В таком душевном состоянии монах пребывал до самого часа своего последнего, решающего испытания. Он уже больше не боялся за себя, но лишь молил Бога о тех, кто оставался на Земле, за кого он нёс ответственность. Всё, что он делал, было ради них, ради их спасения!
* * *
Борис закрыл тетрадь и отдал её Григорию. Оба помолчали, потом Гриша сказал:
– Да это настоящее сокровище! Жаль, что обрывается как раз перед приходом этих извергов. Так мы никогда, похоже, правду и не узнаем! Ну а про отца Петра-то, духовника этого, ты понял, кто он такой? Не кто иной, как сам первоверховный апостол Пётр! А я ведь всегда знал, что батюшка особенно молится своему небесному покровителю, но не знал, что всё так серьёзно!
– Да уж, куда серьёзнее! – усмехнулся Борис. – Если бы я был атеистом, я бы подумал, что у старика шарики за ролики заехали. Ты подумай, с мёртвым как с живым разговаривать!
Григорий с подозрением уставился на «брата».
– Да шучу я, ты что, шуток не понимаешь?! – засмеялся Борис. – Верю я, верю, что у Бога все живы, теперь верю! А сокровище, действительно, бесценное! И ведь не продашь, а?
– Знаешь, я себя почему-то дураком теперь чувствую! – с горечью сказал Гриша. – Он ведь всё это мне при жизни говорил, а я ничегошеньки не понимал. Искал только подтверждение своим идеям, а учиться чему-то новому не желал. А теперь время упущено, ничего уже не вернёшь! Ах, если бы можно было прожить жизнь заново!..
– Ну вот, опять ноешь! Как всегда, впрочем. А ещё старшим братом тебя назначили. Ха! Чувствую, придётся мне тебя на себе тащить! Вот уж подарочек, ничего не скажешь! Да и, по-моему, ты старца нашего зря в покойники записал. Жив Господь, и мы живы будем! Ещё покажем им кузькину мать!
– Кому им-то?
– Как кому, бесюгам этим, которые над отцом поиздевались!
– Так ты что, тоже теперь веришь, что это бесы были? – от удивления у Григория даже глаза на лоб полезли.
– Ну а кто же ещё? Может, ангелы светлые?
В этот самый миг в дверь кельи постучали.
– Кого там еще нелёгкая принесла? – проворчал Борис.
Григорий пошёл открывать дверь, но не успел он и глазом моргнуть, как его буквально смели ворвавшиеся в комнату люди. Борис от неожиданности застыл на месте, а когда очнулся от ступора, ему уже заламывали руки огромные детины в масках. Григорий лежал на полу и тихо стонал.
* * *
Они пришли забрать своё сокровище. «Оно наше, – говорили они, – вы не имели права забирать его! Он должен был отдать его нам!»
Друзей связали, посадили в автомобиль и повезли куда-то в неизвестном направлении. Потом выволокли из машины и бросили в тёмный вонючий подвал с крысами. Потекли долгие дни и ночи. Их морили голодом, несколько раз допрашивали и жестоко избивали. Самое ужасное заключалось в том, что бандиты были абсолютно уверены: Григорий с Борисом украли у них какие-то ценности и не хотят их возвращать.
– Странно это всё! Почему они нам не верят? – задумчиво проговорил Гриша, когда они остались одни. – Неужели думают, что мы из-за каких-то денег будем сидеть здесь вечно? Да и кто им мог сказать, что мы что-то прячем? Кому нужно было играть с нами такую злую шутку? Я думал, что у меня нет врагов, может, ты кому-то насолил?
– Может, и насолил, – протянул Борис, – но дело не в этом! Я тут думал-думал, и вдруг понял: это всё он, это всё отец Пётр подстроил! Его рук дело!
– Да ты что, с ума сошёл? Зачем ему было так над нами издеваться?
– Не знаю. Но кроме него некому! Я тут в темноте много о чём думал. Жизнь всю пересмотрел свою. Может, для этого он всё и устроил. А может, чтобы мы о нём не забывали, чтоб молились ему, как он апостолу!
– Всё равно, я не могу понять, какое отношение могут иметь эти ублюдки к нашему отцу? Добрее и мягче человека я никогда не знал, а тут такое…
– Ну, насчёт мягкости, по-моему, ты не совсем прав! Знаешь, иногда, если по-настоящему любишь человека, приходится ему и боль причинять, и весьма жёстким с ним быть! В другой раз надо силой человека от пропасти оттащить, а не сюсюкаться с ним. Так что мягкость мягкости рознь!
