да и Людка моя, если узнает — представляешь, что будет! Так что ты уж сам как-нибудь…
С работы Сева завернул на базар, купил клубники. Дома переложил её из кулька в банку, пересыпал сахаром. Такую клубнику — в банке с сахаром, — приносила ему в больницу мама, когда он лежал однажды с воспалением лёгких. «Навещу ещё раз, — думал он. — А то появились и исчезли, словно в насмешку. А так уже прилично будет и отбой дать».
В больнице, в вестибюле, оказалось многолюдно. Ходячие больные выделялись халатами, тапочками и хорошим аппетитом, с которым тут же поглощали принесённые гостинцы под рассказы о домашних новостях. Сева увидел, как одному мужчине санитарка вынесла записку, сказала: «Получай, жена пишет». Он, вложивший в свой пакет коротенькое послание, подумал: «Может, и она захочет ответить? Нехорошо сразу убегать». Потому и сказал санитарке, принявшей у него передачу:
— Если Ларионова захочет написать записку, я здесь подожду.
Он стал так, чтоб в открытую дверь был виден коридор, ведущий к палатам. Высматривал грузную санитарку, а увидел тоненькую, обмотанную широченным больничным халатом, почти прозрачную фигурку Оли. Девушка шла издалека, глядя прямо на него. На бледном личике её глаза казались огромны и печальны. У Севы сжалось сердце и задрожали губы. Он шагнул навстречу, к самой двери, и она, подойдя, внезапно обхватила его за шею и прижалась крепко-крепко, словно прося защиты. Рукава халата упали к плечам, обнажив тонкие бескровные руки, а девушка зашептала быстро и лихорадочно:
— Ты пришёл, ты один, Сева! Все меня бросили, чуть не умерла, так больно! Я сразу, как тебя ещё увидела первый раз, поняла — ты не такой, как все, ты лучше всех!
Она отстранилась, чтоб взглянуть ему в лицо. По её щекам текли слёзы, и она шептала, понимая ли сама, что говорит?
— Ты лучше всех! Я тебя люблю!
… Сам ли он, Всеволод, этого хотел, случай ли им распорядился? Как назвать чувство, которое он испытывал к Ольге? Жалость, сострадание, желание защитить? Не из этих ли сослагаемых он сочинил то, что назвал любовью?
Ей уже разрешали потихоньку ходить, и они каждый день гуляли в скверике при больнице. Недели через три её выписали, и Сева привёз Олю домой на такси. Она боялась оставаться одна в пустой квартире, и он стал жить у неё. С ней. Какие чувства он испытывал? Нежность и благодарность к ней — хрупкой и страстной, заставляющей его тело плавиться в горячем мареве. Он, конечно, не был девственником, но интимный опыт его был скуден, и когда Олечка слишком настойчиво стала допытываться: «Сколько у тебя было женщин?» — Всеволод только и сказал: «Не так много, как ты, может, думаешь». С ней всё было иначе. Он поначалу стеснялся света настольной лампы, которую она непременно включала, её лихорадочных губ на своём теле в самых потаённых местах, был неловок, когда она, вперемежку с тягучими стонами шептала: «Нет, подожди ещё, целуй, ниже, сильнее!..» Но скоро всему научился, стал получать необычное, обострённое удовольствие. Хотя — нет, не всегда. Бывали моменты, когда её неистовство и фантазия заставляли Всеволода со стыдом думать: «Нормально ли это?» Но он теперь уже стеснялся вновь оказаться неловким, тем более что заметил, как Ольга в такие мгновения становится злой и требовательной…
Пришла ему повестка к следователю, который вёл дело Вячеслава Ларионова. Климову и Ларионову устроили очную ставку. Предполагалось, что Ольгин муж может опознать в нём, Всеволоде, того человека, с которым он застал свою жену. Сева впервые увидел Ларионова. Короткий ёжик стриженых волос отливал медью, голубые глаза глядели отрешённо, красивое лицо казалось мрачным и безжизненным. Он недолго глядел на Всеволода, отвёл взгляд, покачал головой:
