— Ну что, старичок, моемся в темноте? — пьяно растягивая слова, осведомляется он.
И выталкивает меня на улицу. Однако, похоже, события предыдущего вечера полностью стерлись из его памяти, и он ведет себя вполне приемлемо.
— С лестницы всегда можно спрыгнуть, если ты на нее забрался, — замечает он, видимо объясняя мое подавленное состояние первым днем работы. — Мой добрый друг Алан Прайс писал песни для «Энималз», а для того, чтобы обеспечить себя, целых пять лет работал налоговым инспектором. Вот как живут настоящие писатели — они зарабатывают себе на жизнь для того, чтобы заниматься творчеством. А не наоборот.
Меня это слегка подбадривает. Мне нравится эта фраза о настоящих писателях. Он это так произнес, словно и меня к ним причисляет.
Он похлопывает меня по спине и произносит:
— Ради мамы позвони моему приятелю из Сити. — После чего разворачивается и уходит в дом, откуда доносятся позывные таймера.
Я чувствую себя довольно неловко. Я совершенно не собираюсь звонить его приятелю из Сити, но мне вдруг становится стыдно за то, как я себя веду. Однако эта неловкость длится ровно до того момента, пока я не обнаруживаю, что означал писк таймера. Ибо на кухонном столе лежит пятнадцать упаковок, завернутых в фольгу, а стоящий над ними папа с видом человека, разливающего на свадьбе шампанское, раскладывает порции своего несчастного куриного карри.
Я как-то читал об одном чуваке, у которого выросла грудь из-за того, что он постоянно питался курицей. Я не хочу, чтобы у меня выросла грудь.
11 часов вечера.
Только что позвонила Джемма спросить, все ли у меня в порядке. Я ответил, что все отлично, и она сказала, что все это — полная ерунда и наши отношения все равно не изменятся.
— Я весь вечер думала о тебе, — говорит она. Я отвечаю, что тоже думал о ней, и извиняюсь, при этом мне кажется, что лицо у меня начинает походить на маску клоуна — так усиленно я стараюсь улыбнуться.
Не помню, когда я в последний раз был собой доволен. Это обстоятельство тоже меня очень огорчает. Я не хочу быть неудачником, я хочу что-нибудь сделать, но вот что? Может, действительно заняться журналистикой? Но я хочу стать писателем и не понимаю, зачем для этого нужно заниматься чем-то другим. Хотя, с другой стороны, кто сказал, что я им стану? Мой юмористический рассказ о ваннах был отвергнут даже приходским журналом.
Вся беда в том, что меня не волнует, где я работаю, в отличие от папы и его Би-би-си. Младенец, появляющийся на свет, жаждет знания — он обучается самому сложному языку, объясняющему, как координировать свои движения и общаться с окружающими. Потом он вырастает, идет в школу и изучает историю, литературу, философию, экономику, географию и естественные науки. А потом огромный компьютер, расположенный в нашем мозгу, вдруг издает пронзительный сигнал, сообщая нам, что у него есть ответ: смысл жизни заключается в том… чтобы обновить десятилетнюю программу общественного вещания Би-би-си. Или в том, чтобы организовать самый чистый и продуктивный филиал фирмы «Монтонс». Или в том, чтобы продать сотню газонокосилок. Но все это полная фигня. Одно из двух: или нам требуется более объемный мозг, для того чтобы воспринять всю картину мироздания, или, наоборот, более мелкий, как у животных, чтобы нас ничто не интересовало, кроме пищи — типа «Кто это там в кустах? А не съесть ли мне его?».
Пятница, 26 мартаУтро сегодня выдалось спокойное и тихое. Продал нож для «Маунтфилда-М 1336» и три воздушных фильтра, нашел микрофишу с «Хондой» и уехал в Стоу-на-Пустоши на курсы повышения квалификации. Зарегистрировался в гостинице и тут же отправился на ферму, где проводилась демонстрация газонокосилки 512-й модели с комплектующими для вспашки земли. Мик, представитель филиала в Уилхорсе, предупредил меня, что я просто влюблюсь в эту газонокосилку. Возмутившись его высокомерным чванством, я заявил, что время покажет, и добавил, что мне не свойственна любовь с первого взгляда.
Пришлось на пробу вспахать одну полосу, что оказалось довольно скучным занятием, хотя все остальные радовались как дети, что заставило меня осознать, что я не гожусь для этого занятия.
Чтобы утешиться и отвлечь внимание окружающих от того, что я не участвую в обсуждении процесса скашивания растительности, начал собирать самые вкусные печенья с разных тарелок во время небольшого фуршета в гостинице. В финале Мик встает на стул и объявляет, что следует лечь спать пораньше, так как завтра встаем в семь утра и отправляемся смотреть новый двусторонний плуг «Ридел», который является «настоящим красавцем».