– Да ты прям философом стал, как я погляжу! – не без иронии сказал Гриша, но, подумав, добавил:
– В общем, может, ты и прав! Хотя непонятно, как и зачем он всё это устроил. В любом случае, помолиться ему не помешало бы. А то я из-за всей этой передряги совсем о нём позабыл…
Попросив у отца Петра помощи и вразумления, обессилившие и вымотанные, оба наконец уснули. Во сне они вновь оказались в бывшей келье старца. Он, ещё живой, говорил им какие-то хорошие слова. Что-то вроде: «Женщина, когда раждает, терпит скорбь… Терпите, дети мои, ибо претерпевый до конца, той спасен будет, и любовь Божия да пребудет с вами вовеки! Молитесь за меня усердно!»
* * *
Когда пришли они, монах был готов. Ему нечего было больше терять. Он умер уже тогда, когда решил служить Христу, а теперь это был лишь последний, заключительный аккорд. Он желал одного – прославить своего Отца Небесного! Ибо жизнь для него была – Христос, а смерть – приобретение! Это был акт свободной воли, дар ответной любви, апофеоз всей его жизни и борьбы с самим собой. Много лет он лелеял мечту хоть в малой степени искупить своё страшное преступление – убийство человека, и теперь время наконец настало.
Он не боялся, так как знал, что Христос освятил Собою весь наш путь, в том числе и смерть. На Голгофу мы идём уже не одни, а с Ним, на кресте страданий Он висит рядом с нами, и ни один человек в мире уже не может воскликнуть: «Боже мой, Боже мой, зачем Ты меня оставил?!»
Монаху было уже не важно, кто они такие, и чего от него хотят. Он радовался, молился, благодарил. Вспоминал апостола Петра и всё, что тот перенёс ради любимого Господа. Старец готов был благословлять бившую его руку, ведь за этой рукой он видел Христа. Не вред, а огромное благодеяние оказывали ему те, кто терзал его плоть. И тут он услышал глас, долетевший до него оттуда, из глубины веков: «Свершилось!» Душа его затрепетала от восторга и готова была сорваться и полететь на зов, но он знал: время ещё не пришло, ещё не все дела закончены здесь, на Земле. Сознание покинуло его, но дух, пламенеющий любовью, не переставал молиться Богу!
* * *
Легко пойти на муку, если знаешь, что скоро ей настанет конец, и тебя ждёт несказанное блаженство. Но если срок не определён, если боль поглощает всего тебя и не отпускает ни на минуту? Да, он сам, добровольно пошёл на всё это, но знал ли он, что именно его ожидает? А главное, неизвестно, когда придёт освобождение! Он даже не может просто, по-человечески, облегчить свою боль слезами, пожаловаться, поплакаться в жилетку. Те, кто находится сейчас рядом с ним, ещё более слабы, чем он сам. Это ему надо их жалеть и успокаивать, а не наоборот. Зачем прибавлять им ещё больше скорби и увеличивать их отчаяние? Нет, ему надо сдерживать свои чувства ради них, а иначе бессмысленным окажется всё то, что он сделал! Лишь одному человеку может он теперь излить своё горе, лишь один человек поймёт его и не осудит. Ведь святой Пётр всегда был рядом с ним, всегда утешал и ободрял его. «Он и сам много страдал в жизни и наверняка поймёт мою боль!» – думал старец, прижимая к груди иконку апостола Петра.
– Отче, ты знаешь мою душу, знаешь, что я ничего от тебя не скрывал! Скажи, почему Господь так долго не забирает меня? Чего Он ещё хочет от меня, ведь я уже всё Ему отдал?
– Возлюбленные! Огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного[8], но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете!
– Но почему милосердный Бог так мучает тех, кто предан Ему до последней капли крови?
– Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии. А если дети, то и наследники, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться. Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас.
– Теперь я знаю, для чего Господь послал мне эту боль! Ведь я, даже лёжа на смертном одре, не могу перестать жалеть себя и принять посылаемые мне страдания как особую милость Божию!
Бог наш – Бог ревнитель. Он хочет, чтобы мы всецело принадлежали Ему, чтобы доверяли Ему полностью, вне зависимости от того, понимаем мы причины Его действий или нет. Но выбор наш должен быть свободным. Поэтому иногда Господь отнимает от нас Свою любящую руку, отдавая нас на время во власть сатаны, чтобы испытать наше желание быть с Ним. Мир тогда кажется бессмысленным и ужасным. Больше того, мы чувствуем себя пригвождёнными к этому страшному миру, связанными с ним теснейшими узами. Мы не можем даже пошевелиться, не можем сами освободиться от пут греха. В такие моменты как никогда ясно осознаёшь, насколько человек беспомощен и мал. И перестаёшь считать себя богом…