Я решаю не ходить на ужин и вместо этого делаю себе сэндвичи с чеддером на гладильном аппарате, после чего остаток вечера провожу в своем номере, поглощая бесплатный алкоголь из миниатюрных бутылочек, изображая из себя великого импрессарио и заставляя администратора связывать меня с разными знаменитостями. «Да, я бы хотел, чтобы вы меня соединили в Алеком Болдуином. Да, тем самым Алеком. И еще не наберете ли вы мне номер Роуэна? Роуэна Аткинсона. Не знаете номера? Сейчас я вам скажу».
Перед тем как лечь, звоню Джемме, чтобы извиниться за предыдущий вечер, и говорю, что мы должны стать не изгоями, а охотниками и собирателями, я только что посмотрел про них программу по телевидению. У этих людей потрясающе интересная жизнь. Никаких курсов повышения квалификации в собирании ягод. Никто никому ничего не приказывает. В понедельник убил карибу, во вторник собрал пару-тройку яблок, и спи-отдыхай. Никто не знает, что охотники и собиратели делают в оставшееся время. Возможно, занимаются сексом и играют в чехарду. И уж точно их не интересуют новые марки «пежо», двусторонние плуги и вся остальная дребедень, от которой нынче нет прохода.
Чтобы избавить меня от чувства ревности, Джемма говорит, что рост у Рода всего пять футов три дюйма, и еще у него острый кадык.
— Насколько острый? — спрашиваю я.
— Очень острый, — отвечает она.
— Настолько острый, что он не может носить шарф?
— Да.
Мы оба разражаемся смехом, и перед тем, как повесить трубку, я называю ее Джем-Джем, а она меня Ежом.
Хорошо бы, чтобы все население земного шара объявило столетние выходные. Что такое сто лет по сравнению со всем тем временем, которое люди трудятся, начиная с Великого взрыва? За сто лет мы сможем прочитать все хорошие книги и посмотреть все классные фильмы. Сто лет полного безделья. Чтобы прокормиться, нам хватит замороженной в Исландии пищи. Никто не будет голодать. Никакого экономического роста, никаких стиральных машин и новых «фордов», обладающих более совершенными аэродинамическими свойствами по сравнению с предыдущими моделями. Человечество нуждается в столетней передышке, для того чтобы понять, что жизнь не исчерпывается саморегулирующимися чайниками, все уменьшающимися компьютерами, личными органайзерами и «Пежо-206».
18 ноября: Мама сегодня очень подавлена. Говорит, что ей приснилось, что она делит между Сарой, Чарли и мной содержимое холодильника — каждому по упаковке жаркого. Еще она говорит, что ей не хотелось бы, чтобы в доме появилась другая женщина, и спрашивает меня, что я думаю по этому поводу. Я ничего не отвечаю и просто обнимаю ее за плечи.
Вчера ей снова делали прокол и выкачали из нее семь пинт жидкости. Но уже через несколько дней отеки снова начинают нарастать. Вечером мы с папой отправляемся ужинать в «Полную луну», а мама, воспользовавшись кратковременным улучшением состояния, вместе с Чарли едет развозить выглаженное белье. Папа пытается объяснить мне целый ряд практических проблем.
— Через некоторое время нам придется пригласить сестру-сиделку, так как вряд ли мама захочет поехать в хоспис, — говорит он. Еще он объясняет, что, возможно, нам придется продать дом, если мама потеряет способность двигаться. — А еще я буду вынужден перевести все имущество на свое имя. — В свое время из-за налогов, а также потому, что он считал, что умрет первым, папа все записал на мамино имя.
Вернувшись домой, мы усаживаемся смотреть «Пушки острова Наваррон». Для того чтобы забыться и отвлечь меня от вопросов, связанных с мамой, он постоянно все комментирует — технические детали съемок каждой сцены и революционные открытия в кинематографии, как, например, показ происходящего через окуляры бинокля. Я бы предпочел, чтобы он просто расплакался, тогда бы и я мог дать волю слезам.
Суббота, 27 мартаСегодня ночью мне приснился на редкость странный и символический сон. Это было действительно потрясающе. В этом сне слава не являлась прерогативой одних лишь писателей, художников и музыкантов, а равномерно разделялась между представителями всех профессий. Одну неделю самыми знаменитыми считались мусорщики, вторую — ассенизаторы, третью — представители еще какой-нибудь профессии. Например, в моем сне слава распространялась исключительно на торговцев газонокосилками. Это было что-то фантастическое. Я получал огромные деньги за то, что привинчивал рукоятки к газонокосилкам фирмы «Вебб», а представители «Паркинсона» раболепно интересовались у меня, как работает новая марка «Маунтфилда» на сырой траве. Даже папа повесил мою фотографию в бильярдной. Естественно, проснувшись, я почувствовал себя крайне неуютно, когда понял, что я по-прежнему никто.
